<<<     ΛΛΛ     >>>   

127

своих соплеменников и нанес римлянам целый ряд серьезных поражений. По мере успехов Вириафа разгоралась у испанцев надежда освободиться от чужеземного владычества, и всё новые племена присоединялись к лузитанам. Вириаф был провозглашен царем. В новом сане он сохранил свою энергию, свою храбрость и осторожность и жил по-прежнему как простой солдат. Он сражался всегда в первых рядах, последним отходил на отдых и даже спал, говорят, не иначе как в полном вооружении. В течение целых семи лет он успешно боролся против римлян, несколько частных его неудач вполне искупались для него двумя крупными победами, причем в одном сражении был взят в плен римский главнокомандующий и затем казнен. Наконец в 141 г. сенат заключил с Вириафом мир, признав его самостоятельным царем. Однако уже в следующем году, сосредоточив значительные силы, римляне снова начали войну. Вириаф был захвачен врасплох, с трудом избег серьезных поражений и вынужден был согласиться на мир менее выгодный. Неудачи и колебания Вириафа ослабили энтузиазм его сподвижников, римляне успели подкупить троих из приближенных героя, и они изменнически убили его ночью. Войско решило продолжать борьбу, но новый избранный вождь оказался человеком невыдающимся, лузитане потерпели полное поражение, и провинция, так долго боровшаяся против Рима, возвращена была в подданство.

В то время, когда на юге успехи Вириафа достигли апогея, поднялось — в 144 г.— и на севере Испании сильное племя ареваков. После двухлетней борьбы северная провинция была приведена в покорность, только два крепких города, Терманция и Нуманция, не подчинялись римлянам, и они, потеряв надежду добиться мира оружием, начали переговоры и соглашались уже заключить мир на почетных и льготных для этих городов условиях, как вдруг римский военачальник, ведший переговоры, нашел возможным отказаться от всех уже принятых им условий. Нумантинцы предоставили римскому сенату решить, обязателен или нет уже почти заключенный договор, и сенат решил продолжать войну. В 137 г. римское войско, в котором к этому времени распущенность и упадок дисциплины достигли небывалых размеров, принуждено было поспешно снять осаду Нуманции, а затем было окружено ареваками и купило себе спасение весьма невыгодным миром, в утверждении которого поручились все высшие офицеры. Когда-то, после несчастия в Кавдинских ущельях, сенат отказался признать постыдный договор и выдал врагу всех его виновников, теперь сенат тоже отверг невыгодный мир, но выдал не всех виновников, а одного консула Манцина, не более других виновного, но не имевшего знатной родни. Манцин был приведен к воротам Нуманции в жалком рубище, со связанными руками и в таком виде простоял целый день, потому что нумантинцы не приняли его... Война продолжалась, вскоре сенат предписал прекратить ее, но главнокомандующий не исполнил этого приказания и дал еще несколько новых примеров того, до какого жалкого состояния дошли римские войска в Испании.

128

В Риме наконец почувствовали позор такого хода дел, и главнокомандующим был послан в Испанию Сципион Эмилиан, сын Павла, победителя при Пидне, и внук, по матери, Сципиона Африканского. Он давно уже выдвигался и своими военными талантами, и твердым благородством характера. Прибыв под Нуманцию, Сципион мерами беспощадной строгости восстановил дисциплину в войске, своего презрения к которому он даже не старался скрыть. Затем он установил теснейшую блокаду Нуманции, тщательно избегая доводить дело даже до незначительных стычек,— настолько не доверял он войску. Огромный численный перевес его армии давал возможность сосредоточивать повсюду такие силы, что нумантинцы не решались на энергические вылазки. После, пятнадцатимесячной осады нумантинцы, терпя величайший недостаток во всем, сдались, причем очень многие покончили с собой, чтобы не стать пленниками римлян (133). В Испании был восстановлен мир. Особая сенатская комиссия прибыла в Испанию для организации здесь вновь римского управления, и благодаря влиянию Сципиона Эмилиана были приняты меры благоразумные и умеренные, так что для Испании наступил ряд лет, когда возможно было мирное развитие края.

Хуже было положение дел на Востоке. Македония, Греция, Сирия, Египет находились под протекторатом Рима, и сенат вмешивался во все их внешние отношения и внутренние дела, но сенат поступал при этом так необдуманно, непоследовательно, обнаруживал такую недальновидность и слабость, что государства Востока оказывались лишенными и благ самостоятельного существования, и благ порядка, который может быть доставлен сильною властью. Среди худших проявлений безначалия и беспорядка выяснялось, что в близком будущем все вассальные государства на Востоке лишатся и последнего призрака свободы и обратятся в римские провинции, причем положение жителей ничуть не улучшится. Создавалось положение одинаково тягостное и опасное и для управляющих, и для управляемых: с ничтожеством власти люди не мирятся, а власть, чтобы иметь право на существование, должна быть сильна, должна и проявлять свое могущество.

Быстрее всего разрешился вопрос относительно Карфагена. По условиям мирного договора римляне имели право вмешиваться во все отношения Карфагена к соседним племенам и неуклонно решали всякие споры в пользу соперников своего старинного врага. Во главе одной из комиссий, которые были посылаемы в Африку для того, чтобы придать вид, будто спорные вопросы разбираются основательно, был поставлен Марк Катон. Этот человек, переживший всю Ганнибаловскую войну, с тревогою увидал, как быстро оправился Карфаген, какие средства он снова накопил. Вернувшись в Рим, Катон стал доказывать, что Рим не может быть спокоен, пока его все еще грозный соперник не будет уничтожен окончательно. В сенате многие указывали, что карфагеняне все более и более утрачивают и ту невысокую степень воинственности, какою обладали, что существование богато-

129

го торгового города ничуть не опасно политическому значению Рима, но мнение Катона одержало верх главным образом потому, что для римских капиталистов было выгодно уничтожить богатый город и захватить его наследие. Решено было все-таки подождать удобного предлога. Он представился скоро. Нумидийский царь Массинисса бесцеремонно захватывал одну часть карфагенской территории за другой и вывел наконец карфагенян из себя, так что они решились наказать его и стали вооружаться, не дождавшись, вопреки условиям мира, решения римлян. Тогда Массинисса немедленно прекратил свои враждебные действия, и, таким образом, явился предлог утверждать, будто карфагеняне вооружаются против римлян. Чернь не допустила совет старейшин распустить по требованию Рима армию и уничтожить флотские запасы, а Массинисса довел дело до открытого столкновения, и тогда римляне получили формально вполне неоспоримое право доказывать нарушение мирного договора и объявить войну.

Римляне быстро приготовились к войне, карфагеняне между тем испугались и попробовали избежать ее: они осудили на смерть вождей противоримской партии и отправили в Рим посольство смиренно просить мира. Сенат объявил, что извинения недостаточны, и на вопрос, что же требуется, ответил, что карфагеняне это знают. Пока посольство съездило в Африку и вернулось с неограниченными полномочиями на уступки, из Рима уже отплыла армия и новому посольству предъявлены были следующие условия: карфагенянам обеспечивается их территория и частное и общественное имущество, если они выдадут 300 знатнейших заложников и исполнят те требования, какие им будут объявлены главнокомандующим, которому даны на этот счет инструкции сената. Карфагеняне не имели мужества отдать себе отчет в той опасности, пред которою они стояли. Заложники были представлены, консулы заявили, что дальнейшие условия сообщат в Африке. Высадившись здесь с войском, консулы потребовали выдачи всего оружия. Карфагеняне повиновались и представили все свои огромные военные запасы — считают, что они доставили до 200 000 полных вооружений. Тогда консул Люций Цензорин заявил, что последнее требование сената и римского народа, чтобы город Карфаген был срыт и чтобы новое поселение было основано не ближе как за 14 верст от моря (149).

В карфагенянах вспыхнули то бешенство и та отчаянная решимость, на какие способны, кажется, только семиты. Чернь растерзала вестников, сообщивших об ужасном требовании, и тех италийцев, которые оказались в городе. Решено было сопротивляться до последней крайности и вместе с тем постараться усыпить бдительность римлян. К консулам отправлено было посольство просить тридцатидневной отсрочки, чтобы представить мольбы о пощаде сенату. Полагая, что с выдачею оружия Карфаген совершенно бессилен, консулы согласились. И вот, с совершенно непостижимым сохранением глубочайшей тайны от римского войска, в Карфагене закипела лихорадочная работа. Работал весь город, от мала до велика, до последнего

130

человека, ни одного перебежчика, ни одного предателя не оказалось в полумиллионном населении. Женщины обрезали себе волосы и из них вили тетивы, все мастера ковали оружие, сооружали метательные машины, остальные жители разбирали общественные здания и носили на стены камни и бревна для отражения штурма. Укрепления Карфагена представляли собою последнее слово тогдашнего инженерного искусства: высокие мощные стены были в полной исправности, теперь их снабдили всевозможными боевыми снарядами, и когда консулы, по истечении отсрочки, подошли к городу, они с изумлением увидали сильную крепость. Попытка взять город штурмом была отбита с большим уроном для римлян, значительный отряд, состоявший из карфагенян, удалившихся из города еще до выдачи оружия и теперь явившихся защищать родину, сильно тревожил армию и мешал ей снабжаться припасами. Массинисса был вовсе не доволен, что римляне решились окончательно утвердиться в близком с ним соседстве, и не оказывал никакой поддержки, приходилось вести правильную осаду, и она очень затянулась. Почти два года простояла римская армия пред Карфагеном, и не только не было достигнуто никаких положительных результатов, но дух карфагенян возрос, и они уже начинали надеяться отстоять существование города.

И римские вожди, и римское войско являлись и здесь в том же невыгодном, жалком виде, как в Испании. Тогда начальство поручено было Сципиону Эмилиану, единственному из римских офицеров, который проявил под Карфагеном и находчивость, и решительность, и благоразумие, и блестящую храбрость, так что приобрел уважение и всего римского войска, крайне распущенного, и даже врагов. Сципион прежде всего очистил армию от массы вредного сброда, накопившегося там, железною рукою восстановил дисциплину и энергично повел осаду. Скоро внешнюю стену карфагеняне потеряли, но тем упорнее защищались они за вторым рядом укреплений. Сципион установил тесную блокаду города с суши и с моря и, соорудив с величайшими усилиями плотину, преградил доступ в гавань, через которую осажденные получали все необходимое. Карфагеняне, со своей стороны, прокопали широкий канал, и флот их совершенно неожиданно вышел в море. Если бы карфагеняне немедленно напали на римские суда, совершенно не готовившиеся к бою, они причинили бы римлянам чрезвычайный ущерб, но они удовольствовались на этот раз тем, что убедились в возможности выводить корабли по каналу, и напали на римский флот только через три дня, когда уже Сципион приготовился к битве. Она осталась нерешительною, при возвращении по узкому каналу карфагеняне потеряли от аварий несколько судов, а в скором времени Сципион преградил им и этот выход. Затем на перешейке, соединявшем город с материком, он возвел огромную прочную стену и с наступлением зимы разместил свои войска в удобном лагере, предоставив голоду и болезням ослаблять осажденный гарнизон.

Весною следующего (146) года римляне штурмом ворвались в город, но еще шесть дней шла в нем ужасная, ожесточенная борьба.

131

Карфагеняне отстаивали каждый дом, они бегали по доскам, перекинутым через улицы, с крыши на крышу, и поражали римлян сверху. Наконец город был во власти римлян, остатки жителей собрались в цитадель среди города. Сципион приказал все кругом сжечь и сровнять с землей, так что стал возможен приступ со всех сторон,— и только тогда сдались осажденные. Из цитадели вышли 30 000 мужчин и 25 000 женщин — менее десятой части населения, бывшего при начале осады. Гасдрубал, начальствовавший обороною и замучивший на стенах города пленных римлян, со своею женою и двумя малолетними сыновьями и около 1000 римских перебежчиков — все, кто не мог рассчитывать на пощаду,— заперлись в храме Бога благополучия. Их римляне решили выморить голодом. Доведенные до крайности, осажденные зажгли храм, чтобы погибнуть в пламени, а не от рук ожесточенного врага. В последнюю минуту Гасдрубал поддался малодушию: он один выбежал из храма и, бросившись к ногам Сципиона, вымолил себе пощаду. Видя это, его жена прокричала ему слова укора и презрения, затем кинула в огонь своих сыновей и сама бросилась в пламя (146).

Ликование в лагере и в столице было безгранично, немного уже было в Риме столь благородных людей, что они втайне стыдились и такой войны, и такого конца ее. Сципион не был рожден для роли палача побежденных, он болел душой, наблюдая, как огонь уничтожает великолепный город, который так мужественно отстаивали его граждане. Он запросил сенат, что делать дальше, и видно было, что он желал бы сохранить Карфаген. Раздалось и в сенате несколько голосов, советовавших то же. Но сенат постановил уничтожение Карфагена. Город был снова зажжен, и семнадцать суток горели остатки столицы. Затем по территории города проведена была борозда плугом,— это была формальность, утверждавшая уничтожение города: площадь Карфагена была предана навеки проклятию, и много столетий оставалось пустынею то место, где около пятисот лет работали трудолюбивые финикийцы и где они создали один из величайших городов древнего мира.

Бывшие владения Карфагена обращены были в римскую провинцию под именем Африки, ею управлял наместник, живший в Утике. Население сохранило свою свободу, но было обложено податью в пользу Римского государства; отдаленные общины получили различные права, в зависимости от их поведения в течение войны. Римские капиталисты нахлынули в новую провинцию и стали собирать те барыши, которые прежде шли в сундуки карфагенских купцов.

Еще на два года раньше, чем Карфаген (148), обращена была в римскую провинцию Македония. Там со времени уничтожения царства никогда не было полного спокойствия, а около 154 г. какой-то самозванец, поразительно похожий на последнего царя Персея, объявил себя его сыном, был признан в части Македонии и истребил первое, незначительное римское войско, выступившее против него. В следующем году Квинт Цецилий Метелл два раза разбил войско са-

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

На самых отдаленных восточных границах оставлены были совершенно незначительные царства каппадокийское
Это было совершенно противозаконно
Римляне успели подкупить троих из приближенных героя
Граждане
По вопросу о даровании прав римского гражданства всем союзникам