<<<     ΛΛΛ     >>>   

Слухи об угрозе, поверить в которую заставлял весь предыдущий тюремно-лагерный опыт зэков, составили один из ключевых компонентов новой социально-психологической реальности, коллективной мобилизации и самоорганизации. Наиболее активная часть лагерного населения, по крайней мере, там, где начинавшийся голод еще не привел заключенных к истощению и апатии, пыталась заранее побеспокоиться о спасении своей жизни и подготовиться к худшему варианту развития событий. Есть многочисленные свидетельства того, что лагерная администрация, не дожидаясь обострения обстановки, а точнее говоря, готовясь к такому обострению, начала нанесение упреждающих ударов по потенциальным очагам сопротивления. В ряде случаев мы имеем дело с очевидной (впоследствии официально опровергнутой) фабрикацией «заговорщических» дел. Сказанное относится, в частности, к «немецкому повстанчеству» 1941—1942 гг. Но некоторые другие уголовные дела отражают все-таки реальные настроения в лагерях, готовность сопротивляться, пока голод и болезни еще не лишили заключенных сил.

В начале декабря 1941 г. оперативный отдел ГУЛАГа отметил «усиление вражеской работы контрреволюционных элементов в лагерях». В ориентировке начальникам оперативно-чекистских отделов ИТЛ и колоний была приведена сводка сведений о раскрытых в лагерях повстанческих организациях. Список включал 12 лагерей, 24 подпольные группы и организации. Количественный состав раскрытых групп колебался от 15 до 50 человек. В большинстве своем подпольщики компактно объединялись по политическому и национальному признаку:, «бывшие участники контрреволюционных организаций», «осужденные за антисоветскую деятельность», «бывшие командиры РККА», «немцы, осужденные за контрреволюционные преступления», «заключенные, доставленные из прибалтийских республик». Главными целями подпольщиков оперативный отдел ГУЛАГа называл «организованное выступление заключенных, разоружение стрелков военизированной охраны и групповые вооруженные побеги». В зависимости от географического положения повстанческие группы готовились приурочить выступление «к моменту захвата немцами г. Москвы» либо «к нападению Японии на Советский Союз». Иногда участников групп обвиняли в подготовке штурмовых групп, намерении оказать помощь немецким десантам и т. п.

Бесспорно, что в ряде случаев мы имеем дело с очевидной фабрикацией оперативниками «заговорщических» дел, а приписывание лагерным заговорщикам политически ясных целей (поднять лагеря навстречу немцам или японцам и т. д.), скорее всего, следует расценивать как плод грубой «следственной работы», превращавшей подготовку группового вооруженного побега, имевшего очевидные цели, в организацию вооруженного восстания под надуманными и невнятными политическими лозунгами. Однако находки последнего времени, в частности, опубликованные в статье И. Осиповой архивные материалы о так называемом ретюнинском восстании начала 1942 г. (к сожалению, автор не указала места хранения документов), заставляют с большим доверием отнестись к сообщениям лагерных чекистов о повстанческих группах, раскрытых после начала войны.

Если судить по документам ГУЛАГа, рост повстанческих настроений в лагерях коррелирован с обстановкой на фронте. Первая вспышка таких настроений была осенью—зимой 1941 г., вторая — приходится на летнее немецкое наступление 1942 г. Летом 1943 г. оперативный отдел ГУЛАГа вновь сообщал о целой серии раскрытых в лагерях «контрреволюционных групп и организаций, состоявших из бывших военнослужащих, осужденных в период Отечественной войны»59. По мере успехов Красной армий на советско-германском фронте и приближения конца войны «повстанческие настроения» в лагерях пошли на убыль.

Оценивая в целом ситуацию в лагерях в годы войны, тенденцию к организации массовых вооруженных побегов, подобных ретюнинскому, следует сказать, что опасность этих побегов была чекистами отчасти блокирована, отчасти преувеличена. Повстанческие настроения отдельных групп политических заключенных в лагерях не имели сколько-нибудь широкой поддержки и шансов на успех. Это объяснялось не только голодом и дистрофией во многих лагерях, что просто не оставляло физических и моральных сил для сопротивления, но и тем, что «положительный контингент» (а среди этого контингента оказывались и осужденные по малозначительной контрреволюционной статье — 58.10, т. с «за разговоры», «ни за что» или, как некоторые из них полагали, «по ошибке») был в массе своей настроен патриотические Документы 1941 — 1945 гг. в целом подтверждают мысль А. И. Солженицына о сложной моральной коллизии, с которой

59 ГАРФ. Ф. Р-9414. Оп. 8. Д. 2. Л. 76.

5S

столкнулись многие заключенные: бороться теперь с режимом — значит, помогать немцам? Война отнимала даже у политических узников способность к протесту60, а гулаговский социум оказался все-таки мало восприимчив к идее сотрудничества с немецкими захватчиками. Значимым «умиротворяющим» фактором было появление у «обычных заключенных» легальных шансов на восстановление своего гражданского статуса. Перспективу освобождения открывала либо «безвредность» и «ненужность» для ГУЛАГа (от неспособных к.работе, причем не только с малыми сроками заключения, старались поскорее избавиться61), либо мо-5 билизация в Красную армию. По неполным данным, ИТЛ и колонии НКВД досрочно освободили и передали через военкоматы в армию около 1 млн человек62.

Низкий повстанческий потенциал «единого ГУЛАГа», в котором в годы войны было перемешано самое разношерстное «население», в принципе не способное на массовые и солидарные действия, был лишь одной стороной процесса, позволяющего некоторым адептам сталинской системы говорить об особом вкладе ГУЛАГа в Победу. Другой стороной этого же процесса (работа на Победу) были глубинные изменения в гулаговском социуме, подготовлявшие будущий кризис и разложение всей системы лагерного хозяйства и образа жизни. По мере увеличения производственной нагрузки на всю систему лагерей и колоний, а именно в годы войны ГУЛАГ окончательно оформился; как производственный наркомат, ответственный за решение важнейших народно-хозяйственных задач, жесткие требования ,pev жима все больше отступали перед соображениями производственной необходимости.

По оценке начальника ГУЛАГа В. Г. Наседкина, именно «обстоятельствами, вызванными военной обстановкой в стране» было нарушено требование раздельного содержания заключенных, «осужденных на срок до 3 и свыше 3 лет лишения свободы». Первые должны были отбывать наказание в колониях, вторые — в лагерях. В действительности в исправительно-трудовых колониях содержалось «свыше 500 тыс. заключенных, осужденных на сроки свыше 3-х лет, в том числе и за такие преступления, как измена Родине, контрреволюционные и особо опасные», а щ исправительно-трудовых лагерях оказалось около 50 тыс. осужден

40 Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918—1956. Опыт художественного исследования. Т. 2. М., 1990. С. 89.

61 См.: ГАРф. ф. Р-9401. On. 1. Д. 2412. Л. 90.

62 ГАРФ. Ф. Р-7523. Оп. 64. Д. 687. Л. 2-6; ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 9. Д. 144. Л. 159, 164.

56с

ньгх на сроки менее 3-х лет63. Для нашей темы важно зафиксировать сам факт беспрецедентного «перемешивания» различных категорий заключенных в лагерях «по производственной необходимости», так же как и многочисленные нарушения в режиме содержания. Уже в феврале 1942 г. в ГУЛАГе практиковалось массовое расконвоирование осужденных за контрреволюционные преступления64. Бремя повышенной ответственности за выполнение производственных заданий продолжало толкать гулаговскую бюрократию к прагматическим решениям. Эти решения усиливали возможность эксплуатации труда заключенных, но при определенных и, надо сказать, выгодных для обеих сторон условиях ослабляли гнет «режима содержания». На совещании руководящих работников НКВД СССР у заместителя наркома внутренних дел С. Н. Круглова в докладе о положении в ИТЛ (10 сентября 1943 г.) прозвучало даже предложение начальника ГУЛАГа Наседкина «поставить дело таким образом, чтобы заключенные переводились на положение вольнонаемных до конца отбытия срока наказания, т.е. составить из них вроде трудовых батальонов, чтобы они вторую половину наказания отбывали на положении вольнонаемных людей, т. е. предоставить неограниченную переписку, свидания с родными, получение посылок и т.д.»65.

Однако окончательно решить свои производственные проблемы за счет нарушений режима содержания заключенных гула-говское начальство было не в силах. Очевидное и резкое ухудшение продовольственного и вещевого снабжения лагерей в годы войны, обострявшее для заключенных проблему физического выживания, а в ряде случаев — приводившее к массовой смертности, само по себе снижало стимулирующую роль «побла* жек». Кроме этого, ГУЛАГ постоянно терял свой «положительный контингент», уходивший в Красную армию. На смену «положительному» лагеря получали контингент вполне отрицательный, во всяком случае, по гулаговским меркам.

«ПАРАЗИТИЧЕСКОЕ ПЕРЕНАСЕЛЕНИЕ» ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1940-х гг.

Среди новых пополнений доминировали осужденные по политическим статьям и особо опасные уголовные преступники. Их совокупная доля в общей численности населения

63 ГАРФ. Ф. Р-9401. On. 1. Д. 2437. Л. 411-413.

64 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 9. Д. 48. Л. 9-12.

65 ГАРФ. Ф. Р-9401. On. 1. Д. 2412. Л. 90.

ГУЛАГа выросла с 27 процентов в 1941 г. до 43 процентов в июле 1944 г.66 Новые контингента (схваченных в ходе очистки тылов действующей армии изменников родины, фашистских пособников, власовцев, членов боевых вооруженных формирований украинских и прибалтийских националистов, особо опасных уголовных преступников и т. д.) уже невозможно было увлечь перспективой освобождения через мобилизацию и тем более патриотической пропагандой. ГУЛАГ матерел и озлоблялся, а гулаговский социум, с точки зрения властей предержащих, приобретал все более отрицательную динамику. В нем происходили процессы консолидации заключенных по уголовным, политическим, этнополитическим и этническим Признакам.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Ингушей
Участники похорон имели твердое намерение сделать остановку около обкома кпсс
Волнения русского населения в грозном в 1958 г
В поисках симбиоза с народом встали на путь подкупа населения постоянными