|
|
<<< ΛΛΛ >>>
Я расчел верно. Покушение графа Орлова-Денисова не принесло ожидаемой им
пользы, и он принужденным нашелся обратиться к прежнему пути своему. Если б
партия моя была сильнее, дорого бы он заплатил за свою усмешку и долго бы
помнил залет свой к Соловьеву, ибо в продолжение сего времени я открыл
отряд генерала Ожеро в Ляхове и смог бы сделать один то, что сделал под
командою графа. 26-го, на марше к Дубовищам, я приметил, что авангард мой
бросился в погоню за конными французами. Вечернее время и туманная погода
не позволили ясно рассмотреть числа неприятеля, почему я, стянув полки,
велел взять дротики наперевес и пошел рысью вслед за авангардом. Но едва
вступил в маленькую деревушку, которой я забыл имя, как увидел несколько
авангардных казаков моих, ведущих ко мне лейб-жандармов французских
(Gendarmes d'elite). Они объявили мне о корпусе Бараге-Дильера,
расположенном между Смоленском и Ельнею, и требовали свободы, поставляя на
вид, что дело их не сражаться, а сохранять порядок в армии. Я отвечал им:
"Вы вооружены, вы французы, и вы в России; следовательно, молчите и
повинуйтесь!"
Обезоружа их, я приставил к ним стражу и приказал при первом удобном случае
отослать их в главную квартиру; а так как уже было поздно, то мы расставили
посты и остановились на ночлег.
Спустя час времени соединились со мною Сеславин и Фигнер [41] .
Я уже давно слышал о варварстве сего последнего, но не мог верить, чтобы
оно простиралось до убийства врагов безоружных, особенно в такое время,
когда обстоятельства отечества стали исправляться и, казалось, никакое
низкое чувство, еще менее мщение, не имело места в сердцах, исполненных
сильнейшею и совершеннейшею радостью! Но едва он узнал о моих пленных, как
бросился просить меня, чтобы я позволил растерзать их каким-то новым
казакам его, которые, как говорил он, еще не натравлены. Не могу выразить,
что почувствовал я при противуположности слов сих с красивыми чертами лица
Фигнера и взором его - добрым и приятным! Но когда вспомнил превосходные
военные дарования его, отважность, предприимчивость, деятельность - все
качества, составляющие необыкновенного воина, - я с сожалением сказал ему:
"Не лишай меня, Александр Самойлович, заблуждения. Оставь меня думать, что
великодушие есть душа твоих дарований; без него они - вред, а не польза, а
как русскому, мне бы хотелось, чтобы у нас полезных людей было побольше".
Он на это сказал мне: "Разве ты не расстреливаешь?" - "Да, - говорил я, -
расстрелял двух изменников отечеству, из коих один был грабитель храма
божия". - "Ты, верно, расстреливал и пленных?" - "Боже меня сохрани! Хоть
вели тайно разведать у казаков моих". - "Ну, так походим вместе, - он
отвечал мне, - тогда ты покинешь все предрассудки". - "Если солдатская
честь и сострадание к несчастию - предрассудки, то их предпочитаю твоему
рассудку! Послушай, Александр Самойлович, - продолжал я. - Я прощаю
смертоубийству, коему причина - заблуждение сердца огненного; возмездие
души, гордой за презрение, оказанное ей некогда спесивой ничтожностию;
лишняя страсть к благу общему, часто вредная, но очаровательная в
великодушии своем! И пока вижу в человеке возвышенность чувств, увлекающих
его на подвиги отважные, безрассудные и даже бесчеловечные, - я подам руку
сему благородному чудовищу и готов делить с ним мнение людей, хотя бы чести
его приговор написан был в сердцах всего человечества! Но презираю убийцу
по расчетам или по врожденной склонности к разрушению".
Мы замолчали. Однако, опасаясь, чтобы он не велел похитить ночью пленных
моих, я, под предлогом отдавать приказания партии, вышел из избы, удвоил
секретно стражу, поручил сохранение их на ответственность урядника, за ними
надзиравшего, и отослал их рано поутру в главную квартиру.
Мы часто говорим о Фигнере - сем странном человеке, проложившем кровавый
путь среди людей, как метеор всеразрушающий. Я не могу постичь причину
алчности его к смертоубийству! Еще если бы он обращался к оному в
критических обстоятельствах, то есть посреди неприятельских корпусов,
отрезанный и теснимый противными отрядами и в невозможности доставить
взятых им пленных в армию. Но он обыкновенно предавал их смерти не во время
опасности, а освободясь уже от оной; и потому бесчеловечие сие вредило ему
даже и в маккиавеллических расчетах его, истребляя живые грамоты его
подвигов. Мы знали, что он истинно точен был в донесениях своих и
действительно забирал и истреблял по триста и четыреста нижних и вышних
чинов, но посторонние люди, линейные и главной квартиры чиновники, всегда
сомневались в его успехах и полагали, что он только бьет на бумаге, а не на
деле. Ко всему тому таковое поведение вскоре лишило его лучших офицеров,
вначале к нему приверженных. Они содрогнулись быть не токмо помощниками, но
даже свидетелями сих бесполезных кровопролитий и оставили его с одним его
сеидом - Ахтырского гусарского полка унтер-офицером Шиановым, человеком
неустрашимым, но кровожаждущим и по невежеству своему надеявшимся получить
царство небесное за истребление неприятеля каким бы то образом ни было.
В ночь возвратились разъездные мои, посланные к селу Ляхову, и уведомили
меня, что как в нем, так и в Язвине находятся два сильных неприятельских
отряда, что мне подтвердил и приведенный ими пленный, уверяя, что в первом
селе стоит генерал Ожеро с двумя тысячами человек пехоты и частью
кавалерии.
Мы решились атаковать Ляхово. Но так как все три партии не составляли более
тысячи двухсот человек разного сбора конницы, восьмидесяти егерей 20-го
егерского полка и четырех орудий, то я предложил пригласить на удар сей
графа Орлова-Денисова, которого партия состояла из шести полков казачьих и
Нежинского драгунского полка, весьма слабого, но еще годного для декорации
какого-нибудь возвышения.
Немедленно я послал к графу письмо пригласительное: "По встрече и разлуке
нашей я приметил, граф, что вы считаете меня непримиримым врагом всякого
начальства; кто без властолюбия? И я, при малых дарованиях моих, более
люблю быть первым, нежели вторым, а еще менее четвертым. Но властолюбие мое
простирается до черты общей пользы. Вот пример вам: я открыл в селе Ляхове
неприятеля, Сеславин, Фигнер и я соединились. Мы готовы драться. Но дело не
в драке, а в успехе. Нас не более тысячи двухсот человек, а французов две
тысячи и еще свежих. Поспешите к нам в Белкино, возьмите нас под свое
начальство - и ура! с богом!"
Двадцать седьмого числа мы были на марше. Вечером я получил от графа ответ.
Он писал: "Уведомление о движении вашем в Белкино я получил. Вслед за сим и
я следую для нападения на неприятеля; но кажется мне, что атака наша без
присоединения ко мне командированных мною трех полков, которые прибыть
должны через два часа, будет не наверное; а потому не худо бы нам дождаться
и действовать всеми силами".
Двадцать восьмого, поутру, Фигнер, Сеславин и я приехали в одну деревушку,
занимаемую полком Чеченского, верстах в двух от Белкина. Вдали было видно
Ляхово, вокруг села биваки; несколько пеших и конных солдат показывались
между избами и шалашами, более ничего не можно было заметить. Спустя
полчаса времени мы увидели неприятельских фуражиров в числе сорока человек,
ехавших без малейшей осторожности в направлении к Таращину. Чеченский
послал в тыл им лощиною сотню казаков своих. Фуражиры приметили их, когда
уже было поздно. Несколько спаслось бегством, большая часть, вместе с
офицером (адъютантом генерала Ожеро), сдалась в плен. Они подтвердили нам
известие о корпусе Бараге-Дильера и об отряде генерала Ожеро, кои невзирая
на следование отряда графа Ожаровского, прошедшего 27-го числа Балтутино на
Рославльскую дорогу, остались неподвижными, хотя Балтутино от Ляхова не
более как в семнадцати, а от Язвина в девяти верстах.
Вскоре из Белкина подошла ко мне вся партия моя, и граф Орлов-Денисов
явился на лихом коне с вестовыми гвардейскими казаками. Он известил нас,
что командированные им три полка прибыли и что вся его партия подходит.
Поговоря со мною, как и с которой стороны будем атаковать, он повернулся к
Фигнеру и Сеславину, которых еще партии не прибыли на место, и сказал: "Я
надеюсь, господа, что вы нас поддержите". Я предупредил ответ их: "Я за них
отвечаю, граф; не русским - выдавать русских". Сеславин согласился от всего
сердца, но Фигнер с некоторою ужимкой, ибо один любил опасности, как свою
стихию, другой - не боялся их, но любил сквозь них видеть собственную
пользу без раздела ее с другими. Спустя час времени все партии наши
соединились, кроме восьмидесяти егерей Сеславина; а так как мне поручена
была честь вести передовые войска, то я, до прибытия егерей, велел выбрать
в стрелки казаков, имевших ружья, и пошел к Ляхову, следуемый всеми
партиями.
Направление наше было наперерез Смоленской дороге, дабы совершенно
преградить отряду Ожеро отступление к Бараге-Дильеру, занимавшему
Долгомостье.
Коль скоро начали мы вытягиваться и подвигаться к Ляхову, все в селе этом
пришло в смятение; мы услышали барабаны и ясно видели, как отряд становился
в ружье; стрелки отделялись от колонн и выбегали из-за изб к нам навстречу.
Немедленно я спешил казаков моих и завязал дело. Полк Попова 13-го и
партизанскую мою команду развернул на левом фланге спешенных казаков, чтобы
закрыть движение подвигавшихся войск наших, а Чеченского с его полком
послал на Ельненскую дорогу, чтобы пресечь сообщение с Ясминым, где
находился другой отряд неприятеля. Последствия оправдали эту меру.
Сеславин прискакал с орудиями к стрелкам моим, открыл огонь по колоннам
неприятельским, выходившим из Ляхова, и продвинул гусар своих для прикрытия
стрелков и орудий. Партии его и Фигнера построились позади сего прикрытия.
Граф Орлов-Денисов расположил отряд свой на правом фланге партий Фигнера и
Сеславина и послал разъезды по дороге в Долгомостье.
Неприятель, невзирая на пушечные выстрелы, выходил из села, усиливал
стрелков, занимавших болотистый лес, примыкающий к селу, и напирал на
правый фланг наш главными силами. Сеславин сменил пеших казаков моих
прибывшими егерями своими и в одно время приказал ахтырским гусарам, под
командою ротмистра Горскина находившимся, ударить на неприятельскую
конницу, покусившуюся на стрелков наших. Горскин атаковал, - опрокинул сию
конницу и вогнал ее в лес, уже тогда обнаженный от листьев и, следственно,
неспособный к укрытию пехоты, стрелявшей для поддержания своей конницы.
Стрелки наши бросились за Горскиным и вместе с ним начали очищать лес, а
стрелки неприятельские - тянуться из оного чистым полем к правому флангу
отряда своего. Тогда Литовского уланского полка поручик Лизогуб, пользуясь
их смятением, рассыпал уланов своих и ударил. Проезжая в то время вдоль по
линии с правого на левый фланг, я попался между ними и был свидетелем
следующего случая.
Один из уланов гнался с саблею за французским егерем. Каждый раз, что егерь
прицеливался по нем, каждый раз он отъезжал прочь и преследовал снова,
когда егерь обращался в бегство. Приметя сие, я закричал улану: "Улан,
стыдно!" Он, не отвечав ни слова, поворотил лошадь, выдержал выстрел
французского егеря, бросился на него и рассек ему голову.
После сего, подъехав ко мне, он спросил меня: "Теперь довольны ли, ваше
высокоблагородие?" - и в ту же секунду охнул: какая-то бешеная пуля
перебила ему правую ногу. Странность состоит в том, что сей улан, получив
за подвиг сей Георгиевский знак, не мог носить его... Он был бердичевский
еврей, завербованный в уланы. Этот случай оправдывает мнение, что нет
такого рода людей, который не причастен был бы честолюбия и, следовательно,
не способен был бы к военной службе.
Приехав на левый фланг, мне представили от Чеченского взятого в плен
кривого гусарского ротмистра, которого я забыл имя, посланного в Ясмино с
уведомлением, что ляховский отряд атакован и чтобы ясминский отряд поспешал
к нему на помощь. Между тем Чеченский донес мне, что он прогнал обратно в
село вышедшую против него неприятельскую кавалерию, пресек совершенно путь
к Ясмину, и спрашивал разрешения: что прикажу учинить с сотнею человек
пехоты, засевшей в отдельных от села сараях, стрелявших из оных и не
сдающихся? Я велел жечь сараи - исчадье чингисханово, - сжечь и сараи и
французов.
Между тем граф Орлов-Денисов уведомлен был, что двухтысячная колонна спешит
по дороге от Долгомостья в тыл нашим отрядам и что наблюдательные войска
его, на сей дороге выставленные, с поспешностию отступают. Граф, оставя нас
продолжать действие против Ожеро, взял отряд свой и немедленно обратился с
ним на кирасиров, встретил их неподалеку от нас, атаковал, рассеял и,
отрядив полковника Быхалова с частию отряда своего для преследования оных к
Долгомостью, возвратился к нам под Ляхово.
Вечерело. Ляхово в разных местах загорелось; стрельба продолжалась...
<<< ΛΛΛ >>>
Местечко сие защищаемо было полутора тысячами человек новобранных немецких воинов
Приказал шестидесяти человекам пехоты
Побоища громко признают ермолова главным героем
Извещать Чичагова о появлении своем на хвосте неприятельских войск
|
|
