<<<     ΛΛΛ     >>>   

Т амерлан, который стремился превзойти жестокостью Чингисхана, выжег весь Ближний Восток и опустошил земли вплоть до берегов Ганга – так что после его ухода на руинах Дели два месяца «даже птица не пошевелила крылом». Обширная равнина обезлюдела, трупы лежали на дорогах и в развалинах домов, и джунгли наступали на заброшенные поля.

Наместники Тамерлана, Сайиды, после смерти своего господина стали независимыми ханами и поселились среди руин Дели. Пришедшие с ними афганские и тюркские племена поделили между собой выжженную равнину и собирали дань с уцелевших крестьян; они неохотно подчинялись власти Сайидов и воевали между собой и с раджпутами, потомками предыдущих завоевателей Индии. Города и деревни постепенно вставали из руин, крестьяне распахивали заброшенные поля, а завоеватели-кочевники перенимали культуру и обычаи побежденных. Мусульманские улемы учили, что государство основывается на самодержавной власти падишаха, дисциплине получающих икта воинов и справедливых налогах. Сикандар-шах (1489-1517) уважал улемов, строил мечети и пытался привести к порядку племенных эмиров. Его сын Ибрахим-шах столь сурово требовал дисциплины, что возбудил недовольство своей знати, – и эмиры обратились за помощью к его врагу, правителю Кабула Захир ад-дину.

Захир ад-дин был потомком Тамерлана; он с юных лет проводил жизнь в седле и за отвагу в битвах заслужил прозвище Бабур, «Тигр». Этот смелый воин был к тому же поэтом, и, мчась на коне, он сочинял стихи, воспевающие любовь. Бабур знал о страшной силе турецких пушек, которые залили Чалдыранскую равнину кровью бесстрашных кызылбашей, – он сразу же пригласил к себе турецкого мастера-пушкаря Али и создал собственную артиллерию. В апреле 1526 года 12-тысячное войско Бабура встретилось с огромной армией Ибрахим-шаха на Панипатской равнине к северу от Дели; по обычаю турок, Бабур укрепил свой центр повозками и установил среди них пушки. В войске Ибрахима было 100 тысяч всадников и тысяча закованных в доспехи слонов – но его воины не знали, что такое артиллерия, и после первых залпов огромная армия в смятении остановилась. В это время особые отряды Бабура, сделав глубокий обход, зашли в тыл противнику; воинов Ибрахима охватила паника, и они бросились в бегство; их преследовали и рубили до захода солнца; погибло 40 тысяч человек – и в том числе сам шах, который мужественно сражался до конца. Перепуганные, брошенные погонщиками слоны бродили по полю боя, и их стадами пригоняли к Бабуру, который не мог поверить, что столь великая победа далась так легко.

Правда, война на этом не кончилась, она продолжалась еще тридцать лет, и ни Бабур, ни его сын Хумаюн не дожили до ее окончания. Эта долгая война принесла Северной Индии новое разорение, повсюду царил голод, и измученный народ ждал спасения только от бога. Среди простых людей распространилась вера в то, что близок конец света и вскорости явится новый пророк, Махди, пришествие которого было обещано Мухаммедом. В ожидании прихода Махди и Страшного Суда верующие объединялись в общины, продавали свое имущество и клали деньги к ногам святого шейха Абдуллы, учившего, что надо жить вместе и блюсти справедливость. Наследник Ибрахима Ислам-шах приказал расправиться с Абдуллой; седого шейха побили камнями и бездыханного бросили на дороге – но святой выжил и, удалившись от мира, долгие годы жил в местечке Сикри. Молва о святости шейха Абдуллы распространилась по всей Индии – и вот много лет спустя произошло чудо: к келье шейха пришел молодой падишах Акбар, попросивший у старца позволения называться его учеником – «мюридом».

Акбар был внуком Бабура, одержавшим победу в долгой войне за господство над Индией; он хотел успокоить раздираемую распрями страну и искал поддержки почитаемого народом святого шейха. Он желал утвердить «всеобщий мир», «сольх-и кулл», – мир между мусульманами и индусами, бедными и богатыми, воинами и крестьянами. Акбар приказал возвести вокруг кельи старого шейха великолепный «Город победы», Фатхпур, а на месте самой кельи – «Молитвенный дом», где собирались жрецы разных религий, чтобы создать новую «божественную веру» – «дин-и илахи». Новая вера должна была объединить мусульман и индусов, победителей и побежденных под божественной властью падишаха, которого одни называли новым пророком, а другие – воплощением Будды. Раджпуты, до тех пор яростно сражавшиеся с мусульманами, признали эту власть и послали своих воинов в армию падишаха; на огромных просторах от устья Ганга до отрогов Гиндукуша, наконец, установился мир.

Акбар был благородным воином, искренне желавшим делать добро людям, – но настоящим правителем государства был не он, а мудрый и всевидящий первый министр, шейх Абу-л Фазл. Абу-л Фазл был последователем Абдуллы, стремившимся силой власти утвердить справедливость и порядок – так, как его понимали мусульманские законоведы-улемы. Он прекратил грабежи покоренного населения, назначил справедливые налоги и отменил «джизью» – подать, которую раньше платили «неверные» в знак своей покорности мусульманам. Эмирам сотен и тысяч были выделены «джагиры» – округа, часть налогов с которых шла на содержание их отрядов. Эмиры не имели права повышать эти налоги и были обязаны регулярно являться со своими воинами на смотр; у их солдат проверяли коней, оружие, выучку – и если что-то было не так, то джагир мог быть отнят.

Индийские крестьяне издавна жили общинами, они совместными усилиями корчевали тропический лес, устраивали пруды, рыли оросительные каналы и колодцы. Первое время поднятая целина переделялась между общинниками, а потом поля закреплялись за семьями; большие наделы полагались старосте и общинному писцу, собиравшим налоги и отвозившим деньги в городскую управу. Крестьяне жили небогато: их жилищем были круглые глиняные хижины без окон; деревянный столб посреди хижины поддерживал тростниковую крышу; никакой мебели не было – только сундук, в котором хранилась глиняная и медная посуда. В земляном полу вырывали яму для рисового отвара, он бродил и превращался в крепкую водку; риса было много, земли было еще достаточно; после долгих войн, наконец, настало время мира и крестьянин мог спокойно пахать свое поле; он даже мог скопить несколько монет и купить жене пару браслетов: по обычаю, индийские женщины носили драгоценные браслеты на руках и ногах; глядя на них, можно было подумать, что они очень зажиточны, – но в этих передаваемых от матери к дочери браслетах заключалось все достояние семьи.

Крестьяне ничего не слышали о новой «божественной вере», которую придумал падишах Акбар, и поклонялись старым богам – Будде, Шиве, Вишну. В городах сохранялось множество старинных храмов, стены которых украшали тысячи статуй; во времена завоевания мусульмане разрушили некоторые храмы, а другие превратили в мечети – впрочем, завоеватели составляли лишь малую часть населения и мечетей было немного.

Городом мусульман был Дели – огромный военный лагерь, куда в сезон дождей возвращалась армия падишаха и где дворцы эмиров стояли вперемешку с крытыми соломой домиками простых воинов. Эти воины были потомками завоевателей – афганцев, тюрок и монголов, причем правящая династия была монгольской: Бабур и Акбар вели свой род от Тамерлана – поэтому падишахов называли Великими Моголами. Языком столицы был персидский, и мусульманская знать была воспитана в персидской культуре; поэты подражали великому Фирдоуси, а государственные деятели – шаханшаху Аббасу Великому.

Как бы ни старался Акбар утвердить свою «божественную веру», мусульманская знать стояла на своем, и после смерти падишаха религией двора снова стал ислам. Впрочем, наследники Акбара Джахангир (1605-27) и Шах Джахан (1627-58) старались поддерживать согласие между своими подданными, мусульманами и индусами; чтобы показать, как он заботится о народе, Джахангир распорядился протянуть золотую цепь с улицы в свои покои и соединить ее с колокольчиками – так что любой жаждущий правосудия мог привлечь к себе внимание падишаха. Шах Джахан прославился сооружением Красного Форта в Дели и знаменитого мавзолея Тадж Махал – одного из величайших чудес света, здания, ставшего символом Индии. Летописи говорят, что Шах Джахан страстно любил свою жену «Избранницу Дворца» Мумтаз Махал, которая умерла в 36 лет во время родов своего 14-го ребенка. Всемогущий падишах пригласил мастеров из Стамбула, Багдада и Самарканда и приказал им выразить любовь в камне; десятки тысяч рабочих более 20 лет возводили прекрасный беломраморный мавзолей; его стены были украшены орнаментом из малахита, янтаря, изумрудов, а купол как бы парил в воздухе между небом и землей. Когда Шах Джахан в старости утратил власть и был заключен своим сыном в крепость Агру, он часами смотрел из крепостной бойницы на возвышающийся вдалеке прекрасный мавзолей и вспоминал о своей возлюбленной.

Эпоха правления Акбара, Джахангира и Шах Джахана была временем роста городов и деревень; в Северной Индии крестьяне расчищали джунгли и с помощью государства строили ирригационные каналы. Население долины Ганга возросло за сто лет в три раза, и рано или поздно должно было наступить Сжатие. Индия была огромной страной, заключавшей в себе множество непохожих друг на друга областей; в то время, как в одних районах было много земли, другие области уже давно страдали от перенаселения. Очагом Сжатия в Индии был Гуджарат – область на западе страны у берегов Камбейского залива; этот район не был затронут нашествием кочевников, поэтому сюда стекались беглецы из Северной Индии, и уже в XV веке здесь не хватало полей и пастбищ, крестьяне уходили в города и пытались прокормиться ткачеством. Европейские путешественники сравнивали Гуджарат с Фландрией; они удивлялись многочисленности городов, искусству ремесленников и качеству прекрасных хлопчатых и шелковых тканей. В действительности городам Фландрии было далеко до огромных городов Гуджарата: в его столице Ахмадабаде насчитывалось около миллиона жителей и лишь в одном из трехсот предместий этого крупнейшего города Востока имелось 12 тысяч лавок купцов и ремесленников. При столь огромных размерах в Ахмадабаде было немного добротных каменных зданий; город напоминал большую деревню – бесконечное море крытых тростником хижин, окруженных маленькими двориками. Во дворике обычно располагался очаг, который топили сухим коровьим пометом и от которого поднимался не очень приятный запах; здесь же стоял простенький ткацкий станок из бамбуковых планок, и хозяин с помощью жены и детей с восхода до захода солнца трудился за этим станком. Мастерство индийских ткачей вызывало изумление европейцев, с помощью простейших инструментов они ткали тончайшие муслины и батисты; шаль из батиста легко проходило через обручальное кольцо, а муслин был настолько тонок, что не скрывал прелестей танцовщиц. Ткачи передавали свое искусство от отца к сыну и были организованы в ремесленные касты, похожие на европейские цехи – с той разницей, что члены касты считались родственниками и не допускали в свою среду посторонних. У каждой касты были свои обычаи, праздники, свой бог-покровитель – но при этом каста не имела самоуправления и города подчинялись шахским чиновникам, которые следили за порядком и устанавливали цены на рынках.

Прекрасные ахмадабадские ткани, батисты и муслины, везли к побережью Камбейского залива, где располагались знаменитые торговые города – Броч, Сурат, Камбей, Диу. Когда-то сюда, спасаясь от монголов, переселились десятки тысяч купцов с берегов Персидского залива; арабы и персы принесли с собой торговые навыки и крупные капиталы; порты Гуджарата стали новым пристанищем для потомков Синбада-морехода, и тысячи арабских доу выходили отсюда в дальние плавания к берегам Персии и Китая. Гуджаратские купцы везли из Китая фарфор и шелк, из Персии – оружие и лошадей и отправляли во все страны ткани из Ахмадабада. Однако самым выгодным для купцов товаром были не ткани, а пряности; перец выращивали в Индии, корицу – на Цейлоне, гвоздику и мускатный орех везли с Молуккских островов. Весь этот душистый и терпкий груз собирался в портах западной Индии, куда за ним приплывали сотни арабских кораблей; арабы перепродавали свой товар венецианцам, а из Венеции пряности расходились по всей Европе.

Торговцы Гуджарата не знали печали до тех пор, пока в Индийском океане не появились корабли Васко да Гамы. Португальцы нашли морской путь в Индию, и вслед за первыми кораблями пришли военные эскадры с тысячами моряков и солдат. Одну из этих эскадр возглавлял «вице-король Индии» Аффонсу д'Альбукерки, который построил крепость на маленьком островке Гоа и объявил, что все корабли, плавающие по океану, должны платить ему дань. Вооруженные десятками пушек португальские каравеллы без пощады расстреливали и жгли неповоротливые доу и джонки: каравелла была Новым Оружием, подарившим португальцам господство на морях. Индийским купцам пришлось отдать большую часть своих прибылей португальцам, которые за бесценок скупали индийские ткани, везли их в Индонезию и Китай, меняли на пряности, шелк, фарфор и отправляли все это в Европу.

В начале XVII столетия в Индийском океане появились английские и голландские корабли – «флайты». Флайты расправились с португальскими каравеллами точно так же, как те – с арабскими доу; морская торговля Азии оказалась в руках английской и голландской Ост-индских компаний. Европейские корабли приходили в порты Гуджарата, и агенты компаний скупали ткани из Ахмадабада; они платили серебряными монетами – но ткачи нуждались не в серебре, а в пшенице. Гуджарат уже давно страдал от перенаселения, голод приходил год за годом, и ткачи в отчаянии продавали своих детей в рабство – но Сжатие все нарастало. До поры до времени ремесла и торговля давали какое-то облегчение: в Европе торговля сумела обеспечить Голландию хлебом – но Гуджарат был в десять раз больше маленькой Голландии. В 1630 году разразилась катастрофа, начался такой страшный голод, что родители поедали детей, кости мертвецов толкли и подмешивали в муку; караваны с хлебом не могли дойти до Ахмадабада, потому что их грабили по дороге. Погибло около 3 миллионов гуджаратцев, ремесленные города и поселки опустели, многие касты ткачей вымерли и унесли с собой секреты своего мастерства. Европейские моряки, прибывавшие в Сурат, видели перед собой пустой порт и безлюдный город – лишь немногие нищие из последних сил ползли к кораблям, чтобы вымолить кусок хлеба.

Катастрофа в Гуджарате произошла в одно время с бедствиями, охватившими Европу и Переднюю Азию – это было окончание демографического цикла, начавшегося в XV веке. В Иране и Северной Индии господство кочевников сдвинуло этот цикл почти на столетие; Сжатие и голод пришли сюда во второй половине XVII века. Нехватка земли и голод заставили крестьян уходить из деревни, и в долине Ганга выросли ремесленные города, похожие на Ахмадабад; европейские корабли приходили теперь не в Сурат, а в Хугли, Дакку, Масулипатам – порты на восточном побережье Индии. Голодающие крестьяне не могли платить налоги – а между тем, число эмиров и воинов росло, и на содержание армии требовалось все больше средств. Шаханшах Аурангзеб (1658-1707) стал экономить в расходах и запретил своим подданным носить роскошные одежды, пить вино и содержать танцовщиц – впрочем, падишах и сам придерживался этих правил и вел жизнь святого дервиша. По законам ислама все богатства принадлежали богу, поэтому имущество сановников после их смерти забирали в казну, а у торговцев без лишних слов отнимали их деньги. Торговля шелком и солью стала государственной монополией, и государство снова принялось все контролировать и распределять.

Так же, как в Иране, всеобщее оскудение породило религиозные распри. Аурангзеб восстановил налог на индусов, «джизью»; он стал захватывать и грабить индусские храмы – в ответ начались восстания притесняемых «неверных». В 1674 году вождь племени маратхов Шиваджи созвал брахманов, которые принесли из «святых мест» «землю и воду» и по древнему обряду провозгласили его «императором индусов» – «чхатрапати». Маратхи были горцами, привыкшими сражаться за скот и пастбища; они были столь же воинственны, как обитатели Великой Степи, и их не пугала мощь армии падишаха. Объединившись под знаменем «священной войны», маратхи принялись совершать набеги на плато Декан и долину Нармады; тяжелая кавалерия Моголов не могла угнаться за легкой конницей маратхов: каждый горец имел три сменные лошади, а на ночевках маратхи, чтобы не обнаружить себя, не разводили огня и спали прямо на земле. Поначалу маратхи воевали за веру, но потом они стали грабить всех подряд; чтобы обессилить противника, они сжигали поля и отравляли колодцы. Аурангзеб лично возглавил огромную армию и двинулся на восставших – но не смог ничего добиться: неуловимый противник не принимал боя. По словам историка, движение армии падишаха было подобно движению лодки по воде: вода смыкалась, как только она проплывала.

За десятилетия войн Декан был полностью опустошен, повсюду царил голод. «В городе Хайдарабаде реки, дома и площади полны трупов,– писал хронист. – Непрерывные дожди удалили с них мясо и кожу; груды костей выглядели издалека, как куча снега…» По словам современников, голод 1702-04 годов унес два миллиона жизней. В 1699 году маратхи впервые переправились через Нармаду и ворвались на плато Мальва; в 1706 году 80-тысячная орда дотла разграбила Гуджарат. Аурангзеб был в отчаянии: «Я не знаю, кто я, и что я делал… – писал падишах своему сыну. – Драгоценная жизнь ушла неизвестно на что…»

В феврале 1707 года Аурангзеб умер и, согласно своему завещанию, был похоронен как простой дервиш. После смерти Великого Могола уже не нашлось сильной руки, способной руководить государством в условиях катастрофического Сжатия. Началась война между наследниками, наместники провинций отказывались повиноваться столице; никем не сдерживаемые маратхи доходили до Дели и прерывали связь между центром и окраинными областями. Распад Империи завершился военной катастрофой: в 1739 году в Северную Индию ворвались войска персидского шаха Надира. Население Дели подверглось грабежу и резне, «от восхода солнца до времени заката победоносное войско старательно убивало жителей, и потекли реки крови». Эта была катастрофа, которая завершила очередной демографический цикл – очередной период истории Индии. Как прежде, после нашествия монголов, города лежали в развалинах, джунгли наступали на заброшенные поля – и казалось, что история вернулась на четыреста лет назад.

ПОСЛЕ КАТАСТРОФЫ

Множство меертвых лежаша, и град разорен…

Летопись

К северу от великих империй Востока, за горами и степями простиралась поросшая лесом славянская равнина – огромная страна, лишь недавно освоенная пахарем-земледельцем. Это был мир прятавшихся среди лесов маленьких деревень, мир долгой зимы и короткого лета – так что крестьянам нужно было приложить много сил, чтобы собрать урожай до холодов. Однако земли было достаточно, и у славян не было причин для войн; они жили бы в мире, если бы не вторжения иноземных завоевателей. В IX веке племена восточных славян были подчинены варягами, которые называли себя русью и которых возглавлял конунг Рорих. Варяги построили деревянные города-крепости, обратили часть славян в рабов, а остальных заставили платить дань; варяжские князья раздавали своим дружинниками поместья с рабами и ходили с дружиной в набеги на Константинополь. Через сто или двести лет варяги ославянились и превратились в русских бояр, князья и бояре принялись делить между собой славянские земли и сошлись в бесконечной междоусобной войне. В те времена еще не было таких понятий, как «Родина» или «нация», и свои князья были для крестьян иной раз хуже половцев; они точно так же грабили и убивали; они приводили с собой хищных кочевников и вместе с ними гнали полон на продажу. Лишь немногие из этих князей, как Ярослав Мудрый, действительно верили в Бога и думали о простом народе, другие же не хотели знать о Страшном Суде и только тешили свою корысть.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Крестьянами
Усобицы среди кочевников помогли крестьянам одержать победу
Многие корабли уносило в океан колумба плавание
Французскому командующему графу дюнуа удалось прорвать английскую блокаду
Пуританское большинство парламента осуществило свою давнюю мечту