<<<     ΛΛΛ     >>>   

* Ardisson Th. Louis XX: contre-enquete sur la monarchic. P, 1986. P. 130.

Непросто подвести итог 16 лет правления Бурбонов. Действительно, в конце этого периода Франция была страной во всех отношениях более благополучной, чем в начале. Приметы общего подъема наблюдались в промышленности, сельском хозяйстве, технике, науке, не говоря уже о литературе и искусстве, для которых Реставрация была едва ли не золотым веком. Немалая заслуга в том принадлежала Бурбонам, которые обеспечили стране минимум условий для плодотворной созидательной деятельности - мир и относительно высокий уровень гражданских и политических свобод. Но Бурбоны не сумели до конца использовать тот шанс, который предоставила им история в 1814 г. Вместо того чтобы уверенно повести страну по пути развития парламентаризма, укрепления конституционных прав и свобод граждан, они, особенно в правление Карла X, своими недальновидными действиями способствовали разгоранию гражданских распрей.

Самое короткое царствование

Отрекаясь в пользу внука при живом и дееспособном сыне, Карл Х нарушил главное правило престолонаследия. Но мотивы его поступка можно понять, К моменту подписания Карлом Х отречения стал известен новый правитель Франции - Луи Филипп, герцог Орлеанский. Палаты избрали его наместником королевства. Герцог Орлеанский пользовался мощной поддержкой лидеров либеральной партии, восторжествовавшей в результате восстания 27-29 июля, которые открыто прочили его на королевский трон. Рассчитывать на победу с ним законный наследник короны Луи Антуан, герцог Ангулемский, явно не мог.
В 1830 г. герцогу Ангулемскому исполнилось 55 лет. В раннем детстве, до рождения первенца Людовика XVI в 1781 г., Луи Антуан занимал особое положение при дворе - он обеспечивал продолжение династии. После штурма Бастилии граф д'Артуа увез его вместе с братом за границу. Слишком юный, чтобы с оружием в руках сражаться против революционных армий, Луи Антуан некоторое время вместе с младшим братом Шарлем Фердинандом воспитывался при дворе своего деда по матери, сардинского короля Виктора Амедея III, пока в 1797 г. его не вызвал к себе Людовик XVIII. Предвидя возможность перехода короны к старшему сыну графа д'Артуа, эмигрантский король решил готовить его к многотрудной миссии. Так Луи Антуан вновь, уже в сознательном возрасте, оказался надеждой династии.
Еще в эмиграции определились симпатии Луи Антуана к устройству государственной власти по образцу английской конституционной монархии. Поэтому он в отличие от своего отца одобрил политику Людовика XVIII в 1814 г. и с тех пор не раз оказывал ему ценные услуги. Так было в разгар белого террора, последовавшего за наполеоновскими "Ста днями", когда герцог Ангулемский, стараясь охладить пыл ультрароялистов, отправился в миротворческую поездку по стране, во время которой провозглашал тосты за Хартию и короля. Так было и в период дипломатических осложнений, связанных с революционными событиями на Апеннинском и Пиренейском полуостровах, когда герцог Ангулемский с чувством превосходства наставлял на путь истинный незадачливых королей Испании, Португалии, обеих Сицилий, Сардинии, обучая их искусству управления подданными в духе конституционной монархии "по-бурбонски". Особую известность ему принес военный поход 1823 г. в Испанию, когда он во главе 100-тысячного войска сначала без единого выстрела занял Мадрид, а затем штурмом укреплений на полуострове Трокадеро овладел Кадиксом, вернув трон Фердинанду VII.
Кто знает, как развивались бы события, если бы после смерти Людовика XVIII новым королем Франции стал герцог Ангулемский. Но по закону корона перешла к Карлу X. И герцог Ангулемский стал не более чем тенью своего венценосного отца. Получив титул дофина и место в Государственном совете (высшем органе управления при короле), он своим молчанием поддерживал политику правительства. Одного этого было достаточно, чтобы распрощаться с надеждами на сколько-нибудь широкую поддержку его кандидатуры на трон. Но имелось еще одно обстоятельство, поставившее герцога Ангулемского в более чем непростые отношения с общественным мнением. Он был женат на "тампльской сироте" Марии Терезе. Их супружеский союз, поспешно заключенный в Митаве в 1799 г., был продиктован волей Людовика XVIII. Последний вряд ли предполагал, что тем самым он не только определяет будущее своего любимого племянника, но и взваливает на него тяжкий крест. Мария Тереза, которая оказалась в тюрьме в возрасте четырнадцати лет и пережила там гибель всех находившихся с ней родных, вряд ли была парой Луи Антуану, довольно нескладному, по видимости издерганному человеку, которого за угловатость и порывистость движений за глаза называли "испорченным автоматом" (по аналогии с механическими куклами, в свое время вызвавшими фурор). Во всяком случае, их брак оказался бездетным, как подозревали многие, по причине взаимной холодности супругов. В мнении современников герцог Ангулемский всегда - при всех своих личных достоинствах и недостатках - оставался прежде всего мужем дочери казненного короля. Она была вечным укором, живым напоминанием о кровавых событиях недавнего прошлого. Да и сам облик Марии Терезы не располагал к благодушию. Мужеподобная и неулыбчивая, она, казалось, всегда носила траур по своим замученным близким. Не случайно в народе называли ее "Мадам Злопамятность". Разумеется, мало кто во Франции мечтал увидеть ее королевой.
Карл X, подписав отречение в пользу внука, потребовал и от своего сына поступить так же. Можно представить себе чувства герцога Ангулемского, всю сознательную жизнь готовившегося принять корону и в решающий момент вынужденного от нее отказаться. Но те несколько минут, пока он не подписал отречение, формально он считался королем. Он и вошел в историю династии под именем Людовика XIX, поставив печальный рекорд самого короткого царствования.

Короли-изгнанники

Своим отречением Карл X и Людовик XIX выдвинули на роль спасителя монархии 10-летнего герцога Бордоского, ставшего законным королем Генрихом V. Мог ли он завоевать симпатии народа? Генрих был единственным из живущих представителей династии, на ком не лежала тень контрреволюционного и эмигрантского прошлого. А трагические обстоятельства его рождении способны были вызвать к нему сочувствие. Родители Генриха особой антипатии не внушали. Шарль Фердинанд, герцог Беррийский, злодейски убитый в 1820 г., вел легкомысленный образ жизни и не вмешивался в политику. Под стать своему супругу была и Мария Каролина, дочь неаполитанского короля. Современники удивлялись ее неутомимости в светских развлечениях. Парижане долго помнили балы, которые она стала давать, сняв траур, например "турецкий бал" в 1828 г. или "бал Марии Стюарт" в 1829 г. Словом, Генрих вполне был способен поправить подпорченную репутацию Бурбонов.
Но суть интриги, затеянной старшим поколением Бурбонов вокруг имени наследника, заключалась в другом: они решили ценой учреждения регентства сохранить трон за династией. Герцог Орлеанский не только был признан ими в качестве наместника королевства, но в подписанном ими отречении содержалось прямое распоряжение ему объявить Генриха V новым королем. Однако герцог Орлеанский, сообщив палатам об отречении короля и дофина, ни словом не обмолвился об этом распоряжении.
Попытка удержаться на троне провалилась. Перед Бурбонами вновь пролег до боли знакомый путь на чужбину. 15 августа 1830 г. в Шербуре они оставили французскую землю, которую большинство из них никогда уже не увидели. Они нашли убежище в Англии: сначала - в замке Лулуорт, который снимали у частного лица, а затем - в замке Холируд, пустовавшей резиденции английских монархов в Эдинбурге. Но здесь им было неуютно: то ли их преследовал призрак несчастной Марии Стюарт, то ли слишком досаждали туристы, а может быть, просто раздражал климат этих мест. Осенью 1832 г. Бурбоны переехали в Прагу, где австрийский император отвел им часть своего дворца в Градчанах. Наконец, в 1836 г. они перебрались в небольшой городок Герц (ныне - Гориция в Италии), где и обосновались окончательно, выезжая летом в поместье Кирхберг в окрестностях Вены.
Странную, даже экзотичную картину являла собой эта семья, в которой одновременно насчитывалось три короля. Карл X, хотя и подтвердил по отъезде в эмиграцию отречение в пользу внука, продолжал считать себя королем. Людовик XIX, со своей стороны, относился к документу, подписанному в Рамбуйе, как к клочку бумаги, не имеющему законной силы. Но формально они не оспаривали прав Генриха V. Такая неопределенность болезненно отозвалась в рядах роялистов-легитимистов. Часть из них сохранила верность Карлу X, другие - поддержали в качестве законного короля Генриха V. Так партия сторонников легитимной монархии раскололась на два крыла - "карлистов" и "анрикэнкистов". Лишь смерть Карла Х в 1836 г., заразившегося холерой при переезде в Герц, положила конец этому расколу. Что касается Людовика XIX, то он после смерти отца официально принял титул короля, но с обязательством передать его своему племяннику тотчас по восстановлении монархии Бурбонов.
Еще не улеглось смятение в рядах легитимистов, вызванное расколом, как удар по престижу Бурбонов своими эксцентричными действиями нанесла герцогиня Беррийская. Вознамерившись силой вернуть корону сыну, она в апреле 1832 г. высадилась с горсткой сторонников на побережье Франции близ Марселя, чтобы поднять роялистское восстание и двинуться походом на Париж. Потерпев неудачу, она пробралась в Вандею и повторила попытку - с тем же успехом. Несколько месяцев она скрывалась в Нанте, пока не была арестована и заключена в замок Блэ близ Бордо. Закончилась героическая эпопея в стиле фарса. В тюрьме герцогиня Беррийская родила девочку. Луи Филипп заставил ее официально засвидетельствовать факт рождения у нее дочери. Герцогиня Беррийская призналась, что заключила тайный брак с неаполитанским графом Луккези-Палли. Скандализированные Бурбоны отреклись от нее, запретив впредь видеться с сыном*.

*Castrie de. Le grand refus du comte de Chambord. P, 1970. P. 34-36.

С этого времени воспитанием Генриха занималась Мария Тереза. Можно догадаться, как это отразилось на личности подростка. От опеки близких Генрих избавляется лишь после смерти деда. Он быстро добивается успеха в свете, несмотря на то что несчастный случай на всю жизнь сделал его хромым. Растет и его популярность среди роялистов. Он предпочитает пользоваться не громким именем Генриха V, а весьма почетным, но более скромным титулом графа Шамбора по названию старинного королевского замка в долине Луары, выкупленного на деньги, собранные по подписке, и подаренного ему роялистами. После смерти Людовика XIX в 1844 г. он становится единственным законным претендентом на трон. Тогда же он вместе с теткой переезжает в замок Фросдорф (неподалеку от города Винер-Нейштадт), который отныне становится его резиденцией. Здесь в 1851 г. умирает Мария Тереза - последняя представительница того поколения Бурбонов, которое пережило бурю конца XVIII в.
Революция 1848 г. предоставила Генриху V долгожданную возможность вернуть трон. О ее реальности говорит хотя бы тот факт, что в Законодательном собрании Второй республики (1848-1852) большинство мест принадлежало монархистам, в том числе и сторонникам Бурбонов. Выставь граф Шамбор свою кандидатуру на пост президента республики, кто знает, как разделились бы голоса избирателей, отдавших предпочтение представителю династии Бонапартов. Однако Генрих V оказался достойным воспитанником дочери Людовика XVI - реализацию своего божественного права он ни при каких условиях не мог поставить в зависимость от результата выборов. Провозглашение империи в 1852 г. снова вернуло его к рутинной жизни короля-изгнанника.

ОРЛЕАНЫ

Звездный час младшей ветви королевской династии настал 7 августа 1830 г., когда палата депутатов, предварительно объявив трон вакантным, предложила его Луи Филиппу, герцогу Орлеанскому, и его потомкам по мужской линии в порядке первородства. Через два дня состоялась церемония гражданской коронации: герцог Орлеанский принял присягу на верность конституции, подписал Хартию, после чего ему были вручены королевские регалии. Отныне он именовался Луи Филиппом I, "королем французов".
Столь необычная церемония возведения на трон, противоречившая вековым традициям династии, о которых совсем недавно напомнил Карл X, символизировала важную перемену в характере режима конституционной монархии по сравнению с периодом Реставрации. Хотя его основные составляющие - король, Хартия, палаты - оставались неизменными, их относительная роль изменилась. Власть короля отныне основывалась не на божественном праве, а на суверенитете нации, Хартия рассматривалась в качестве договора между французским народом и свободно избранным им королем, который теперь обязан был уважать конституционные права и свободы граждан. Не случаен был и выбор имени короля. Чтобы подчеркнуть новое качество королевской власти, не годились отдельно взятые имена ни Людовик, ни Филипп, слишком уж отдававшие нафталином.
Следовательно, был сделан крупный шаг в направлении укрепления конституционного строя и перехода от наследственного к выборному способу передачи государственной власти. Возникла некая промежуточная между наследственной монархией и республикой форма государственности. Она несла неизгладимый отпечаток личности нового короля. Именно в его лице лидеры либерального движения приветствовали эту, по выражению Одилона Барро, "лучшую из республик" *.

Вина перед династией

Удивителен жизненный путь Луи Филиппа I. Сын Луи Филиппа Жозефа, герцога Орлеанского, и принцессы Луизы Марии Аделаиды де Пентьевр, он родился в 1773 г. и от деда унаследовал титул герцога Шартрского. Принц крови, близкий родственник короля ("Бурбон левой руки"), наследник богатейшего во Франции состояния, он, по всей вероятности, должен был разделить участь Бурбонов во время революции. Однако политическая метаморфоза его отца, открыто порвавшего с династией и под именем "гражданина Филиппа Эгалите" примкнувшего к левому флангу революционных сил, направила и его жизнь по другому руслу.
Несчастья, которые во время революции и сразу после нее обрушились на Бурбонов, в конечном счете постигли и Орлеанов. Филипп Эгалите, избранный членом Конвента, в январе 1793 г. проголосовал за казнь Людовика XVI. Но вскоре сам был осужден на смерть революционным трибуналом. Два его сына - герцог Монпансье и граф Божоле - оказались в тюрьме. Луи Филипп избежал ареста. С 1791 г. он находился в армии, сначала в чине полковника, потом - генерала. В кампанию 1792 г. он принимал участие в знаменитых сражениях при Вальми и Жемапе. После измены главнокомандующего французскими войсками генерала Дюмурье он, не долго думая, ушел за линию фронта, куда заблаговременно переправил и сестру Аделаиду (невольно дав повод для преследований революционными властями отца).

* Broglie G. de. L'orleanisme. La ressource liberate de la France. P., 1981. P. 266.

Окончательно разошедшись с революцией, Луи Филипп, однако, не примкнул и к роялистской эмиграции. Маршруты его странствий за границей поразительно не пересекаются с путями перемещений кочующего короля Людовика XVIII. До 1795 г. Луи Филипп вместе с сестрой и своей воспитательницей мадам Жанлис находился в Швейцарии, зарабатывая на жизнь уроками. Затем совершил поездку по Скандинавии. С 1796 г. путешествовал по США, где, между прочим, свел знакомство с Джорджем Вашингтоном. Здесь, в Америке, к нему присоединились оба брата, отпущенные на свободу правительством Директории (вскоре они умерли). Узнав, что его мать, с самого начала не одобрявшая политической деятельности мужа и расставшаяся с ним задолго до трагической развязки, нашла убежище в Испании, Луи Филипп отправился на Кубу в надежде получить от колониальных властей разрешение на въезд в метрополию, но безрезультатно.
В феврале 1800 г. Луи Филипп появился в Лондоне. Остался в прошлом "генерал Эгалите", громивший интервентов и роялистов. Он снова ведет себя как принц крови, законный обладатель титула герцога Орлеанского. Первое, что он сделал в английской столице, - в знак примирения с Бурбонами отправился с визитом к графу д'Артуа. Тот принял опального "кузена". В 1807 г. состоялось и его первое за восемнадцать лет свидание с Людовиком XVIII. Присутствовавшая на нем герцогиня Ангулемская упала в обморок при виде сына цареубийцы. Трудному возвращению Луи Филиппа в аристократическое общество помогла женитьба в 1809 г. на Марии Амалии, дочери низложенного Наполеоном неаполитанского короля, матерью которой была родная сестра Марии Антуанетты. Но как ни старался Луи Филипп загладить вину перед династией, роялисты относились к нему с неприязнью и подозрительностью.
Это ярко проявилось во время "Ста дней", когда Людовик XVIII потребовал от Луи Филиппа немедленного отъезда в Англию, где и продержал его в течение двух лет. Вернувшись на родину в 1817г., герцог Орлеанский сторонился политики, посвящая все силы и время восстановлению разваленного за четверть века состояния (в чем значительно преуспел). Потепление к себе двора он почувствовал только при Карле X, который предоставил ему почетный титул "королевского высочества", по статусу полагавшийся детям монарха.
Но высочайшая милость оказалась явно не ко времени. Во второй половине 20-х гг. взоры либералов все чаще обращались к главе младшей ветви династии. В нем они видели человека, который мог более последовательно проводить политику компромисса, столь многообещающе начатую в 1814 г. Их вдохновлял пример Англии, где "Славная революция" 1688 г. путем замены правящей династии привела к укреплению конституционного строя. Силой обстоятельств Луи Филипп был поставлен перед трудным выбором, который однажды уже погубил его отца и которого он лично, может быть, страшился. Во всяком случае, до последнего момента он демонстрировал верность Карлу Х и законной династии, хотя и не лишал надежд оппозицию. Он сделал свой ход лишь 31 июля 1830 г., когда партия по существу бьша сыграна.

Аристократ с внешностью буржуа

Легкость, с какой герцог Орлеанский взошел на трон, во многом объяснялась его несомненной популярностью в средних слоях общества, привычно называемых буржуазными (т. е. ни праздная аристократия, ни работники физического труда). Этой популярностью он во многом был обязан своему образу жизни, близкому и понятному тысячам его сограждан. Праздность и легкомысленные забавы были ему чужды. Поглощенный управлением своим огромным состоянием, он знал цену деньгам и времени. Экономный и расчетливый, он избегал показной роскоши. Его наследственный дворец Пале-Рояль был открыт для всех, кто в нем нуждался. В нарушение сословных - да и родовых - традиций герцог Орлеанский слыл образцовым супругом и отцом. Жена родила ему десятерых детей, из которых зрелого возраста достигли пять сыновей и две дочери. Такая плодовитость лишь подчеркивала контраст его семьи с Бурбонами, испытывавшими все возрастающие трудности с воспроизводством династии. Когда Луи Филипп выходил на прогулку под руку с женой и в окружении детей - такая картинка не могла не тронуть всякого добропорядочного буржуа*.
Этим привычкам герцог Орлеанский не изменил, став королем. Он словно задался целью опровергнуть все ходячие представления о величии королевской власти. Свидетельствует Виктор Гюго: "Он редко посещал обедню, не ездил на охоту и никогда не появлялся в опере. Не питал слабости к попам, псарям и танцовщицам, что являлось одной из причин его популярности среди буржуа. У него совсем не было двора. Он выходил на улицу с дождевым зонтиком под мышкой, и этот зонтик надолго стал одним из слагаемых его славы"**. Короче, Луи Филипп I вел себя не по-королевски, а так, как можно было ожидать от должностного лица, правящего на основании "договора" с нацией. Если взглянуть на его поступки с этой точки зрения, то логичным покажется и такой нетривиальный шаг: в противоречие с традициями наследственной монархии он не отдал свое личное имущество в государственную казну, а разделил между детьми, оставив себе право пользования им.

*Broglie G. de. Op. cit. P. 206-215.
**Гюго Д. Собр. соч.: В 15 т. М., 1954. Т. 7. С. 291.

Оборотной стороной личной популярности короля было заметное снижение престижа королевской власти. В правление Луи Филиппа I она утратила ореол таинственности и недосягаемости, который еще сохраняла при последних Бурбонах. На это чутко отреагировали художественные круги Франции. Рационализм и практицизм Июльской монархии не волновали воображение писателей и поэтов, которые в большинстве оказались весьма строги к ней, как, например, Стендаль в "Люсьене Левене". Среди немногих, кто замолвил за нее доброе слово, был Гюго.
Десакрализация королевской власти - закономерный процесс. И он не представлял бы опасности для Июльской монархии при условии ее внутриполитической стабильности и эффективного функционирования конституционной власти. Но оба эти условия отсутствовали. Июль 1830 года так и не стал во Франции аналогом "Славной революции". Он открыл собой новый период гражданских распрей, то и дело принимавших форму республиканских, бонапартистских и роялистских восстаний и заговоров. Положение усугубляли и социальные конфликты на почве пауперизма, ростом которого в рабочих кварталах ознаменовались первые успехи промышленной революции. Было бы несправедливо предъявить Луи Филиппу I счет за эти потрясения. Они были следствием глубинных противоречий общества, возникшего на развалинах старого порядка и впитавшего как положительный, так и отрицательный опыт конца XVIII - первой трети XIX в. Чтобы разрешить их, требовались время и усилия всего народа. Луи Филипп I, оказавшийся у власти в это неспокойное время, вынужден был доступными методами бороться за самосохранение режима. Как и большинство властителей в сходной ситуации, он не проявил особой изобретательности - на подавление беспорядков были брошены военная сила, репрессивное законодательство, грозившее карами за проведение уличных собраний, призывы к восстанию, создание политических ассоциаций, оскорбление короля, попытки изменить правление и т. д. К концу 30-х гг. он добился некоторого умиротворения страны.
С этого времени Луи Филипп I получил возможность продолжить либеральные реформы, прерванные в самом начале 30-х гг., когда были приняты законы о муниципалитетах. Национальной гвардии и выборах в палату депутатов. Последний вдвое снижал избирательный ценз и примерно в той же пропорции - приблизительно до 200 тыс. человек - расширял круг граждан, обладавших правом голоса. К продолжению реформ его побуждало и начавшееся в 1840 г. движение в поддержку демократизации избирательного закона, принявшее форму кампании банкетов (единственный разрешенный законом вид массовых манифестаций). Но даже самые умеренные предложения не получали одобрения короля.
Малочисленность корпуса избирателей, совпадавшего в основном с элитой "нотаблей", затормозила и развитие парламентаризма. В 1839 г. был принят первый в истории французского парламента регламент его работы. Но в нем не нашел отражения основополагающий принцип ответственности министров перед палатой депутатов. А далее произошел чуть ли не откат к худшим временам Реставрации. В 40-х гг. отчетливо проступили такие черты политического облика Луи Филиппа I, как властолюбие и презрение к низшим классам. Оказалось, что под внешностью буржуа скрывается аристократ, тайно исповедующий сословные предрассудки и, несмотря на присягу конституции, верящий в божественное происхождение своей власти. Абсолютистским наклонностям короля потакал его премьер-министр Франсуа Гизо, любивший повторять: "Трон - не свободное кресло"*. Их альянс отбросил мрачную тень на последние годы Июльской монархии. Путем фальсификации выборов, прямого или завуалированного подкупа избирателей и парламентариев они манипулировали палатами и по своему усмотрению решали почти все важные вопросы государственного управления. Такая практика, умаляя роль парламента в политической жизни, в конечном счете дискредитировала режим конституционной монархии.
Возможно, вслед за Реставрацией Июльская монархия вошла бы в историю как время упущенных возможностей, если бы не успех ее экономической политики. Он был тем более заслужен, что экономическое процветание провозглашалось приоритетной целью режима - вспомним знаменитый призыв Гизо к сторонникам избирательной реформы:
"Обогащайтесь посредством труда и бережливости и вы станете избирателями!" В 30-е, особенно 40-е гг. Франция вступила в полосу небывалого экономического подъема, которому правительство Луи Филиппа I немало содействовало рядом продуманных мер, в частности созданием транспортной инфраструктуры. В 1836 г. был принят закон о проселочных дорогах, а в 1842 г. - о железных дорогах, который способствовал резкому ускорению железнодорожного строительства. Это в свою очередь стимулировало развитие промышленности. Однако промышленный бум не только не укрепил режим, но даже обострил присущие ему противоречия. На его волне значительно усилился класс капиталистических собственников и. предпринимателей, все более тяготившихся всевластием "нотаблей" и требовавших продолжения либеральных реформ.

* Castrie de. Rois et reines de France. P., 1979. P. 310.

Культ Наполеона

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В разгар войны согласилась на обручение одной из принцесс с баварским наследником престола
Изабеллы было немало представителей знати
Подданных княжества монако - монегасков по национальности
В конце концов согласия кайзера на получение им королевского титула фридрих iii добился в связи с
Но стоило наполеону