<<<     ΛΛΛ     >>>   

Только что была рассмотрена одна из нереализованных возможностей истории в период, предшествующий рождению Запада, — вариант появления и развития европейско-мусульманской цивилизации в середине VIII столетия. Это именно та эпоха, чьи границы определяются 400 и 900 годами, которую еще недавно называли «темным средневековьем». Тогда одни возможности исчезли, другие появились, и как раз-таки многие из этих шансов предопределили будущее европейского мира, ибо благодаря их осуществлению возникли и папство на Западе, и ранние монастырские структуры, и английская монархия, и некоторые основные общественные институты, и фундаментальные лингвистические различия, характеризующие многие современные европейские нации [265, 81]. В это время зарождаются феодальные отношения и появляется первое европейское дворянство, формируется структура ев-ропейского мышления, основные признаки которого определяются заново открытой философией Аристотеля, создается Священная Римская империя. Для нас представляет интерес рождение не превратившейся затем в прочную реальность суперэтнической империи Запада во времена Карла Великого (768-814 гг.); ее жалкое подобие и получило название Священной Римской империи.
Весьма колоритно пишет о природе этой Священной Римской империи Дж. Неру в своей книге «Взгляд на всемирную Историю»: «Карл Мартелл, который нанес поражение арабам в 732 году в великой битве при Туре во Франции, был одним из этих майордомов (управителей дворца при Меровингах — В.П.), Этой победой он остановил волну сарацинских завоеваний и в глазах христиан спас Европу. Его престиж и репутация благодаря этому сильно выиграли. В нем видели защитника христианства от его врагов. В то время римские папы были в плохих отношениях с константинопольским императором. Поэтому они начинают искать помощи у Карла Мартелла. Сын Карла, Пипин, решил отстранить марионетку, занимавшую трон, и провозгласить себя королем, и папа, разумеется, охотно дал свое согласие.
Сыном Пипина был Карл Великий. Папа римский снова оказался в трудном положении и призвал на помощь Карла Великого. Карл явился и изгнал врагов папы, а в 800 году, в день рождества, состоялась торжественная церемония в соборе, где папа возложил на Карла корону римского императора. В этот день было положено начало Священной Римской империи... Это была странная империя, и история ее была еще более странной: она постоянно исчезала, подобно чеширскому коту из сказки «Алиса в стране чудес», оставляя после себя лишь улыбку и ничего телесного...»[144, т. I, с. 232].
Действительно, предпринятые Карлом Великим вооруженные акции в целом (были среди них и неуспешные) привели к росту его авторитета и небывалому в истории франков расширению их державы. И хотя она была населена разноязычными народами и не имела общей экономической основы, которая могла бы придать ей прочность и обеспечить длительное существование, она приобрела при энергичном правлении Карла Великого все черты империи. Нет ничего удивительного в том, что ее властитель, чувствуя свое могущество, стал подумывать о титуле императора, причем он мечтал об универсальной империи, т. е. об империи, охватывающей в своих рамках как Запад, так и Восток. Чтобы осуществить эту цель, Карл Великий готов был даже вступить в брак с сыноубийцей, византийской императрицей Ириной. Однако его планам помешал папа Лев III, который из-за опасения, что рост могущества Карла Великого приведет к подчинению духовной иерархии
Примером церкви светской власти, воспользовался присутствием монарха в римской базилике св. Петра и возложил ему на голову императорскую корону. Собравшийся там на день рождества народ восторженно принял папского избранника, выражая тем самым поддержку совершенному выбору.
Акт коронации застал врасплох Карла Великого, более того, он вызвал у него неудовольствие, ибо создал прецедент верховенства церковной власти над светской. Ведь в общественном мнении папа становился распорядителем императорской короны, сан Карл Великий же оказался в роли избранника. Однако следует иметь в виду, что, хотя Карл Великий вроде бы и был удивлен неожиданной коронацией, она все-таки была заранее подготовленной и представляла собою вполне закономерный результат хода событий. Ведь не случайно из-за возникновения на Западе новой империи проявила свою негативную реакцию Византия, считавшая себя единственным наследником Римской империи. И Карлу Великому пришлось вести вооруженную борьбу с Восточной Римской империей, пока Константинополь в 812 году не признал его императорский титул. Таким образом, в христианском мире дело дошло до санкционирования нового порядка, когда рядом существуют восточная и западная империи.
И тем не менее попытка Карла Великого создать по аналогии с Византийской империей суперэтническую христианскую империю германцев на Западе, имевшая шансы увенчаться успехом, не достигла своей цели. В связи с этим Л.Гумилев пишет, что «растущая пассионарность в IX в. опрокинула это грандиозное сооружение, как если бы это был карточный домик» [49,168]. Дело в том, что к 888 году осуществилась так называемая «территориальная революция» — появились этносы, или по терминологии О. Тьерри, «нации»: бретонский, аквианский, провансальский, французский, бургундский, итальянский и немецкий [192, 247}. Между ними шла борьба, поэтому они не могли дать достойный отпор нападениям арабов и норманов. Понятно, что империя развалилась и мечты Карла Великого не осуществились.
205
И все же, поскольку шанс на реализацию его устремлений имелся, представляется вполне оправданной попытка воспроизвести схему этого несостоявшегося варианта исторического развития западной цивилизации.
Начнем с того, что коронация Карла Великого оказалась преждевременной, что ее просто-напросто не было» 800 году. Это позволило франкскому монарху достигнуть взаимопонимания с Константинополем. «В то время восточной империей правила женщина, похитительница власти, окруженная опасностями, бессильная воспротивиться Карлу, — пишет Г. Вебер, — это облегчило для него исполнение мысли восстановить Западную Римскую империю. И говорят, что Карл желал вступить в брак с Ириной, чтобы получить ее согласие на принятие им императорского сана» [32,337]. Ему удалось достичь того, что Византия отказалась от своих прав на Рим и Италию (неважно, оружием, путем переговоров или вступлением в брак с императрицей это осуществлено). Только после этого Карл Великий провозглашает себя императором, что давало ему ряд преимуществ для укрепления германороманской империи. Ведь он — владетель ключей гробницы Петра, охранитель веры, защитник церкви, и все это подкреплялось рассказом, будто бы ему были присланы символы владычества над Иерусалимом и другими святыми местами Палестины.
Тогда в едином западно-христианском государстве Карл Великий, получивший свою власть от Бога, подобно своим предшественникам — римскому и византийскому императорам, — является полновластным владыкой церкви и государства, источником всех светских и духовных законов, причем папа тоже находится под его властью. Всю мощь своих духовных и светских сил он направляет на то, чтобы сплавить воедино свою империю, несмотря на разнородность государства, разноплеменность населения и разнообразие прав народов [264, разд. Ц.
Историкам XX столетия хорошо известен мир Каролингов, этого огромного государства площадью почти в миллион квадратных километров, протянувшегося с севера на юг, от Гамбурга до Барселоны, на 1 500 км и с запада на восток, от Нанта до Оснабркжа, на 1 200 км. Вся империя была разделена на крупные территориальные единицы, во „главе которых стояли короли, префекты и маркграфы. Каждое из этих административных образований внутри себя делилось на графства, коих насчитывалось порядка 200-250. Не следует забывать, что кажущаяся достаточно мо-нолитной, держава отнюдь не была таковой для ее подданных. Каждый из них на своей социальной ступени имел собственную «отчизну»: крестьянин даже в мыслях не выходил за границы владений своего господина, на которого он трудился; монах знал только монастырь и лежащие вокруг него земли; священники группировались около епископа, управляющего епархией, и т. д.
Карл Великий придавал огромное значение «воплощению на земле царства божьего», т. е. такого государства, fig, где все народы подчиняются общим светским законам, подвластны христианской религии и составляют одно тело в политическом отношении. Однако он обладал здравым смыслом, любовью к справедливости и уважением к национальным особенностям народов своей обширной империи. В результате его энергичных усилий суперэтническая империя Запада стала превращаться в обширный сад, в котором удивительная гармония целого обусловлена разнообразием деревьев и цветов. Германский элемент, а именно — замедленное развитие феодальных отношений при сохранении большого количества родоплеменных отношений, франкская государственная организация, христианская вера и византийская торговля позволили образовать тот каркас, который и обеспечил существование многоэтнической державы. Чтобы этот каркас не скреплял чисто механически разнородные элементы империи, ибо многочисленные народы старались сохранить своииациональные учреждения, обычаи и драгоценные для них остатки старины, великий преобразователь особое внимание обратил на кодификацию местных законов и их стыковку с общеимперскими законами, на распространение единой системы образования и единой культуры.

В области культуры политика Каролингов в самом начале носила весьма ограниченную цель: сформировать духовенство, которое могло бы обучать народные кассы. Однако позже эта цель расширилась и в итоге родилось то, что обычно называют «каролингским Ренессансом». Это культурное возрождение при Карле Великом возникло не вдруг, его подготовили и предвосхитили «ренессансы» интеллектуальной жизни в Испании, на Британских островах и в Италии. Именно оттуда по разным причинам (например, из Испании, спасаясь от арабской оккупации) прибы-1 ли в империю Карла Великого мыслители, историки, правоведы, грамматики, поэты (Петр из Пизы, Павел Диакон из Монте Кассино, Алкуин из Британии и др. ). Ученые чужеземцы вошли в состав придворной академии в Ахене, которая стала главным центром образованности. Крупнейшим деятелем каролингского возрождения был Алкуин, призывавший изучать «человеческие (т. е. не богословские—В.П.) науки», обучать детей грамоте и философии, чтобы они могли достичь вершин мудрости. При дворе Карла Великого сложилась своеобразная школа историков, наиболее яркими представителями которого были Павел Диакон, автор «Истории лангобардов», и Эйнхард, составивший «Жизнеописание» Карла Великого.
Представим себе, что вопреки действительности и после смерти Карла вдохновлявшееся им культурное движение умело поддерживают его преемники.
Оно охватило всю светскую и духовную элиту. Через высшие слои оно оказало влияние и на различные народы империи. Культурная жизнь бьет ключом не только при монастырях и епархиальных центрах, но и в многочисленных школах, где обучали наряду с богословием грамматике, началам естественных наук (известных еще римлянам). Происходит усиление светских тенденций в культурной жизни, ибо изучаются сочинения античных авторов. Немаловажную роль играет и основанное Карлом Великим специальное заведение — «Дом мудрости», в котором проходили обучение и приобщались к вершинам культуры дети не только франкских феодалов, но и знатных людей множества народов и племен (саксов, фризов, баваров, алеманов, тюрингов, басков, бретонцев, аваров, кельтов, чехов, моравов, хорватов, лужичей и др.). Это способствовало созданию высококультурного слоя представителей различных этнических групп, который цементировал непрочную вначале империю, превратив ее со временем из внутренне аморфного и слабого политического объединения в мощную универсальную державу. Именно культурные скрепы сыграли свою важную роль в формировании единства пестрой в этническом и языковом отношении каролингской империи.
Карл Великий при всем своем уважении к свободе и национальности подвластных ему народов в своей реформаторской деятельности тяготел к универсализму, характерному не только для Римской империи, но и проявившемуся во многих наиболее крупных раннефеодальных европейских государствах (Великоморавская держава в IX в., империя Отгонов в X в., держава Кнута Великого, объединявшая в начале XI в. Англию и Скандинавию, и пр.). Поэтому при нем была проведена колоссальная по объему работа, состоявшая в кодификации и приведении в единство всех разнообразных местных законов и кодексов. Именно кодификация местных кодексов и законов привела к тому, что они либо потеряли свое значение, либо органически вписались в систему общегосударственного кодекса. Сыграли свою роль и капитулярии Карла Великого (речь идет о постановлениях), которые постепенно отодвинули на задний план не соответствующие им местные законы и влились в общий кодекс империи. Интересно то, что общегосударственный кодекс был составлен таким образом, чтобы сохранять и оберегать специфику местных законов и обычаев, дающих гражданам государства чувство свободы и не подавляющих их индивидуальность. Иными словами, общий кодекс был нацелен на решение и выполнение стратегических задач, местные кодексы, максимально приближенные к общему, регулировали внутреннюю жизнь различных этнических групп.
Не менее существенно и то, что капитулярии Карпа Великого написаны на латинском языке — он стал официальным языком его империи; в школах тоже обучение происходило на латыни, что способствовало просвещению и освоению римской литературы, сохранению сути античной художественной культуры, адаптированной к христианству. И вместе с тем ориентация на развитие римско-греческой образованности и юриспруденции сочеталось с тенденцией к покровительству национальным формам образования. Г. Вебер пишет, что «он советовал (он — это Карл Великий — В.П.) духовенству немецких областей говорить немецкие проповеди, велел изучать немецкий язык тем прелатам и священникам немецких областей, которые не знали его; основывал при немецких епископствах и монастырях такие же школы, какие были в Туре, в Сен-Вандрильс-ком аббатстве (близ Руана) в Лионе, в Сент-Амандском (эльнонском) аббатстве, в Орлеане, Меце, Реймсе; и некоторые из школ в немецких областях стали под его покровительством знамениты, как например, рейхенауская, фульдская, падерборнская, оснабрюкская» [32, 282].
Расцвету каролингской культуры немало способствовало и соглашение Карла Великого с Византией, согласно которому греческие купцы получали льготы и привилегии в торговом деле. Это был весьма дальновидный шаг императора франков, ибо, во-первых, неслыханно оживилась торговля, а возникшая сеть рынков и ярмарок крепко связала разные части державы и стимулировала ее экономическое развитие; во-вторых, через торговые коммуникации шли не только товары Востока, но получили распространение культурные ценности византийского, восточного и славянского миров. В результате суперэтническая империя Запада достигла такого расцвета и могущества, что пережила Византию и со временем смогла объединить под своей эгидой всю Европу.
Однако подобный сценарий не осуществился — западная империя франков при наследниках Карла Великого рассыпалась. По мнению Л. Гумилева, «справедливо рассматривать империю Карла не как начало европейского средневекового суперэтноса, а как конец инерции Великого переселения народов», потому что пассионарность германских переселенцев, смешавшихся с потоками галлоримлян убывала [52, 391]. Главная же причина кроется в том, что идея объединения под единой властью народов, находившихся на разных ступенях экономического и социального развития, не имела под собой единого, общего основания. «Никаких экономических связей между племенами и народностями, объединенными в империи Карпа Великого чисто насильственным путем, не существовало. Поэтому историческое развитие пошло далее не в границах империи в целом, а в пределах отдельных народностей и племен, или более или менее родственных их объединений» («Всемирная история», т. III, с. 160).
И все же посеянные ее существованием идеи сохранились, не погибли, и ныне возрождаются в интеграционных процессах, протекающих в Западной Европе.

Европа без христианства

Коснемся еще одного несбывшегося сценария мировой цивилизации, связанного с существованием христианства как мировой религии.
Любопытен факт разброса мнений о его значимости в жизни людей между двумя полярными точками зрения.
Одна представлена в трудах знаменитого немецкого мыслителя Ф. Ницше, который считал христианство религией рабов — в нем «на первый план выходят инстинкты угнетенных и порабощенных...», оно является пристанищем самых «дурных инстинктов», ведущих «ожесточенную войну с чувствами почтительно-сти и дистанции, разделяющими людей», т. е. с основными предпосылками роста культуры [184а, 35,62]. По его логике именно христиане — эти хитрые, незаметные и скрытные вампиры — выпили всю кровь из греко-римского мира с его благородством инстинкта, вкусом, методичностью исследования, гением организации и управлением, верой в будущее и.волей к грядущему. Христианство растоптало и отняло у нас чудесный мир античной культуры, лишило нас редкостных и утонченных прелестей мавританской культуры [184а, 89]. Христианство является восстанием пресмыкающихся против всего благородного, превращая любую революцию в сплошное море крови и преступлений, оно — болезнь человечества из-за своего фанатизма и аскетизма.
На противоположной точке зрения стоит известный писатель и мыслитель Г.К. Честертон: «Те, кто считает христианство узким и фанатичным, обречены на вечное удивление. Мы — аскеты и воюем с аскезой; мы — наследники Рима и воюем с Римом; мы — монотеисты и бьемся с монотеизмом. Загадку христианства не разрешишь, назвав его нелепостью. Если оно нелепо, почему же оно кажется разумным миллионам здравомыслящих людей, несмотря на все перемены без малого двух тысячелетий? Я нахожу одну разгадку: потому что оно не нелепо, а разумно. Если христиане — фанатики, они фанатично защищают разум, обличают глупость. Только этим я могу объяснить, почему наша вера так свободна и тверда, почему она не желает принимать помощь от сил, которые на первый взгляд важны для ее существования; почему так строга к идеям, которые также на первый взгляд очень близки к ней; почему знает все чаяния века и всегда умеет встать над ними; почему никогда не говорит того, что от нее ждут, никогда не отказывается от своих слов. Все это возможно только в одном случае: как Паллада из головы Зевса, она вышла из разума Господня целостной, зрелой, сильной, готовой к суду и битве» [218, 238]. Перед нами настоящий гимн христианству, так много сделавшего для человека и человечества в силу его разумности, порожденной божественным разумом.
Оригинален подход к природе христианства Л. Гумилева, считающего его «византийским» этносом, зародившимся в Римской империи. Причем спецификой этого этноса служит отсутствие единства по происхождению, языку и территории, ибо сказано: «Несть варвар и скиф, эллин и иудей». Он пишет о христианах следующее: «В системе Римской империи, где была установлена широкая веротерпимость, христиане были исключением. Разумеется, причиной тому были не догматы, которые до 325 года и не были установлены, и не правительственный террор, ибо императоры стремились избежать гонений, специальными эдиктами запрещая принимать доносы на христиан, и не классовые различия, потому что христианами становились люди всех классов, а острое ощущение «чуждости склада» христиан всем остальным» [53, 45-46].
Это значит, что в недрах эллинистической культуры, в этническом аспекте напоминающей западноевропейскую, появились «христиане», противопоставившие себя «язычникам» по характеру поведения. Именно поведение отличало образуемую ими новую целостность, чуждую грекам, финикийцам, римлянам, иудеям. Эта целостность формировалась на протяжении двух столетий и начала ломать эллинистическую структуру в ее римском варианте. Вполне естественной оказалась реакция имперской власти — они начали преследовать именно христиан. Это не помогло, и тогда Юлиан-Отступник решился на более тонкую операцию: «Юлиан Отступник попробовал произвести реставрацию римской веры... и заменил Христа Митрой... Даже если бы Юлиан победил и искоренил христианство, то он укрепил бы не потомство бога Квирина и волчицы, а систему, которую правильнее было бы понять как Антирим, только иного фасона, чем тот, который создали христианские общины» [52, 373].
Представим себе, что замысел Юлиана-Отступника удался и христианство так и осталось одной из многочисленных сект или религий я эллинистическом мире. Тогда возникает еще один преинтереснейший возможный вариант развития мировой истории — «Европа без христианства в качестве государственной религии», или, говоря словами Л. Гумилева, нового «этноса».
Некоторые в основном культурные аспекты такой ситуации обыграл в своем эссе Г. Честертон. В частности, он пишет: «Если бы Церковь (речь идет о христианской церкви — В.П.) не явилась в мир, Европа наверное, .была бы теперь похожа на сегодняшнюю Азию. Конечно, кое в чем они бы различались — ведь народы и среда различались и в древности. Но античное язычество в последней своей фазе обещало стать неизменным в том самом смысле, в каком мы говорим о неизменной Азии. Должно быть, еще возникали бы новые философские школы, как возникают они на Востоке. Рождались бы истинные мистики — они есть и в Азии, и в античности. Создавались бы системы, уклады, кодексы, как в античности и в Азии. Были бы хорошие, даже счастливые
люди — ведь Господь наделил совестью каждого, а тот, кто идет путем совести, может обрести мир. Но удель ный вес всего этого, соотношение добра и зла были бы в неизменной Европе такими же, как и в неизменной Азии. Если мы посмотрим честно и с настоящей симпа тией на Восток, нам придется признать, что там нет ни чего хотя бы отдаленно похожего на вызов и переворот веры. [218,242-243].
Действительно, Азия представляет собой скорее целый космос, нежели просто континент, ибо она велика географически, потрясает множеством народов, разнообразием вер и философских течений, в ней немало прекрасных художественных творений, красочных мифов и легенд. Азиаты блуждают в джунглях своих мифологий, тонут в океане своих философий, которые являются космическими по своему характеру, причем самые изысканные и причудливые фантазии почему-то оказываются адекватными действительности. По мнению Г. Честертона, воинствующая христианская церковь представляет собою армию, освобождающую мир от рабства, присущего и античному миру, и Азии: «Те, кто хоть раз соприкоснулся с Востоком, даже мусульманским, знают, какой поразительной бывает его нравственная бесчувственность; например, там нет границ между извращением и страстью. Не предрассудки, а опыт учит нас, что Азия кишит не только богами, но и бесами» [218, 244]. Иными словами, азиаты объявляются язычниками, зараженными изначально безнравственностью, которая связана с чувственностью окружающего мира, тогда как христиане возводят на пьедестал свободу человека, его индивидуальность, зачастую перерастающую в индивидуализм, причем они пренебрегают миром.
215

На это различие между христианским Западом и языческим Востоком указывает и французский культурологи писатель А. Мальро, который в своей работе «Искушение Запада» пишет от имени китайца Линя: «В этих церквах мне- слышались голоса двух христиан: один пел хвалу Господу; другой глухо его вопрошал. И вопрошающий уже не стремился внушить человеку сознание тех из сил человеческих — от могущества до сладострастия, — что утверждают человека на земле, отделяя его от мира; свои сомнения, покаяния, свою внутреннюю борьбу, что составляет его жизнь, он наделял высшей ценностью и крайней напряженностью: он связывал с ними Бога. Безответственный человек Востока стремится возвыситься над конфликтом, который его не касается. Христианин вообще не может оторвать себя от этого конфликта; отныне Бог и христианин неразрывны, и мир предстает не чем иным, как никчемной декорацией их конфликта» (132. 26).
Христианская цивилизация выпячивает отдельное Я и направляет его устремления на покорение мира, на подчинение природы, тогда как восточное умонастроение и мышление не придают особой значимости индивиду, в них сильны коллективное и космическое начало.
И вместе с тем восточные религии гораздо более человечны, чем христианство. Тот же буддизм представляет собою способ построения самим человеком своей личности, способ самосовершенствования индивида. Можно сказать, что в буддизме гораздо больше гуманизма, нежели в христианстве, ибо человек создает свой путь в нирвану, он в центре внимания и он выше бога. И вопреки Г. Честертону буддизм обладает колоссальным нравственным содержанием, что же касается отсутствия границ между страстью и извращенностью, то на Востоке это значит более человечное отношение общества к человеку, имеющему душевные недуги.
Нехристианская Европа ничем по существу не отличается от Азии, в ней процветает то же классическое язычество, подобное восточным религиозно-философским системам и учениям.
Пифагорийцы, аналогично индуистам, размышляют о перевоплощении, переселении душ из одного тела в другое.
Стоики в обучении людей разуму и добродетели ничем не отличаются от конфуцианцев:
Неоплатоники, как и буддисты, погружены в спорные потусторонние истины.
Просвещенные люди поклоняются Аполлону — некоему высшему началу. В этом они похожи на просвещеных персов, которые, поклоняясь огню, почитают Высшее Божество.
Поклонники Диониса предаются диким пляскам и веселым оргиям.
Толпы стекаются на пышные празднества, устраиваемые храмами, чьи жрецы поклоняются тем или иным богам.
Находятся и такие, кто верит в богов только потому, что отождествляет их с бесами, и приносят тайные жертвы Молоху.
Подобное же совершается приверженцами культа индийской богини времени Кали.
Сознание многих европейцев проникнуто магией, в основном черной, в журналах и газетах публикуются различного рода заговоры и заклинания.
В обществе господствует мировоззренческий и идеологический плюрализм и неудивительно, что восхищение Сенекой прекрасно уживается с подражанием Нерону — ничто ведь не мешает соседствовать изречениям Конфуция с китайскими пытками. Все в жизни перемешано, все хорошее и плохое настолько старо, что уже не может просто взять и умереть. Религии на любой вкус и любую потребность, только нет самого христианства с его непомерными воинственными устремлениями, чья логика развития приводит сначала к смерти бога, а потом и к смерти самого человека. Не случайно в прошлом христианские богословы и философы доказывали существование бога, теперь же, в конце XX столетия, мыслители стараются доказать существование человека.
Самое интересное — это то, что в нехристианской Европе не смог бы возникнуть капитализм, ибо именно христианство в одной из его форм (протестантизм) создало мировоззренческие предпосылки для генезиса и функционирования рационального способа ведения хозяйства. «В Западной Европе в условиях децентрализации и плюрализма, многообразия феодальных форм борьба внутри правящего класса постепенно привела, — отмечает В. Зарин, — к отбору наиболее жизнестойких социально-политических и хозяйетвенных институтов, обеспечивающих экономический рост и совершенствование военного дела за счет технического прогресса. К числу таких институтов следует отнести городское самоуправление, сложившийся рынок, а также более защищенное правовое и экономическое положение посредственных производителей» [77, 89].
Для нас важно развитие городов, которые в самом начале служили европейским феодалам источником доходов от ремесленного производства и торговых операций, а также дополнительной опорой в их борьбе с центральной властью и в междоусобных столкновениях. И вот здесь перед нами весьма знаменательный факт, а именно: крестовые походы, к которым призвала католическая церковь во имя спасения гроба господня в Иерусалиме, и освобождение городов от власти феодалов странным образом совпадают. Да иначе и быть не могло, ибо феодалы, отправившиеся в крестовые походы в погоне за богатствами, в основном попали в зависимость от городских купцов и ростовщиков. Поэтому ряд городов выкупают свои права у сеньоров, в других городах королевская власть оказывает им вооруженную поддержку в борьбе со своими вассалами, ослабленными походами в Палестину. Один из ведущих западных социологов Х1Х-ХХ вв. М. Вебер отмечает роль христианства в разрушении разнообразных ритуальных барьеров, мешавших объединению людей в независимую городскую общину [34].
В целом для западноевропейской цивилизации было характерно отсутствие автократии, моноцентристской структуры светской, духовной и экономической власти. Наряду с военно-феодальной иерархией, переплетаясь с ней, существовала духовная иерархия. Меч светский, которым владела феодальная элита, имел свою параллель в «духовном мече», той силе, которой в европейской структуре обладала церковь [221, 135-157]. Борьба между этими двумя мечами, между императорской властью и папством помогла родиться и пробиться ростком свободных городских коммун, политического и религиозного свободомыслия. Имено возникший на этой почве протестантизм с его этикой, пронизанной духом капитализма, и позволил синтезировать несколько феноменов европейской цивилизации: античная наука, особенно математика, соединенная в эпоху Возро-ждения с экспериментом; рациональное римское право, получившее свое развитие в средние века; рациональный способ ведения хозяйства, возникший благодаря отделению рабочей силы от средств производства [34, 44-244].
Значимость «протестантской этики» в становлении капитализма подкрепляют и оригинальные исследования Ф. Броделя, посвященные экономической истории в масштабе всего мира с XV по XVIII век. В своей книге «Время мира» он показывает, что главная игра в движении Запада к капитализму была сыграна до 1585 года, что в ней победителем стала Голландия, завоевавшая и торговую Европу, и весь мир. Это было обеспечено, во-первых, связью между северным полюсом — Балтийским морем и фламандской, немецкой и француз-ской промышленностью — и южным полюсом, которым выступала Севилья, великий поход на Америку с ее драгоценными металлами; во-вторых, значимостью Голландии как центра объединения протестантской Европы [22, 208-209]. Именно протестантская этика способствовала проявлению творческой энергии голландцев в торговых и финансовых делах и позволила им создать мощную мировую экономическую империю.
Христианство в его протестантской форме сыграло достаточно значимую роль в становлении капитализма, оно своим рационализмом как бы определило судьбы Западной Европы. И если бы последняя осталась нехристианской, то западная цивилизация не пошла бы по пути капиталистического развития. Ее дорога — это типичная эволюция восточных цивилизаций, когда города выполняют административную функцию, когда место феодальной раздробленности занимают абсолютистские монархии с мощной бюрократической системой, когда энергия инди-виду а ЛИЗУ а скована стальным корсетом корпоративного духа, когда господствующая церковь подавляет алчные устремления ростовщиков и проповедует принципы социальной справедливости.
Но этот сценарий не был осуществлен, и капитализм начал свое победное шествие с Западной Европы.

Государства крестоносцев остались в Восточном Средиземноморье

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

С могущественным русским государством отныне
Посмотрим на развитие империи хань
Все коварство политики Японии заключалось в стремлении выглядеть в виде дружелюбного восточного защитника
Где в это время происходила агония некогда блестящей мбнгольской империи
История средних веков западной европы свидетельствует о неустанных попытках практически увязать эти