<<<     ΛΛΛ     >>>   

Ключевую роль среди них сыграли «залоговые аукционы», в результате которых ряд крупнейших

российских предприятий стали собственностью приближенных к Кремлю бизнесменов. Аукционы прошли без отступлений от тогдашнего законодательства, но с серьезными нарушениями процедуры; вопрос об их победителях фактически был предрешен заранее (см.: Ясин Е.Г. Указ. соч. С. 236-239).

в истории России мы могли наблюдать неоднократно. Постсоветский период не стал в данном отношении исключением.

22.2. Демонтаж постсоветского «князебоярства».
Власть закона и власть над законом

Формирование посткоммунистической государственности в России началось с воспроизведения в новых условиях старой модели «князебоярства», при которой персонифицированная единоличная власть сочетается с относительной политической автономией элит. При Ельцине в роли «бояр» выступали прежде всего приближенные к Кремлю представители крупного бизнеса, в том числе медийного, и региональные лидеры, которые с середины 1990-х годов стали избираться населением. Но «князебоярство», если оно возникает в пору становления государственности, а не ее заката, как в поздне-советский период, тяготеет к сбрасыванию с себя «боярской» составляющей посредством апелляции к антиэлитным настроениям общественного большинства. В этой логике и действовал получивший поддержку избирателей Владимир Путин.
Первым делом новый президент лишил политического влияния руководителей регионов, устранив их из Совета Федерации, и ельцинских «олигархов» – все бизнесмены были объявлены «равноудаленными» от Кремля, а владельцы телевизионных каналов Березовский и Гусинский, пытавшиеся сопротивляться, оказались в конце концов в эмиграции. В этой же логике действовал Путин и в дальнейшем, о чем свидетельствует и «дело ЮКОСа», и отмена прямых выборов региональных руководителей. Выстраивание однополюсной модели властвования, повторим, на полпути никогда не останавливается – просто потому, что в недостроенном состоянии она заведомо нежизнеспособна. Отсюда, однако, вовсе не следует, что ее достроенность в любых исторических обстоятельствах автоматически обеспечивает ее эффективность. Во всяком случае, условия постсоветской России этому не благоприятствовали.
Воспроизводство в стране властной монополии могло осуществляться только при консервировании унаследованной от советской эпохи  протогосударственной культуры. Закрепившиеся в ней абстрактные представления о законности и праве создали новый источник легитимации такой монополии на месте исчерпавших свои ресурсы источников прежних. Но эти представления, не будучи конкретизированными в опыте правовых взаимоотношений личности и государства, сами по себе не способствовали становлению общества как    субъекта
правового порядка. Вместе с тем, они не соотносились и с откровенно неправовой ельцинской системой нового «князебоярства», что создавало благоприятную общественную атмосферу для укрепления единоличной власти «князя». Происшедшие в XX веке сдвиги в культуре обусловили возможность наступления на «бояр», не прибегая к обвинениям в измене или «двурушничестве», к призывам «грабить награбленное» и обещаниям обеспечить «отмирание государства». Это наступление, предпринятое Путиным под лозунгом «диктатуры закона», оказалось достаточно успешным. Однако сам лозунг в жизнь не воплощался. Точнее – воплощался таким образом, что президентская власть в результате упрочивалась, а государство правовым не становилось.
Достраивание Путиным властной монополии имело своей первоначальной целью не столько введение элит, действовавших вне правового поля, в его пределы, сколько их политическую нейтрализацию. Если они обнаруживали к этому готовность, то и власть готова была сохранить за ними экономические и статусные приобретения ельцинского периода, какими бы способами они ни осуществлялись. Учитывая же, что осуществлялись они – с юридической точки зрения – не совсем корректно или совсем не корректно, нетрудно понять, почему преобладающая часть элиты на новые правила игры согласилась. Тем более что именно против несогласных был запущен механизм обещанной «диктатуры закона», которая своему названию не очень соответствовала. Она не соответствовала ему, во-первых, потому, что закон – даже тогда, когда он не нарушался – применялся избирательно, т.е. только по отношению к политическим оппонентам власти, а во-вторых, его применение зачастую сопровождалось процессуальными нарушениями со стороны правоохранительных органов. При подконтрольности встроенных в «вертикаль власти» судов такого рода нарушения могли интерпретироваться и интерпретировались как места не имевшие18.
Таким образом, на новом витке исторической эволюции                   происходило    возвращение   к   инструментальному   использованию   прин-

18

Эксперты отмечали, в частности, многочисленные процессуальные нарушения в «деле ЮКОСа»,

игнорируемые судами (Никитинский Л. Русский бунт бессмысленный, суд – Басманный // Новая газета. 2003.22 декабря. № 96). Однако чаще власть стремится прямых нарушений избегать. Скажем, закон формально не был нарушен при смене руководства телеканала НТВ и закрытии канала ТВ-6, когда политические конфликты переводились в «споры хозяйствующих субъектов». При этом зависимость бизнеса от государства позволяла выставлять против субъекта нелояльного субъекта зависимого, как против НТВ был выставлен один из акционеров этого канала «Газпром», а контроль над судебной системой позволил обеспечить победу зависимого над независимым.

ципа законности в политических целях. Это, в свою очередь, означало, что в постсоветской России восстанавливалась советская модель имитационно-правовой государственности. Оказалось что она вполне может обходиться без коммунистической идеологии и сосуществовать с частной собственностью и рыночной экономикой.
Имитационность – это и есть способ функционирования государства в обществе с протогосударственной культурой, в которой абстрактные представления о законности и праве уже закрепились а конкретный образ общественного порядка, таким представлениям соответствующего, еще не сложился. Но при демократически-выборной легитимации власти имитационность неизбежно распространяется и на демократию, т.е. на сферу политических, прав и свобод. Финансовый, административный и информационный контроль над выборной процедурой означает ограничение свободной политической конкуренции, что не соотносится с узаконенным принципом равенства демократических прав граждан и их политических организаций. В правовом государстве на страже этих прав стоит суд. В государстве имитационно-правовом суд, будучи вмонтированным в «вертикаль власти», призван не столько гарантировать верховенство права над политикой, сколько обеспечивать ее доминирование19.
Воссоздание в обновленном виде советской модели имитационно-правовой и имитационно-демократической государственности явилось одновременно и воспроизведением советского государственного утилитаризма. Последний, напомним, от своих прошлых отечественных аналогов отличался тем, что был светско-идеологическим, т.е. использовал декларировавшиеся коммунистической системой идеалы как средство поддержания ее устойчивости. Все, что делалось властями в СССР, объявлялось продвижением к коммунистическому будущему. В постсоветской России освободившееся место коммунизма занял идеал демократически-правового государства. Но и он, как выяснилось, может использоваться в качестве утилитарного

19

Избирательное использование закона позволяет, к примеру, в судебном порядке отстранять от

участия в выборах нежелательных политиков, не обращая внимания на аналогичные или даже более серьезные нарушения у их конкурентов. Практически оппозиционные партии и лидеры лишены возможности защитить свои права в суде в случае их ущемления в ходе избирательных кампаний. Российские эксперты и международные наблюдатели отмечали, например, явную тенденциозность и политическую ангажированность федеральных телеканалов перед парламентскими выборами 2003 года и президентскими выборами 2004-го, когда принцип равенства прав кандидатов откровенно нарушался. Но никакими санкциями против правонарушителей это не сопровождалось.

средства для утверждения и укрепления авторитарной власти, по отношению к которой принцип законности и выборности должностных лиц выступает не определяющим, а определяемым, т.е. вторичным и производным. Это значит, что постсоветское государство, подобно советскому, вынуждено вуалировать свою политическую природу. А это, в свою очередь, дает основания предполагать, что постсоветская государственность, как и ее предшественница, является государственностью ситуативной, стратегического измерения лишенной. О том, что такое предположение по меньшей мере не беспочвенно, свидетельствуют и некоторые другие ее особенности.
Встраивание в президентскую «вертикаль власти» парламентского представительства, региональных лидеров, суда и прокуратуры, ведущих каналов массовой информации и крупного бизнеса означало предельную бюрократизацию этой «вертикали». Опорой политической монополии может быть только чиновничество, которое нуждается в ней не меньше, чем она в нем. Показательно, что непримиримо противостоявшие друг другу на исходе ельцинского правления группы бюрократии, каждая из которых надеялась привести к власти своего кандидата в президенты, после победы Путина быстро вокруг него консолидировались20. Персонифицированная политическая монополия максимально отвечает нуждам чиновничества, поскольку обеспечивает ему монополию административную. Оно получает не только право представлять общий интерес, но и возможность бесконтрольно использовать свое положение для обслуживания интересов собственных, частных и корпоративных.
Персонификатор политической власти нужен бюрократии, так как только в качестве его служительницы она может воплощать идею государства в глазах населения. Поэтому именно в населении должен находиться и основной источник легитимности единовластного правителя. Но при этом оно должно быть лишено собственной субъектности и не должно превращаться в общество, способное поставить бюрократию под свой контроль. Протогосударственная культура атомизированных индивидов, выступающих в роли управляемых избирателей, такому требованию вполне соответствует. Пока она сохраняется, не может возникнуть и альтернативы персонифицированной политической монополии, имеющей  своим   естественным    следствием

20

Противостоявшая кремлевской администрации группа во главе с отставным премьер-министром

Примаковым и мэром Москвы Лужковым после выборов заявила о поддержке нового президента Впоследствии Лужков стал одним из лидеров Партии «Единая Россия», поддерживавшей Путиным и поддерживавшейся им.

бесконтрольную административную монополию чиновничества. Однако у этой бюрократическо-авторитарной модели есть существенный изъян, который не может не беспокоить любого ее персонификатора и стоящие за ним околовластные группы уже потому, что подрывает жизнеспособность самой модели, предопределяя ее ситуативность.

22.3. Рецидивы застарелой болезни

Недолгий опыт постсоветской эволюции показал, что президентская «вертикаль власти», превращаясь в вертикаль коррупционно-бюрократическую, не в состоянии создать условия для технологической модернизации, которая блокируется незавершенностью модернизации социально-политической. Имитационно-правовое государство, усилив свою авторитарную составляющую, может поддерживать политическую стабильность, но не в силах утвердить стабильные правила игры и обеспечить формирование инвестиционного климата, которые стимулировали бы инновационную активность бизнеса и других инициативных групп населения. Не в силах оно противостоять и современным террористическим угрозам, что делает потенциально неустойчивыми и его стабильность, и саму его легитимность. Бюрократически-авторитарная модель государства и его эффективность – в современных условиях вещи несовместные.
Придя к власти и освободившись от влиятельных политических оппонентов, Путин довольно быстро осознал, что без очищения «вертикали власти» от коррупционных наростов провозглашенный им курс на модернизацию страны останется лишь благим пожеланием. В его публичных выступлениях, в том числе и в ежегодных посланиях парламенту, тема                   коррупции стала одной из основных. Не скрывалось больше от общества и то, что коррупция в России является всепроникающей, охватывающей и гражданскую бюрократию, и правоохранительные органы, и суды. Признавался, говоря иначе, системный характер болезни21, что предполагало,   в  свою  очередь,  системный  характер  ее  лечения. В  качестве  таково-

21

Уже в послании 2001 года Путин, характеризуя постсоветскую государственную систему, отме-

тил, что эта «система защищает свои права на получение так называемой „статусной" ренты. Говоря прямо – взяток и отступных» (Послание Президента Владимира Путина Федеральному Собранию Российской Федерации // Российская газета. 2001. 4 апреля). Аналогичные констатации присутствовали и в последующих посланиях. А в сентябре 2004 года, обращаясь к населению после трагедии в Беслане, президент отметил, что «мы <...> позволили коррупции поразить судебную и правоохранительную сферы» (Интервенция: Обращение Президента России Владимира Путина // Российская газета. 2004. 6 сентября).

го было предложено преобразование государственного аппарата, получившее название административной реформы. Но подобным реформам суждено оставаться безрезультатными внутриаппаратными перестройками, каковых в истории России происходило немало, при отсутствии ответа на вопрос о том, кто будет контролировать бюрократию. А он как раз и отсутствовал.
Не было ответа на этот вопрос и в отечественной управленческой традиции. Системные тупики сопровождались в стране либо обвалами в смуту, либо попытками персонификаторов политической власти взять функции верховного контролера непосредственно на себя, опираясь на специально создаваемые репрессивные структуры (опричное войско Ивана Грозного, петровская гвардия, ведомство Ежова-Берии при Сталине). Однако «опричный» метод, позволяя успешно противостоять реальным и потенциальным политическим оппонентам, значительного антикоррупционного эффекта никогда не обнаруживал22. Это значит, что лечение системной болезни в современной России равнозначно выходу за пределы российской традиции властвования и обращению к такому нетрадиционному для страны способу, как контроль над бюрократией со стороны общества. Но такой контроль может быть обеспечен лишь при установлении юридической и экономической ответственности должностных лиц и стоящего за ними государства за ущерб, наносимый их решениями гражданам. Он предполагает также наличие свободных от бюрократической опеки каналов массовой информации, право парламента контролировать исполнительную власть и независимость суда. Однако Путин не пошел по этому пути – с курсом на выстраивание «вертикали власти» он не сочетался.
Мы отдаем себе полный отчет в сложности и даже беспрецедентности проблем, с которыми столкнулась постсоветская Россия. При доминировании в обществе протогосударственной культуры передача ему функций контроля может сопровождаться политической дестабилизацией, вызываемой популистскими апелляциями к населению со стороны элитных групп, для которых «народовластие» –  лишь один из инструментов в конкурентной борьбе за приватизацию государства. Об этом более чем красноречиво свидетельствует

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

По отношению к которой посюсторонняя реальность выступает как профанная
Начавшаяся в преддверии опричнины
Ресурсы тех
Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России конец или новое начало 6 государственной
Для привлечения же дворянства к службе на добровольной основе требовалось найти замену механизмам ресурсы самодержавию