<<<     ΛΛΛ     >>>   

Эти строки были написаны в начале прошлого века, и они не могут служить основой для обсуждения или доказательства. Однако намерения лингвистов в своей основе не изменились. В каком положении мы находимся сейчас? Вот краткое определение индоевропейского языка из книги Жана Одри (Jean Haudry, L’indo-europeen, Paris, 1980, p. 3):

Это не зафиксированный в источниках язык, существование которого нужно постулировать, чтобы объяснить многочисленные и точные соответствия, которые отмечают в бoльшей части языков Европы и во многих языках Азии.

Один ссылается на механизмы языка, позволяющие исследовать происхождение форм, другой – на соответствия, объясняющие языковое единство Европы. Методологические формулировки меняются, но не меняется их содержание: речь всегда идет о критериях определения функционирования и происхождения, и, наконец, реконструкции. Результатом, в основном, бывает гигантское этимологическое сооружение из самых разных материалов, но, как необходимо подчеркнуть, чаще всего санскритской или классической архитектуры. Индоевропейская лингвистика (включая языки и школы исследования) остается отмеченной ее недавним происхождением, а именно открытием индоиранских языков в конце XVIII в., тогда как все интеллектуальные начинания филологов еще несут отпечаток вторичного открытия классических латинского и греческого эрудитами эпохи Возрождения

Во всех этих процессах кельтские языки почти не участвуют по причинам, которые по большей части не имеют отношения к филологии и связаны с отсутствием нормального преподавания кельтских языков в лицеях и университетах. Непоправимая слабость, или, скорее, ненормально малая роль кельтских языков в большей части, если не во всех работах по индоевропеистике – это факт, который нужно подчеркнуть в начале обзора этого вопроса. Не говоря уже о том, что кельтологов, специализирующихся на древних языках, и занимающих место в университете, можно пересчитать на пальцах одной руки, по крайней мере во Франции, и трудно сказать, что их исследования окружены уважением и поддерживаются.

Представляют ли санскрит в частности и индоевропейский в целом, такой, каким он был реконструирован, с добавлением небольшого количества греческого и латинского языков, основу, которая должна быть известна специалисту, или просто изучающему индоевропейский язык? Не был ли кельтский язык чем-то маргинальным или «субстратным»? Стоит ли так упорно его игнорировать? Это вопрос, на который мы хотим дать адекватный ответ, хотя бы на элементарном уровне этой книги. Нам представляется достаточно очевидным, что индоевропейский язык, реконструированный эрудитами XIX и XX вв., совсем не похож на идеал совершенства, который предполагает совокупный смысл самозвания санскрита samskrta «богатый, завершенный, совершенный». Индоевропейский язык, напротив, является не гипотезой, а всего лишь понятием, отталкиваясь от которого создают системы и доктрины.

В то же время, индоевропейский язык – это не только название, но и количество, и географический ареал. Современные европейцы часто смешивают язык и государство, несмотря на очевидные примеры многоязыковых государств (Канада, Швейцария, Бельгия, СССР и даже Великобритания, Франция и Италия). В конце XIX века, по причинам, которые нам не стоит здесь анализировать, значительное число граждан Франции, наделенных гражданскими правами, не говорили ни слова по-французски. Если бoльшая часть кельтов (ирландцы, бретонцы, валлийцы, шотландцы) забыла свой родной язык, поскольку он был для них препятствием для нормального социального продвижения, это не означало того, что они перестали быть бретонцами, ирландцами, валлийцами или шотландцами, это означало, что они лишались языкового оправдания и убеждения для существования их этноса.

У семьи бедные родители (кельтские и балтийские языки, например), которые мало преуспели, но, в целом, она многочисленная, богатая и могущественная. Здесь мы затрагиваем основное противоречие: тогда как, для исследования прошлого, мы будем говорить об отсутствии общей истории, однако мы скажем о всем протоисторическом периоде, детали, которого нам неизвестны, что индоевропейский феномен является в основном лингвистическим и религиозным. Поскольку этот факт очевиден, может показаться бессмысленным писать о том, что индоевропейские языки образуют большую семью, которая на протяжении веков заняла почти всю Европу, Америку, существенную часть Азии, Африки и Океании. Таким образом, нет лучше доказательства, что лингвистические данные по большей части не зависят от данных этнических и расовых. В самой Европе неиндоевропейские народы, сохранившие свой язык, финны, венгры, баски, достигли этого ценой полной ассимиляции образа жизни и мысли.

Современная культурная значимость индоевропейской семьи языков, зависящая от экономических и политических факторов, такова, что почти каждый в современном мире говорит «по-индоевропейски» или находится под индоевропейским влиянием. Распространение не было равным для всех языков семьи (английский занял лучшую часть), в нем не было никаких империалистических претензий: вовсе не во имя индоевропейского языка русский язык распространился на всю Сибирь, а английский, французский, испанский и португальский – в Новом Свете. Вовсе не пангерманизм, а военное, экономическое, политическое, культурное и демографическое превосходство сделало силу распространения немецкого языка непреодолимой и превратило его в XIX веке в общий язык Центральной Европы.

Мы не будем делать вид, что протоистория была идиллическим периодом, когда уважалось такое недавнее понятие, как «права человека»: индоевропейский человек, как и все подобные ему неиндоевропейцы, проявлял естественную для человеческого рода агрессивность. Но мы воздерживаемся здесь от всяческих рассуждений о политическом или историческом порядке. Поэтому в качестве комментария отметим, что немецкий термин indogermanisch появился в XIX веке, когда наиболее известные представители немецкой филологической науки были уверены, что германцы – это самые чистые индоевропейцы. Этот термин, но не подобная уверенность, присутствовал в лексике большей части современных немецкоязычных специалистов. Он отражал скорее идеологию, чем лингвистику.

Предваряя все описание или перечисление, если не сказать, все исследование, здесь еще можно сказать, что никакой декларируемой индоевропейской национальности не существует. Еще меньше сознания принадлежности к единому сообществу вроде греческого койне. Этого сознания не было никогда. По определенной причине не существует также никакого общего «архива». Индоевропейские диалекты, в том смысле, что имел в виду Мейе, неизбежно происходят от индоевропейского «языка», и было бы самонадеянным пытаться датировать их происхождение или качества и условия перехода от теоретического индоевропейского к самобытной реальности индоевропейских языков. Диалектное дробление и расщепление не всегда происходило с одинаковой скоростью и одновременно, не всегда эти процессы подчинялись одним законам или протекали в одинаковых условиях. В гуманитарной науке каждый случай всегда уникален по своей сути.

Кроме того, «понятие» индоевропейскости, скорее чем индоевропейский «фактор», всегда служило для определения происхождения, будь то одного или нескольких языков, одной или нескольких религиозных идеологий, показывающих определенное количество общих признаков. К тому же анализ и комментарий предполагают значительную документацию и множество предосторожностей, не допуская грубого или авантюрного обращения с языком: тот факт, что «царь» – это raj на санскрите, rex по-латыни, rix по-галльски и ri по-ирландски от основы *reg, несомненно означает, что семантика слова не скрыта от нас, и, что существует прочная основа для установленияя лингвистических, религиозных или даже «социологических» параллелей. Однако нужно остерегаться делать поспешные выводы о том, что римский rex и ирландский ri обладали одинаковыми правами и обязанностями. То же самое можно сказать о римском фламине и индийском брахмане.

При этом большая часть лингвистов сейчас отказывается локализовывать гипотетическую индоевропейскую общность, обязательно доисторическую, во времени и пространстве:

во времени, поскольку самые древние из известных морфологий дают представление только о четко выделенных и сформировавшихся языках или группах (как можно говорить об удобной общей хронологии для санскрита, который за пять веков до н.э. уже располагал руководствами по грамматике, и для литовского языка, письменных памятников которого нет до конца средних веков?);

в пространстве, поскольку мы не знаем, откуда индоевропейцы распространились во все стороны (с Украины, из Средней Азии или из Литвы?): индоевропейская археология не говорит прямо об уровне их материальной цивилизации, и только религиозные традиции сообщают о том, что они пришли с севера.

Иначе говоря, мы имеем перед глазами последствия или результаты и игнорируем все причины и начала. Все, что мы имеем право утверждать, сводится к тому, что древнейший уровень, который лингвистическая история позволяет восстановить в Европе – это индоевропейская праистория, основанная на важнейших родственных связях и сходствах. Еще глубже в прошлом – неизвестнность, отсутствие истории, или, что еще хуже, отсутствие любого мифа и любой традиции. Лингвист, желающий реконструировать общий индоевропейский язык вступит в такую же рискованную игру, как и философ, стремящийся разрешить загадку происхождения языка. В оправдание лингвистов нашего века скажем, что они уже давно отказались от такой иллюзорной цели. Индоевропейские словари с различными вариантами методологии и порой большой разницей в результатах, ограничиваются фиксированием различных эволюций общих корней.

Лигвистический критерий, применяемый в понятии о индоевропейскости лежит в основе всех определений, основанных на развитии: условия развития кельтских языков отличаются от условий развития латыни или греческого. При недостатке археологических свидетельств, все, что мы знаем о индоевропейцах (их обществе, институтах, праве, религии) следует, прямо или косвенно, из знания их языков. Таким образом, предпочтительнее говорить о конкретном формировании индоевропейских языков, чем о “расселении” индоевропейцев как реального и уникального народа с собственным самосознанием.

Между тем, понятие индоевропейского является фундаментальным и необходимым, поскольку представляет собой наш уникальный источник для классификации и восприятия соответствующих языков, вопреки отдалению большинства современных языков от их древнего состояния. Кельтские языки вызывают интерес, не потому что они сегодня представляют собой “индоевропейское” состояние (что было бы ложным после такого долгого их развития), но поскольку один из древнейших лингвистических уровней в Западной Европе представлен кельтским, абстракцией, созданной из нескольких маргинаальных вариаций, и поскольку кельтские языки индоевропейские по происхождению. В нашем распоряжении нет общего кельтского, аналога “общего романского”, то есть, латыни, однако у нас есть достаточно доказательств его существования в прошлом. К сожалению не пестрота и своеобразие современной Европы дают нам средство, с помощью которого можно утверждать или предполагать об этих доказательствах. Тогда как кельтские языки являются интереснейшей главой в истории западной лингвистики, превратности их истории сделали их одними из последних в иерархии лингвистических ценностей. Нет никакого общего измерения у распространения английского языка по многим континентам и выживания ирландского, валлийского и бретонского в тесном убежище вдали от главных путей сообщения.

Для современного состояния наших знаний характерно, что ведущий французский специалист в области индоевропейских исследований, Антуан Мейе, озаглавил свое теоретическое и практическое описание нашей языковой семьи – “Индоевропейские диалекты” (Antoine Meillet, Les dialectes indo-europeens, ed. Champion, Paris, 1950), используя слово «диалект», для обозначения не совсем известной материи, всего, что подразумевает исследование неясного, сложного и сомнительного предмета.

Характерно также, что большая часть современных лингвистов предпочитают синхронию диахронии или изучают язык через отклонения и ненормальности речи. К тому же есть тенденция исследовать физические или физиологические средства фонации в ущерб понятийным и интеллектуальным аспектам, которые дают человеческой речи ее основное качество.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Дагда космическое могущество плащ распределитель тонкость
Это противопоставление хронологическое таким образом
Ирландская литература на английском языке
Анри юбер рассматривал религию как элемент образом истории
Конхобар корголюанмус корнская литература корнский язык корнуолл кот д’ор котел из гундеструпа краге