<<<     ΛΛΛ     >>>   

Срок моего пребывания здесь заканчивается, мой дорогой Ксавье; завтра я покидаю Москву и скоро смогу обнять всех, кто дорог моему сердцу. Конечно, ни в одной другой стране я не смог бы найти более развлечений и предметов для любопытства, чем в России, и тем не менее мне часто казалось, что жизнь здесь грустна и бесцветна. Нравственное падение народа, его суеверие и невежество, вечное зрелище рабства и нищеты, предписанное правительством молчание о всех общественных делах внушают чужестранцу, особенно французу, чувство непреодолимой тоски. И если, удаленный на время от родины, он всегда возвращается с радостью, никогда эта радость не будет больше, чем после поездки в эти суровые и однообразные края.
Перед тем как покинуть Москву, мне захотелось бросить последний взгляд на этот причудливый город, где и Франция оставила память о себе. Я поднялся на высокий холм, именуемый Воробьевой горой. Отсюда я смог осмотреть весь этот обширный и великолепный амфитеатр, когда его колокольни и сияющие купола золотило поднимающееся солнце, и написал стихотворение, которое посылаю тебе. Ты найдешь в нем воспоминание о нашей армии; мог ли я избежать его? Ведь именно с этого места французы после стольких тяжелых боев приветствовали наконец Москву, которую пожар вскоре снова отнял у них; на этой горе останавливался Наполеон, напрасно ожидая депутатов с ключами от покоренного города .
ВОРОБЬЕВА ГОРА
Мой легкий экипаж, промчавшийся долиной, Оставил за собой едва заметный след. Я вышел — предо мной раскинулась картина, Что золотил едва забрезживший рассвет. Кругом меня от сна восставшая природа Уж пела гимн Творцу, и лишь несчастный раб Возврату вечному светила был не рад, Проклятьем новый день встречая год из года.
По полю вдалеке проехала телега,
И колокольчик так печально прозвенел.
На север путь держа, в край холода и снега,
Не тех ли повезла, чей сумрачен удел?
Кого увозишь ты от города святого,
От этих старых стен, от этих мощных врат,
Где камни древнего и нового чертога
О славе прежней и недавней говорят?
Здесь царства нового твердыня освящалась,
Всходил на трон младой монарх, и двадцати
Языков глас его приветствовал, сливаясь
В единый славы гимн; а темные пути
Желаний роковых, судьбою превращенных
В преступные дела, сурово пресеклись.
Под скипетром царей умолкло возмущенных
Роптанье; дерзкие в остроги повлеклись.
К суровым пропастям Тобольска
Телега воина везет.
Мечтал когда-то он, что, войско
Возглавив, родину спасет,
А нынче — звон цепей железных
И рысака поспешный ход.
Он знает, что из страшной бездны
Один возможен лишь исход.
Когда чело твое бесславие покрыло,
Закона приговор звучал как бы унылой
И мрачной шуткой: жить в пещере двадцать лет!
Не бойся! смерть добрей и не заставит годы
Тебя считать вдали от счастья и свободы,
Оплакивая дни мечтаний и надежд!
Глубоких пропастей зловонны испаренья
Осилят стойкое терпенье
И времени ускорят бег.
Хоть долог путь, но быстро мчится
К пределам дальним колесница.
Смотри на солнце, человек!
Но, синеву небес все ярче заливая,
Победоносный держит шаг
Светило, купола и крыши озаряя
Святого города, и отступает мрак.
Сияют маковки, и тысячей цветов
Играет золото крестов.
Москва передо мной! та древняя столица,
Которой довелось из пепла возродиться:
Восстали из руин дворец, и дом, и храм,
Как будто чудом, вдруг, не дав протечь годам!
Таинственный сей град напоминает птицу,
Которая в огне бесстрашно жжет крыла.
Готова умереть — но снова возвратится
Вся сила жизни к ней, и оживет зола!
Твои, Москва-река, крутые повороты,
Вкруг крепости царей виясь, меня ведут
В те дни недавние, в те памятные годы —
Воспоминанием о них все дышит тут, —
Когда Победа шла на приступ башен сих,
И замутила кровь прозрачность вод твоих.
То было в день, когда и в этих отразился
Потоках лик его — героя Австерлица!
Под мерным шагом их земля кругом гудела.
Прочь, память о трудах! заслуженный покой
Здесь обретут они, достигнувши предела,
Начертанного им могучею рукой.
Как проредил свинец их доблестное войско!
Ужели это вы, великие полки?
Еще дымится пепл сгоревшего Можайска,
Окрестные поля угрюмы и дики
Лежат, оратая не тронутые плугом,
И голод вас томит на длительном пути.
Что нужды! ваша песнь, своим напомнив звуком
О дальней родине, поможет вам идти.
Спеша вперед, на холм вступают эскадроны
И видят наконец заветный горизонт!
И тысячи солдат глядят завороженно —
Их жадным взорам цель похода предстает.
Остановитесь здесь, вглядитесь в даль, герои!
Быть может, близок день, как, обративши вспять
Прощальный взор туда, где жаждали покоя,
Напрасно этих стен вы станете искать!
Недвижно, будто цель заветного стремленья
Не радует его, глядит Наполеон
На древнюю Москву — и шепчет Провиденье:
Зародыш гибели в победе заключен!
Где города царей смиренные посланцы,
Что поднесут ему от врат своих ключи?
Покорствуют ему и время, и пространство;
Как встретишь ты его, скажи... Москва молчит.
Где, дерзкий город, ты найти защиту чаешь?
Захвачены поля, твоя разбита рать;
Обычая войны ужели ты не знаешь?
Ни Вена, ни Берлин не заставляли ждать
Ключей от врат своих. К чему твое упрямство?
Возможно ль, чтоб судьбы счастливой постоянство
Покинуло его? С тревогой смотрит он
И медлит, тишиной зловещей поражен.
Увы, всего один лишь день За стенами Кремля он мнил, что неизменна
Счастливая звезда властителя вселенной,
Но ускользнула славы тень!
Безжалостный огонь плоды победы бранной
Нещадно истребил. Кто мог вообразить,
Что, цели наконец достигнув долгожданной,
Солдат, в стольких боях триумфом увенчанный,
Не будет знать, где голову склонить?
Но ты, Наполеон! неужто, пораженный,
Под тяжестью беды поникнув головой,
Ты скрылся от невзгод в приют уединенный
И не вступаешь в спор с изменчивой судьбой?
Что вижу? ты бежишь, вселенной победитель!
Вослед тебе летит отмщенья, злобы крик,
Но ведают и те, кому ты был гонитель:
В несчастьи гений твой по-прежнему велик!
Так, стоя на холме в рассветный ранний час,
В минувшие года мечтою устремясь,
Я эхо Франции, чей дух всегда со мной,
Будил над дальней стороной.
От солнца твоего вдали, в чужом краю
Лишь память о тебе питала песнь мою.
К воротам Азии приблизившись, я вижу,
Что здесь, как и везде, тобой искусство дышит.
Народ, истории не отягченный грузом,
Узнал тебя. Его грядущее ясней:
Сюда, на берега, неведомые Музам,
Явилась тень твоя — и вдохновенье с ней!

Имеется в виду великий князь Александр Николаевич, будущий император Александр II (1818-1881).

Мармон писал в своих «Мемуарах»: «Искреннее восхищение вызвали у меня принципы воспитания, которое давал Николай своему сыну, отроку редкой красоты. Время, без сомнения, лишь укрепило лучшие свойства наследника. Я просил у императора позволения быть ему представленным. Он отвечал мне: "Вы хотите вскружить ему голову. Комплименты генерала, командовавшего армиями, заставят его возгордиться. Я очень тронут вашим желанием познакомиться с ним. Вас представят моим детям, когда вы поедете в Царское Село. Вы сможете узнать их и поговорить с ними, но представление со гласно этикету было бы нежелательно. Я хочу сделать из своего сына сначала мужчину, а уж после государя". Весь штат наследника великого престола состоял из подполковника, его гувернера и нескольких учителей. <...> Великий князь — наследник начальствовал над двумя полками гвардии, полком пехоты и гусарским полком; но в то время он имел звание всего лишь подпоручика и в таком качестве появлялся на смотрах. Я видел, как он командует взводом гренадер, вдвое превосходивших его ростом. Он держался спокойно и с достоинством. Я видел, как уверенно выступал он во главе взвода гусар на маленькой лошади, окруженный несколькими тысячами всадников. Глядя на сына с выражением самой нежной заботы, император говорил мне: "Вы можете представить себе, как я волнуюсь, видя этого мальчика, столь дорогого моему сердцу, в таком вихре. Но я предпочитаю терпеть эту тревогу, чтобы образовать его характер и приучить к самостоятельности с ранних лет". Вот прекрасные начала воспитания! А когда они применяются к юноше, которому предназначено стать во главе огромной империи, то сулят наилучший результат» (Marmont. Р. 30-31).

Имеются в виду постоянное посольство, возглавляемое графом де Лаферроне, и чрезвычайная миссия маршала Мармона.

Константин Павлович (1779—1831), великий князь; с 1815 г. — фактический наместник Царства Польского.

О слухах по поводу отречения Константина Павловича от престола см.: Кудряшов К.В. Народная молва о декабрьских событиях 1825 года // Бунт декабристов. Л., 1926. С. 311—320; Сыроечковский Б. Московские «слухи» 1825— 1826 гг. // Каторга и ссылка. 1934. Кн. 3. С. 79—85; Рахматумин М.А. Крестьянское движение в великорусских губерниях в 1826—1857 гг. М., 1990. С. 126-128.

По легенде, тиран Сиракузский Дионисий II младший (ок. 397—344 до н.э.) добровольно сдал город коринфскому полководцу Тимолеону и удалился в Коринф. Сулла, Луций Корнелий (138—78 до н.э.) — римский полководец. В 82 г. до н.э. стал диктатором, в 79 г. до н.э. сложил с себя полномочия. Карл V (1500—1558) — император Священной Римской империи (1519—1556), испанский король Карлос I в 1516—1556 гг., из династии Габсбургов. В 1555 г. добровольно передал своему сыну Филиппу II управление наследственными владениями (Испания, Нидерланды, Неаполь и Сицилию), а в 1556 г. отказался и от императорского престола.

Псалом этот начинается так: «Clementiam et judicium cantabo tibi, Domine» [«Милость и суд воспою тебе, Господи» (лат.}. (Пс. 100).]

Имеется в виду коронация старшего сына императрицы Марии Федоровны (1759—1828), императора Александра I (1801).

С 1179 г. французские короли короновались в Реймсском соборе.

Мармон вспоминал про церковь, в которой происходила церемония: «Цер ковь эта похожа скорее на часовню, поэтому, чтобы сделать церемонию более пышной и чтобы публика смогла участвовать в ней, был выстроен амфитеатр, объединивший три соседние церкви, которые император обошел вместе со всем семейством. Таким образом разместили 6000 зрителей. В деталях церемония почти не отличается от реймсской. Что действительно достойно упоминания — это то, что коронование здесь предшествует миропомазанию и причастию, тог да как во Франции корона возлагается на голову нового монарха и он восходит на трон лишь после принятия святых даров. По этому различию в обряде можно судить о разнице в стоящих за ним представлениях» (Marmont. P. 79—80).

Мармон писал по этому поводу: «Русский народ — народ по натуре преданный. Вопрос о правах Николая на престол не был вполне ясен для широких масс. В умах оставались еще беспокойство и неуверенность. Добровольное прибытие Константина, его присутствие на короновании объясняли и подтверждали все; с этого момента общее мнение обернулось в пользу молодого императора и на следующий день двадцать тысяч человек собрались в Кремле, чтобы посмотреть на парад и убедиться в действительности события, которое наполняло их сердца счастьем и радостью.
Я, следуя принятому мной правилу, также отправился на парад и снова увидел великого князя Константина, с которым близко познакомился в Париже в 1814 и 1815 годах и во время его позднейших приездов. Его лицо, и без того некрасивое, стало еще более жестким и явственно отражало тяжелую внутреннюю борьбу. Видно было, что он приехал в Москву с крайней неохотой и что пребывание здесь для него очень тягостно. После парада он принял меня у себя. Наш разговор подтвердил мои догадки; речь его была не вполне внятна. Он довольно путано рассказал мне о том, что произошло, сказал, что был очень больно задет теми слухами, которые ходили о его сомнениях. Он добавил, что не рожден править, и чувствует себя совершенно непригодным для этой роли. Он даже сравнил себя с одним из своих денщиков, который, прослужив пятнадцать лет кирасиром, отказался от производства в капралы, не считая себя способным к этой должности. Я оставил его в состоянии растерянности.
Император выказывал Константину самые лучшие чувства, самые почтительные знаки внимания. Но все эти заботы, казалось, совершенно не трогали великого князя. Разыгрывались большие маневры и маленькие войны; он же не переставал громко критиковать все, что видел. Его замечания были столь неуместны, что несколько раз я отходил, чтобы не слышать их, и старался проводить как можно меньше времени возле цесаревича. Однако в конце концов внимание Николая тронуло его. Забота императрицы-матери, безмерно признательной ему за приезд, послуживший залогом будущего семейного согласия, радость толпы, с каждым днем выражавшаяся все громче, всеобщее чувство, что возникшая было угроза смуты исчезла навсегда, — все это в конце концов тронуло его сердце. Он сам признал правильность своего выбора не только для себя самого, но и для всей страны и испытал то внутреннее счастье, какое дает успокоившаяся совесть. С этого момента лицо его прояснилось и приняло выражение необычайной радости, из ужасного сделалось почти прекрасным. Никогда в жизни мне не доводилось видеть подобной метаморфозы. Настало воскресенье, 4-е [сентября], день коронации. Константин исполнял обязанности первого адъютанта императора. Его благорасположение, радость и удовлетворение поразили всех и придали церемонии особенный характер» (Marmont. P. 78-80).

Организовать военные поселения, с целью сокращения расходов на со держание армии и создания резерва обученных войск, Александр I поручил А.А. Аракчееву в 1810 г.; активные работы развернулись с 1815 г. С восшествием на престол Николая I Аракчеева сменил в этой роли П.А. Клейнмихель.

Российская военная статистика приводит следующие данные о численности армии на 1826 г.: в регулярных войсках генералов — 506; офицеров — 25 919; солдат— 848 201, в иррегулярных войсках генералов — 15, офицеров — 2415, солдат— 178051 (см.: Военно-статистический сборник. СПб., 1871. Т. 4, ч. 2. С. 46). С другой стороны, маршал Мармон, ссылаясь на М.С. Воронцова, пишет, что за вычетом корпусов, расквартированных в Азии и Финляндии, внутренних войск, польской армии и казаков, численность армии, которой русский император мог располагать для военных действий в Европе, с 1815 г. не превышала 300 тысяч человек (см.: Marmont. P. 96).

Кордегардия — караульное помещение.

Имеется в виду Яков Васильевич Виллие (Вилье; 1765-1854). Баронет, уроженец Шотландии, Виллие прибыл в Россию в 1790 г. С 1799 г. — лейб- хирург, в 1809—1838 гг. — президент Медико-хирургической академии. Сопровождал Александра I во всех путешествиях; умер в должности главного военно- медицинского инспектора русской армии.

Бетанкур Опостен (Августин Августинович; 1758—1824) — французский инженер. Получил образование и работал в Париже в 1801—1807 гг., когда был приглашен на русскую службу и зачислен в армию с чином генерал-майора. В 1816 г. возглавил Комитет по делам строений и гидравлических работ в Петер бурге; в 1819—1824 гг. — гл. директор путей сообщения России, основатель и директор петербургского Института путей сообщения. Автор проектов и руководитель строительства многих зданий, среди прочих — московского Манежа (экзерциргауза) (1817).

Вел. князь Михаил Павлович (1718—1849) — с 1819 г. управляющий артиллерией русской армии, в 1820 г. учредил в Петербурге Артиллерийское училище, которое и курировал до своей смерти. «Великий князь Михаил Павлович посещал училище почти ежедневно, а иногда и чаще, приезжая во всякое время дня и ночи, нередко присутствовал при училищных разводах, и случалось, что лично отпускал юнкеров со двора, осматривая, исправно ли они одеты. При таком частом посещении он знал всех юнкеров по фамилии и знакомился с их поведением, строевым образованием и успехами в науках» (Платов А., Кирпичев Л. Исторический очерк образования и развития Артиллерийского училища. 1820-1870. СПб., 1870. С. 59-60).

Имеются в виду Петербургское Училище колонновожатых и Московский кадетский корпус.

Н.С. Голицын писал в своих записках: «...Большой театр к 1826 году был совершенно восстановлен и заново отделан и украшен (в конце 1810-х и в на чале 1820-х годов он стоял обгорелый от пожара, полуразвалившийся, как руина, среди театральной площади). В нем, после коронации, был парадный спектакль (что давали — не помню) и потом большой бал, а после того давались драматические и оперные представления русской труппы, но особенно балетные, которые были особенно хороши <...> Балетные представления привлекали столько публики, что огромный Большой театр был всегда полон. Сверх того, тут же, недалеко, был Малый театр, на котором давались представления итальянскою и французскою труппами. И здесь также театр был всегда полон. Репертуар итальянской оперной труппы состоял, конечно, из опер Россини, тогдашней звезды первой величины в среде оперных композиторов. Обе труппы, итальянская и французская, сколько помню, были очень хороши. Нужно прибавить, что, по случаю коронации, в Москву были присланы из Петербурга лучшие актеры, певцы, танцовщики и танцовщицы из трупп драматической, русской и французской-, оперной итальянской и балетной» (PC. 1881. № 1. С. 41).

Перигор — область на Юге Франции, знаменитая своими трюфелями (черный, или перигорский, трюфель считается лучшим из этих земляных грибов).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Толстой достаточно ли шести месяцев
Ансело Ф. Шесть месяцев в России истории Руси 5 императора
Французский король в 1814 1824 гг
Составителя времени грамматика