ΛΛΛ     >>>   

Плутарх. Наставления о государственных делах

Глава 1

Если уж к чему другому, Менемах, уместно применить эту укоризну:

Речи твоей не осудит никто из присущих данаев, Слова противу не скажет; но речи к концу не довел ты, как не попрекнуть ею тех философов, что многими увещаниями призывают к делу, но не учат и не разъясняют, как за него взяться? Они словно бы нагар с фитиля снимают, а масла в светильник налить забывают. Между тем вижу я, что мысль твоя устремляет тебя к трудам государства, и ты, как и приличествует доброму твоему роду, желаешь среди сограждан быть и витией в речах, и в делах деловым человеком». Но при этом нет у тебя случая понаблюдать жизнь какого-либо преданного философии мужа на площади, среди государственных трудов и гражданских споров, чтобы не с чужих слов, а по своему опыту ознакомиться с должными примерами; и коль скоро ты просишь наставлений о государственных делах, полагаю, что отвечать отказом было бы с моей стороны вовсе неприлично, и мне остается только желать, чтобы трудной оказался достоин как твоей любознательности, так и моего благорасположения. Примерами же, как ты того и хотел, я буду пользоваться в изобилии.

Глава 2

Первое условие, как бы надежная и устойчивая основа для государственных трудов: чтобы решение заняться ими проистекало из разумного выбора, а не из обуянности тщеславием иди задором или из недостатка в иных занятиях. У кого нет приличного дела дома, тот без всякой нужды проводит большую часть времени на площади; так же точно есть люди, которые от того, что не имеют, чем бы им заняться всерьез, бросаются в общественные дела, превращая их в некий род препровождения времени.Многие также впервые прикоснулись к таким делам по прихоти судьбы, но позднее, когда пришло пресыщение, им уже нелегко выйти из игры; и это все равно, как если бы кто вошел в челн, захотев покачаться на волнах, но был вынесен в открытое море - и теперь мучился бы морской болезнью, оглядываясь в испуге по сторонам, но принуждаем оставаться в челне и терпеть все, что может с ним приключиться.

На глади сверкающей морямимо них скользят приветные пиком Эроты;их киль, режущий волны,- бессмертным посмешище...

Вот такие люди и говорят больше всех худое про участь государственного мужа, а побуждают их к тому раскаяние и досада: ведь они либо понадеялись на славу, а получили бесславие, либо думали, что будут грозны другим, а взамен того сами терзаются тревогами и хлопотами. Напротив, кто по зрелом размышлении взял на себя заботу об общем благе, как самое подходящее ему и благородное дело, тот ничему не позволит отвратить себя от этого дела и поколебать в своем решении.Не должно также приступать к общественным делам в надежде на обогащение и наживу, как Стратокл и Дромоклид, звавшие друг друга к «золотой жатве», как они шутки ради называли ораторскую трибуну, или дать увлечь себя опрометчивому порыву, как Гай Гракх, который поначалу, пока скорбь о братнем злосчастии была еще свежа, избегал общественных дел, но затем, взбешенный хулой и обидами, чинимыми памяти брата, с горячностью устремился в эти дела; очень скоро он был по горло сыт и положением, и славой, но, как ни стремился уйти на покой, как ни тосковал по иной, безмятежной жизни, у него уже не было возможности сложить с себя не в меру большую власть, и гибель его упредила.Ну, а кто, уподобляясь лицедеям, наряжающимся к выходу, ищет красоваться и домогаться славы, тех-то уж неминуемо постигнет разочарование: один у них выбор -либо ходить в рабах у тех, над кем думали властвовать, либо наживать себе врагов среди тех, кому желали угодить.Я сравню попечение о государственных делах с колодцем. На долю тех, кто ринется туда очертя голову и вслепую, достанутся страх и боль падения; но те, кто войдут с умом, приготовя себя, будут во всех обстоятельствах соблюдать меру, ни от чего не теряя мужества, ибо единственная цель их усилия есть нравственное благо.

Глава 3

Вот, однако, внутреннее решение выношено и утверждено надежно и незыблемо; теперь необходимо обратиться к познанию нрава сограждан и паче всего уяснить себе, каким он проявляется и действует во всеобщем смешении. Ведь что до попыток самому воздействовать на нравы и пересоздавать естество народа, то это дело не легкое и не безопасное, но требующее долгого времени и великой мощи. Погляди, как вино поначалу подвластно нраву пьющего, однако исподволь само меняет его нрав и по-иному его настраивает, соделывая в нем теплоту и благорастворение; вот так и государственному мужу до той поры, покуда его слава и народное к нему доверие не дадут ему силы вести других, лучше сообразовываться с наличными нравами и принимать их в расчет, зная, что народ любит и чем его удобно увлечь. Например, афиняне вспыльчивы, но отходчивы; чаще строптивы и недоверчивы, чем смирные слушатели. У них большая охота помогать людям безвестным и маленьким, и совершенно так же они радуются и отдают предпочтение речам шуточным и смехотворным. Едва ли кому можно доставить так много удовольствия похвалами, но так мало огорчения насмешками. Начальников своих они заставляют трепетать, а врагам являют милость.

Не таков нрав у карфагенского народа: мрачный, нелюдимый, покорный начальникам, тяжелый для подвластных, подлейший в страхе, жесточайший в гневе, постоянный в решениях, не отзывающийся на шутку, нечувствительный к улыбке. Уж они не встали бы, разражаясь смехом и рукоплесканиями, в ответ на просьбу Клеона отложить день Народного собрания, потому что-де он, Клеон, как раз принес жертву и должен угощать гостей; не стали бы они гоняться за перепелкой Алкивиада, убежавшей во время речи из-под его плаща, которую каждый за честь почитал сам возвратить владельцу. Скорее они предали бы того и другого смертной казни за высокомерие и роскошь. Изгнали же они своего Ганнона, обвинив его в тираническом образе мыслей за то, что лев служил ему в походах вьючным животным. Боюсь, что даже фиванцы не сумели бы воздержаться от чтения попавших им в руки неприятельских писем, как это сделали однажды афиняне: перехватив письмоносцев Филиппа с его посланием к Олимпиаде, они печати не порушили и читать не стали, чтобы не нарушить уважения к тайне любовных слов мужа в разлуке с женою. Но и афиняне, в свою очередь, не смогли бы легко снести заносчивости и самомнения Эпаминонда, который отказался отвечать на предъявленное ему обвинение и встал, чтобы прошествовать из театра сквозь весь собравшийся народ к гимнасию. Л спартанцы и подавно не простили бы наглого шутовства Стратокла, убедившего сограждан ложью о победе править благодарственное празднество; а когда пришли, напротив, вести о поражении, вопросившего негодующих, не на то ли обижен народ, что по милости его, Стратокла, хоть три дня пожил с приятностью? Придворные льстецы, обманом вкрадываясь в доверие государей. словно птицеловы, подражают голосам и перенимают повадки тех, на кого охотятся; что до государственного мужа, то перенимать народный прав ему, конечно, не пристало, но знать надо, чтобы с умением подойти к каждому. Ведь и в гражданских делах отсутствие такта ведет к ошибкам и провалам не менее тяжким, чем в близком общении с царями.

Глава 4

Пытаться изменять общественные нравы к лучшему, и притом берясь за дело спокойно и осмотрительно, как мы уже сказали, можно лишь тому, кто забрал большую силу и завоевал доверие сограждан; перевоспитывать целый народ - дело хлопотное. Но покуда спеши развить и украсить твой собственный характер, затем что тебе предстоит жить, словно в театре, на глазах у зрителей. Если же тебе чересчур трудно до конца извергнуть из души твоей порочные наклонности, отсекай и устраняй хотя бы то, что лезет в глаза. Как ты знаешь, когда Фемистокл замыслил простереть руку к делам государства, он отказался от попоек, от разгула и проводил бессонные ночи в трезвых трудах, говоря друзьям своим, что ему не дает спать трофей Мильтиада. Что до Перикла, у него изменились и осанка, и образ жизни: он приучил себя ступать размеренно, говорить сдержанно, являться на людях со строгим лицом, не вынимать руки из-под плаща и знать одну только дорогу - на ораторское место и в здание Совета. Ведь толпа не легко идет в руки к кому попало; и то уже хорошо, если она примет твою руку, не шарахаясь от одного твоего вида и голоса, словно недоверчивый и хитрый зверь. Кому даже о таких вещах забывать не стоит, как же ему не заботиться, чтобы жизнь его и нравы были недоступны укору и клевете? Ведь мужи, облеченные доверием, дают ответ не только за свои слова и поступки, касающиеся дел общественных; их трапеза, их ложе, их брак, любая забава и любое занятие - все становится предметом пересудов. Нужно ли напоминать судьбу Алкивиада? Такого человека, сильного во всяком государственном деле, непобедимого на войне, погубило распущенное и заносчивое поведение, и все его способности пропали для отечества втуне из-за его беспутства и своеволия. Те же афиняне попрекали Кимона любовью к вину; а римляне, вовсе уж не находя, чем бы уколоть Сципиона, ставили ему в вину долгий сон. О Помпее Великом враги злословили, подметив его привычку почесывать голову одним пальцем. Как пятнышки и бородавки на лице оскорбляют зрение сильнее, чем клейма, увечья и чирьи на прочих частях тела, так малые погрешности кажутся большими, если обнаруживаются в поведении тех, кому доверена власть и поручены дела государства; народ высоко ставит то и другое, а потому не хочет терпеть здесь ни малейшей ошибки и безлепицы.

По справедливости стяжал похвалу народный трибун Ливий Друз таким своим изречением: в дом его с разных сторон могли заглядывать соседи, и когда один мастер предложил ему поправить дело всего за пять талантов, тот ответил: «Возьми десять и сделай весь мой дом прозрачным, чтобы все граждане видели мою каждодневную жизнь!» А был он человек воздержный и стыдливый. Но, пожалуй, ему не было нужды в прозрачном доме; народ и так видит насквозь, что за нрав у государственного человека, что за правила, как он поступает и как живет - даже то что кажется глубоко сокрытым; и частная жизнь ничуть не менее, чем гражданская, бывает причиною, что одних он любит и почитает, а другими брезгует и гнушается.

Но ты спросишь: «Разве не бывает, что государство прибегает к услугам невоздержных и распущенных людей?» Бывает еще и не то: беременных женщин подчас тянет поесть камней, а страдающие морской болезнью требуют соленой воды или еще чего-нибудь в том же роде - а чуть позже взятое в рот выплюнуто и смотреть на него не хочется. Вот так и народ по легкомыслию, или по надменности, или по недостатку в более достойных вождях может прибегнуть к услугам кого попало, но не перестает выказывать им презрение и отвращение и всегда рад услышать насмешки над ними, вроде того, как комедиограф Платон заставляет самого Демоса говорить так: Хватай, хватай меня скорее за руку, Не то в стратеги выберу Агиррия!

И в другом месте Демос требует таз и перышко, чтобы вызвать рвоту, в объяснение приговаривая:

Нет мочи; Мантий предо мной в ораторах!

И еще:

Корми Кефала, мерзость распоследнюю!

А римляне, услышав от Карбона какое-то обещание, скрепленное страшной клятвою, единодушно поклялись ему в ответ, что верить не могут. И в Лакедемоне, когда некий человек дурных нравов внес однажды дельное предложение, народ его отверг, а эфоры велели одному из старейшин, выбранному для этого по жребию, повторить предложение от своего лица, как бы перенеся его из нечистого сосуда в чистый и тем сделав приемлемым для граждан. Такую силу имеет в государственных делах доверие или недоверие к личной порядочности деятеля.

Глава 5

Впрочем, из этого вовсе не следует, будто нужно возложить все надежды на одну лишь добродетель, пренебрегая обаянием и силой слова. Признаем риторику хотя и не содетельницей убеждения, но все же его соучастницей, исправляя изречение Менандра:

Не речь, а нрав пленяет нас в ораторе.

Нет, и нрав и речь! Впрочем, мы предпочитаем говорить, что корабль ведет кормчий, а не руль, и коня направляет наездник, а не узда; в этом же смысле можно сказать, клянусь Зевсом, что государственная добродетель убеждает не речью, а нравом и пользуется им, словно рулем и уздою, чтобы направлять народ, это подвижнейшее из животных, как говорит Платон, и вести его, словно кормчий. Но даже великие, «от Зевса рожденные» цари Гомера, похвалявшиеся пурпуром и скипетрами, копьеносцами и речениями богов, повелевавшие порабощенным народам, словно высшие существа, не отказывались, однако же, быть «витиями в речах» и не пренебрегали красотою слова;

 ΛΛΛ     >>>   

В ответ на чье то увещание править хорошо человека кретина
Он отверг предложенные ему почести
Плутарх. Изречения царей и полководцев истории античности