<<<     ΛΛΛ     >>>   

В “Судьбе России” Бердяев прогнозирует мессианскую роль России в мировом историческом процессе. В духе своих апокалиптических настроений эту надежду он связывал с войной, в ходе которой Россия, пройдя через суровые испытания, обретет, наконец, мужество преодолеть свой провинциализм и “вечно бабье терпение” и выйдет на поприще международной жизни, более того, собравшись с духом, сумеет реализовать свою идею на благо всего человечества. Дело в том, что по убеждению Бердяева Россия еще не вошла по настоящему в жизнь европейского человечества. “Великая Россия все еще оставалась уединенной провинцией в жизни мировой и европейской, ее духовная жизнь была обособлена и замкнута” . Поэтому военная встряска необходима для России, чтобы она наконец обрела себя, очистив свою душу от “темного вина” стихийного своеволия и мракобесия, и стала вровень с мировыми европейскими странами. Но, главное, Бердяев надеялся, что “великий раздор войны должен привести к великому соединению Востока и Запада”, что “творческий дух России займет, наконец, великодержавное положение в духовном мировом концерте” .

В открывающей сборник статье “Душа России” мыслитель указывает на антиномичность русского национального самосознания, раскрытие которой позволит подойти к разгадке тайны, сокрытой в душе России. Он выделяет несколько таких антиномичных пар, продолжая в этом линию Чаадаева.

Антиномия-1.“Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ - самый аполитичный народ в мире, никогда не умевший устраивать свою землю”. Анархистами, безгосударственниками были не только Бакунин и Кропоткин, но и славянофилы, и Достоевский, и Лев Толстой. Но анархизм присущ не только общественной мысли, но и обыденному сознанию. “Русский народ как будто хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве”. Короче, никто не хотел власти, и все боялись власти как нечисти. А вот антитезис. “Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю” .

Антиномия-2. Россия - самая не шовинистическая страна в мире. Национализм в России производит впечатление чего-то не русского, наносного. Народу русскому свойственно национальное бескорыстие. Русская интеллигенция всегда с отвращением относилась к национализму, гнушалась им. Наконец, Достоевский и Соловьев прямо утверждали всечеловечность русского народа, универсализм русского духа. Россия призвана быть освободительницей народов. А вот антитезис. “Россия - самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой” .

Антиномия-3. Россия - страна безграничной свободы духа, страна искания Божьей и социальной правды, страна странничества и мученичества за идею. Эта черта свойственна не только народу, но и русской интеллигенции, за которой закрепилась слава идеализма, “отщепенства”, или на современном языке - диссидентства. Россия страна бытовой свободы и в этом смысле самая не буржуазная страна в мире. В ней нет всеусредняющего духа мещанства. Россия не приспособлена к материальному и духовному благополучию, в ней нет дара создания средней культуры. А вот антитезис. “Россия - страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна лишенная прав личности и не защищающая достоинства личности” .

Корень этих и других антиномий Бердяев видит в экзистенциальных особенностях русской души - в превалировании в ней женского начала, в отличие от мужественного, характерного для духа европейских народов, прошедших школу рыцарства и монашеской аскезы. Отсюда терпение, покорность судьбе, переходящие в апатию и лень. Бердяев надеялся, что испытание войной пробудит, наконец, в России дух мужества, покажет миру ее мужественный лик и установит должное отношение европейского Востока и европейского Запада.

Второе основание антиномичности развития России Бердяев видел в серединном положении России между Востоком и Западом. “Россия может сознавать себя и свое призвание в мире лишь в свете проблемы Востока и Запада. Она стоит в центре восточного и западного миров и может быть определена как Востоко-Запад” . Россия не может противопоставлять себя Западу, равно как и стремиться стать Западом. Россия должна сознавать себя Востоко-Западом, ее призванием является соединение двух миров, а не разъединение их. Но и Западу нужна Россия как “свое-другое”, которое позволит ему преодолеть ограничивающую его самонадеянность.

“Россия - великая реальность, и она входит в другую реальность, именуемую человечеством, и обогащает ее, наполняет ее своими ценностями и богатствами. Космополитическое отрицание России во имя человечества есть ограбление человечества. И Россия должна быть возведена до общечеловеческого значения. Россия - творческая задача, поставленная перед всечеловечеством, обогащающая мировую жизнь” .

Бердяев надеялся, что мировая война выведет Россию на простор мировой жизни и позволит ей выполнить ее великую историческую миссию. Но для этого она должна быть культурно, по-европейски преобразована. Причем такая “европеизация” совсем не означает денационализации. Напротив, как подчеркивает Бердяев, всякому мессианскому служению должна предшествовать положительная национальная работа, духовное и материальное очищение нации, укрепление и развитие духовных основ ее национального бытия. “Мессианизм не может быть программой, программа должна быть творчески-национальной. Мессианизм же есть эзотерическая глубина чистого, здорового и положительного национализма, есть безумный духовно-творческий порыв” .

К сожалению, мировая война и связанные с ней потрясения не оправдали ожиданий и надежд Бердяева. Возвращаясь после тяжелого поражения России в войне и подписания позорного Брестского мира к данной теме, он с великим прискорбием констатирует: “Русский народ не выдержал великого испытания войны. Он потерял свою идею”. Более того, он пал жертвой “земного, коммунистического рая”. Значит ли это, что идея России оказалась ложью? - задается он мучительным вопросом и с надеждой, переходящей в уверенность, отвечает на него: “Идея России остается истинной и после того, как народ изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, как Божья мысль, осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро” .

Умудренный опытом второй мировой войны, из которой Россия вышла с честью, Бердяев в конце жизни вновь обращается к русской идее в работе с идентичным названием. (Будучи христианским философом он весьма серьезно относился как к определению самого понятия, так и к его содержательной характеристике. И хотя во введении к работе он декларирует, что его будет интересовать не столько то, “чем эмпирически была Россия”, сколько то, “что замыслил Творец о России” , повторяя по существу определение Вл.Соловьева, в своем труде “Русская идея” опирается на огромный эмпирический материал и на солидную философскую традицию, способные прояснить судьбу России и раскрыть ее мессианское призвание в мире. Русский народ есть народ конца, а не начала и не середины исторического процесса, тогда как гуманистическая культура Запада принадлежит его середине. Отсюда стремление к порядку и организованности последней, и неустроенность культуры и быта, бунт против порядка как архетип первого. Перефразируя слова Достоевского, Бердяев замечает: “Мы, русские - апокалиптики или нигилисты”, потому что устремлены к концу и плохо понимаем поэтапность исторического процесса, нетерпимы к повседневному приуготовлению будущих совершенных форм. Отсюда отрицание серединной культуры интеллигенцией и подозрительность к ней даже со стороны таких корифеев, как Лев Толстой, отсюда же, считает Бердяев, бунт народных масс против любого изменения общественного порядка как в сторону его ужесточения, так и в сторону либерализации его. Обобщая эти настроения, Бердяев пишет: “Русская идея не есть идея цветущей культуры и могущественного царства, русская идея есть эсхатологическая идея Царства Божьего. Это не есть гуманистическая идея в европейском смысле слова. Но русский народ подстерегают опасности, с одной стороны, обскурантистского отрицания культуры вместо эсхатологической критики ее, а с другой стороны, механической, коллективистической цивилизации. Только культура конца может преодолеть обе опасности”, - утверждает он в духе развиваемой им идеи . Трагедия русского народа в том, что власть постоянно извращала это его призвание как хранителя идеи Царства Божьего в пользу “царства кесаря” в форме ли самодостаточного буржуазного царства всеобщей сытости, в форме ли самоограниченного коммунистического рая распределительного равенства в нищете.

Обращаясь к этой последней альтернативе уже “осуществившейся утопии”, Бердяев пророчески утверждает: “Социализм в опыте осуществления своего будет не тем, к чему социалисты стремятся. Он вскроет новые внутренние противоречия человеческой жизни, которые сделают невозможным осуществление тех задач, которые выставило социалистическое движение. Он никогда не осуществит ни того освобождения человеческого труда, которого Маркс хотел достигнуть связыванием труда, никогда не приведет человека к богатству, не осуществит равенства, а создаст лишь новую вражду между людьми, новую разобщенность и неслыханные формы гнета” .

Судьбу России подстерегают две опасности: опасность варваризации, обскурантизма анархии и прельщение “величием” власти царства кесаря. Но история есть путь к иному миру. И ее смысл заключается не в том, чтобы осуществить те или иные задачи, поставленные теми или иными силами в определенный период времени, а в том, чтобы раскрылись все ее противоречия и проявились духовные силы. В основе исторической судьбы России заложен и движет ею сокрытый смысл истории, выводящий ее из ограниченного во времени и пространстве провинциального мира исторических задач на простор космического мышления. Развивая идеи Н.Ф. Федорова, Бердяев предрекает, что Россия, преодолев соблазны земной истории, дойдет до осознания идеи космической общественности. В связи с этим он намечает целую, как бы мы сказали сегодня, экологическую программу. Перед человечеством встанет проблема овладения и управления всей поверхностью земного шара с его океанами и материками, проблема сближения Востока и Запада, причем не только в привычном значении - России и Европы, - но и с подключением в мировой процесс Индии, Китая и мусульманского мира. В решении этой универсальной задачи на долю России выпадает великая миссия выступить “с благой вестью о наступлении Царства Божьего” с верой в осуществление иного мира на основе радикального преображения этого мира. Бердяев умер с уверенностью, что “Россия и русский народ могут сыграть в этом большую роль в силу нашего эсхатологического характера. Но это дело свободы, а не необходимости”, - заключает он .

Можно по-разному относиться к эсхатологическим ожиданиям Бердяева. Но, во-первых, как уже отмечалось, для Бердяева конец истории отнюдь не означает конца мира, а только переход в иной более совершенный эон, или цикл его существования. А во-вторых, идея конца истории оказалось весьма созвучной современным настроениям. Сошлемся в этой связи хотя бы на вызвавшую большой резонанс статью японского ученого Ф. Фукуямы “Конец истории?” , в которой он, подобно Бердяеву, отмечает, что все альтернативные варианты исторического развития проиграны. Новой же сильной идеологии, которая могла бы стать моделью нового развития истории, нет. Поэтому в перспективе истории остается либо повторение пройденного, либо ее конец. Правда, остается еще надежда, которую вынашивал Бердяев, что человечество, русский народ в частности, совершит еще прорыв в сферу Духа.

Непреходящее значение трудов Н.А. Бердяева в русской и мировой философии, независимо от религиозных или арелигиозных установок ее восприемников, мы усматриваем в том, что он сделал человека центральным предметом философии и поднял его на недосягаемую высоту, вскрыв в нем его природную и духовную сущность. “Ибо, не объективации, - как заключает он сам, - принадлежит последнее слово, последнее слово звучит из иного порядка бытия. И мир объектный угаснет, угаснет в вечности, в вечности, обогащенной пережитой трагедией” . Да! философия свободного духа и вытекающая из нее историософия Бердяева трагична и эсхатологична. Но именно с ней мыслитель связывает надежду на будущее. Причем, вопреки церковной догматике он связывает ее не с покаянием во грехе и индивидуальным спасением, а с обращением к миру и просветлением его.

“Новая духовность на философском языке означает освобождение от объективации и от подчинения духа дурной, падшей социальности, от магической заколдованности человека, от иллюзий сознания и от подавленности бессознательной родовой традицией, от всякого рода табу, мешающих свободному движению .

Так утверждает Н.А. Бердяев, как бы приглашая современников исполнить стоящие перед ними духовные задачи.

Вопросы для повторения

1. Дайте онтологическую характеристику понятия свободы в философии Бердяева.

2. Раскройте оппозицию понятий “творчество” и “объективация”.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Начало просвещения в россии совпало со становлением абсолютизма
Теория культурно исторических типов н
История русской философии
Пролетариатом к социализму
В чем смысл всеобщей истории