Пиши и продавай!
как написать статью, книгу, рекламный текст на сайте копирайтеров

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Развитие демократии не является прямолинейным процессом, и многое зависит от цивилизационных особенностей стран, способностей воспринимать не только демократические институты, но и системы взаимоотношений между ними, сформировать традицию. Как считает Э.Н. Комаров "В странах "догоняющего" развития демократизация неизбежно осуществляется посредством приспособления современных политических институтов к исторически сложившимся условиям (включая цивилизационные особенности, традиции) и, в конечном счете, к уровню модернизации данной страны. Это приводит к тем или иным ограничениям политической демократии, без которых оказываются невозможными существование и развитие данного общества. Но одно дело, когда рациональной признается необходимость определенных ограничений демократии и создаются условия для дальнейшей демократизации. И совсем другое, когда авторитаризм объявляется неизбывным и к тому же благотворным для "цивилизации" данной страны или региона. Когда за идеал общественного устройства выдаются бытовавшие повсюду в мире и кое-где еще сохранившиеся формы средневекового народного быта и общественной практики вроде "общинности", "соборности" и т.п., всецело контролируемые самодержавной властью, а то и служащие ее опорой. Когда из этой "национальной специфики" выводится "особый" путь развития страны, "восточный" либо именуемый как-то иначе, но обязательно превосходящий "западный" и все прочие "пути". Нужно со всей определенностью сказать, что такого рода "почвеннические", "фундаменталистские" взгляды и соответственно проповедь "особого пути" - консервативны, а чаще просто реакционны, независимо от субъективных стремлений их проповедников" [287].

Тем не менее, А. Мигранян и И. Клямкин еще в 80-е годы прошлого века утверждали о том, что политическое развитие России, а, следовательно, и других стран СНГ, будет идти от тоталитаризма к авторитаризму, и лишь затем к демократии. И в этом также нет ничего нового. "Еще в 50-е годы прошлого века американскими учеными Гарвардского университета была разработана концепция "нового авторитаризма" для исследования своеобразной политической формы, которая сложилась в процессе начальной стадии модернизации в странах "третьего мира". Основная ее идея состояла в том, что освободившиеся от колониальной зависимости страны Востока, пытаясь копировать современные западные модели демократического государственного устройства, впадали в политическую и социальную нестабильность и экономический хаос. По мнению американских ученых, причина этого заключается в том, что данные формы правления не соответствовали уровню экономического развития названных стран.

Для них нужна была не демократическая и политическая свобода, а, прежде всего политическая стабильность. Поэтому необходимо сосредоточить власть в руках "элиты" либо "просвещенного диктатора", значительно ограничив участие масс в политической деятельности, и дать "элите" возможность осуществить экономическую модернизацию" [288].

Данное мнение, как заметил А.М. Хазанов, "разделяется растущим числом ученых, как на Западе, так и в бывших коммунистических странах". В настоящее время очень немногие бывшие коммунистические страны перестали быть посттоталитарными и избежали авторитарной ловушки, а их развитие по либерально-капиталистическому пути уже достигло точки, от которой нет возврата назад. К числу таких стран он относит Польшу, Чешскую республику, Венгрию, Словению и с рядом серьезных оговорок также Литву и особенно Эстонию и Латвию. Все остальные страны представляют различные варианты посттоталитарного общества, в котором различные элементы прежнего тоталитаризма причудливо сочетаются с элементами авторитаризма, а иногда даже демократии, а в экономической сфере прежние социалистические и недалеко ушедшие от них государственно-монополистические институты и отношения сосуществуют с рыночными. В той или иной мере про все страны второй группы можно сказать, что государство в них слишком слабо там, где оно должно быть сильным (поддержание закона и порядка, включая равные для всех правила экономической игры, распространяющиеся на политику и практику приватизации), и слишком сильно там, где оно должно быть слабым (я имею ввиду его чрезмерное вмешательство в политику и экономику). По всем этим причинам западные, особенно западноевропейские варианты идеологической и политической ориентации (консерватизм, либерализм, социал-демократия) вообще не применимы к рассматриваемым государствам. Для их анализа необходимо выработать иные понятия и категории [289].

В данном случае необходимо вспомнить о том, что ни демократия, ни автократия не существуют в чистом виде. В связи с этим весьма затрудняет подход к пониманию ситуации теоретическая посылка о противоборстве и взаимном исключении процессов демократизации и автократизации. Оба эти процесса взаимодействуют между собой и в реальной жизни проявляются в виде тенденций. История знает достаточно много примеров перерождения демократических режимов в автократические и наоборот. В связи с этим вероятнее всего, необходимо говорить о преобладающей тенденции в развитии в конкретный данный отрезок времени.

Обществу предстоит преодолеть, пожалуй, самый важный барьер, который заключается не сколько в формировании новых и новых институтов, а представлений общества. Мощным толчком для Европы в борьбе с традиционализмом послужило то, что "вместо предположения о "естественности" социального неравенства, вследствие этого не нуждающегося в оправдании, рассуждение о гражданском обществе утвердило естественность равенства. Эта перемена произвела революционизирующее воздействие. Оказалось, что неравенство в статусе человека и обращении с людьми больше не могло считаться само собой разумеющимся; его нужно было оправдывать моральными принципами. Унаследованные формы субординации были, если так можно выразиться, обречены считаться преступными, пока не будет доказано обратное. Обеспечив метод критической переоценки наследственных социальных ролей, идея гражданского общества стала революционным инструментом, с помощью которого в Европе с течением времени был создан невиданный прежде тип социума - демократическое общество. Равенство перед законом заменило привилегию в качестве основополагающего принципа социальной организации. Иначе говоря, рассуждение о гражданском обществе вызвало радикальные изменения в существовавших в Европе ролевых структурах. Оно способствовало установлению первичной роли, или статуса, - статуса личности, роли, принадлежащей всем людям в равной мере и отличной от вторичных ролей, которые этим людям приходилось играть в жизни (ролей мужа, дантиста, солдата, дочери и т.д.).

В этом смысле данное рассуждение дистанцировало своих равных в моральном отношении агентов от их конкретных социальных функций, заставив их посмотреть на себя как на исполнителей специфических ролей, - иными словами, как на людей, чья идентичность не исчерпывается конкретной социальной ролью, которую им выпало играть. Именно этим демократическое общество в Европе отличается от традиционных обществ" [290].

Таким образом, переходный период может занимать достаточно длительное время. В современной литературе существует понимание того, что переходный период заканчивается в случае прихода к власти нового правительства, избранного в результате свободных выборов. Но практика показывает, что это всего лишь одна из ступеней развития. Бесповоротность развития создает иная ситуация, когда гражданское общество способно самостоятельно защитить себя от государства, стремящегося к подавлению личности и сужению свобод, бороться за сохранение и развитие демократии.

Существует и другая проблема - подмена понятий модернизации и вестернизации. К сожалению в отечественной литературе она не нашла своего отражения. Как отмечает С.П. Хантингтон, многие лидеры восточных стран проводили модернизацию, отвергая вестернизацию. Япония, Сингапур, Тайвань, Саудовская Аравия и в меньшей степени Иран стали современными, но отнюдь не западными обществами. Китай явно модернизируется, но, безусловно, не вестернизируется [291].

В Иране шах и технократия, внедрявшие европейскую модель общественного развития на иранскую почву, в целом игнорировали интересы традиционных слоев и цивилизационные особенности иранской национальной культуры. Они с высокой долей предубежденности относились к торговцам и в особенности не доверяли представителям базара. Недовольство курсом шаха подогревалось и тем, что монарх и властные круги нетерпимо относились к инакомыслию практически лишив общество самых элементарных свобод: слова, печати, митингов и собраний, создания политических организаций и т.д. Для борьбы с инакомыслием была активизирована тайная политическая полиция - САВАК, которая в ходе своей деятельности грубо нарушала права граждан и унижала их человеческое достоинство. В результате в иранском обществе зрел крупный конфликт, вызванный однобокостью реформ, проводившихся властью, которая изменила экономическое и социальное устройство общества, но не провела адекватных политических изменений. Авторитарные методы руководства, избранные шахом, способствовали росту напряженности в обществе и, в конечном счете, привели к общенародному взрыву [292].

Мы можем отметить и существование еще одного парадокса, широко распространенного в незападном мире. В определенных случаях демократия способствует приходу к власти традиционалистских и антизападных движений.

В этом отношении важную роль играет понимание самого становления демократии как процесса. В западных интерпретациях демократии акцент обычно делается на противопоставлении государства и власти, с одной стороны, и общества и граждан - с другой. И это естественно в условиях развитой демократии, развитого гражданского общества, где последнее имеет прочные рычаги давления на власть и "регулирования" ее вплоть до замены на очередных выборах. Однако на этапе начального развития демократии, в неразвитых или недостаточно развитых общественных условиях невозможно обходиться без активной роли государства, тем более для осуществления идей прогрессивного развития страны и модернизации общества в его движении в демократическом направлении. Есть большая философская глубина в идее историка-государственника С.М. Соловьева, который считает что "государство есть необходимая форма для народа, который немыслим без государства". Общий вывод здесь состоит в том, что фактор государства в одних исторических условиях должен играть и играет большую роль, чем в других, причем роль этого фактора с очевидностью возрастает в странах территориально обширных и с усложненной внутренней структурой населения или же в переходных социально-политических и экономических условиях, когда общество резко разделено" [293].

Если учитывать историю земледельческого Востока с ее мощной доминантой государства, сложившейся в силу множества причин, а также переходность современного состояния, поликультурность и многонациональность, сочетание архаичных и модернистских слоев, то значение государства резко возрастает. Государство, в силу несформированной системы гражданского общества и его отношений с властью, берет на себя основные функции в процессе модернизации и демократизации. В условиях нестабильного геополитического окружения, роста экстремизма, попыток направить развитие общества в русло перехода к фундаментализму, государство вынуждено избирать приоритетное направление в сторону сохранения стабильности укрепления безопасности. Перед большинством правящих режимов Центральной Азии не стоит дилемма - развитие демократии или авторитаризма. На начальном этапе стоит другая проблема - сохранение государства или его падение, погружение в хаос и открытую конфронтацию. В связи с этим развитие демократических процедур, свободных выборов, легализация политических организаций, может привести к прямо противоположным результатам. Государство вынуждено сдерживать не развитие демократии, а сужать возможности для прихода к власти экстремистских сил, пресекать попытки под демократическими лозунгами дестабилизировать ситуацию в стране. Но в данном случае мы можем говорить о пределах сужения демократии во имя развития.

Естественно, что "частая смена власти ... в периоды таких народных кризисов... признается далеко не желательной, ибо далеко не далеко наладить механизм власти, обладающей достаточной опытностью и распорядительностью в то время, когда страна в опасности, и дом, что называется, горит". Но вместе с тем, коллективное влечение к самосохранению руководит действиями государственной власти в отстаивании своего положения в стране. "Вот почему всякая власть под влиянием влечения к самосохранению защищает свое собственное существование, хотя бы даже в ущерб интересам народных масс. Лучшим, хотя и несовершенным, средством против этого являются перевыборы власти через определенные сроки, как только выяснится оппозиция большинства выборных представителей в каком-либо важном государственном вопросе" [294].

Предоставление доступа к законным политическим институтам путем использования законных механизмов при прозрачности политического процесса обычно способно обеспечить лояльное отношение новых групп к существующей политической системе и возможность ее модернизации на основе консенсуса. А это, в свою очередь, позволяет прежним группам сохранить свой статус, даже после отхода от власти. И более того, иметь возможность вновь вернуться к власти законным путем через демократические процедуры выборов.

Устойчивая и легитимная система смены власти является важным атрибутом демократии. Это понимание позволило Сэмуэлю Хантингтону сформулировать "тест двумя передачами власти". Согласно этому тесту, демократия становится необратимой (консолидированной) только тогда, когда "партия демократизаторов" уступает власть после поражения на выборах, а потом возвращается к власти в следующем электоральном цикле, т.е. в стране существуют как минимум две политические силы, способные и брать, и отдавать власть по демократическим правилам. Этот индикатор свидетельствует о наличии сформировавшейся и действующей системы демократических выборов, имеются прецеденты смены власти без ее узурпации и изменений действующих "правил игры" политической элитой, пришедшей к власти.

Разный цивилизационный потенциал определяет различный уровень восприятия новых веяний. Анализируя внешнюю политику и внутренние реформы в Центральной Азии Г. Глисон (Университет штата Нью-Мексико, США) пишет "Однако открытость казахстанских рынков для иностранной конкуренции параллельна открытости политической системы. Ни в одной другой центральноазиатской стране не ведутся такие открытые дискуссии об альтернативах в политике". Автор считает, что либеральная внешняя и внутренняя политики взаимосвязаны. Так, Узбекистан, провозгласив экономическую самодостаточность, отверг либерализацию цен и открытость экономики, поддерживая ограничения на движение товарных и денежных потоков, разработал разветвленную систему субсидий для промышленности и сельского хозяйства. Подобная антилиберальная политика повлекла сокращение внешней торговли в 1997-2000 гг. Напротив, Казахстан получил преимущества от своей открытости и достиг наибольшей степени демократизации. Различия в темпах продвижения к рыночной экономике приводили к противоречиям между отдельными странами региона [295].

Естественно, что развитие интеграционных процессов между странами, избравшими различные модели экономического развития, проблематичны. Заявления о том, что в странах региона создается рыночная экономика, опровергаются действительностью, так как только Казахстан получил в этом международное признание. Совершенно ясно, что "рыночная система, в которой заработная плата и цены устанавливаются государством - это уже больше не рыночная система. Только блаженный дурачок может "примирять" эту систему свободного предпринимательства с введением контроля над ценами и зарплатой" [296]. И еще более трудным является соединение этих двух отталкивающих друг друга противоположностей на межгосударственном уровне. Не меньшую роль в развитии новых отношений являются степени развитости и сохранения общинных, семейных отношений. Иначе говоря, чем сильнее разрушены традиционные патриархально-клиентальные отношения и чем сильнее торжествует индивидуализм, тем более разработана почва для развития рыночных отношений.

Степень сохранения патриархальных отношений в странах региона, и даже регионах этих стран разная. Например, Таджикистане, где 69% населения живет на селе, "господствующими являются традиционные, переходный и симбиозные формы социальности, что влечет за собой общие для всех групп таджиков консерватизм, сопротивление изменениям, подавление инициативы, в целом - господство коллективистского сознания над индивидуалистическим". Здесь же существует и понимание рынка как "легализация традиции, возвращение к истокам, освященным авторитетом религии. Однако нельзя не видеть, что перемены, направленные на формирование гражданского общества, безусловно, будут встречать сильнейшее сопротивление, так как для политических традиций всех групп таджиков характерны авторитаризм, культ силы, корпоративная и групповая солидарность" [297].

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Занимались производством исключительно шелковых кафтанов
Бисенбаев А. Другая Центральная Азия истории Евразии 1 демократии
История арабов
Очерки истории средневековых уйгуров
В 13 веке торговое значение хормуза сильно возросло

сайт копирайтеров Евгений