<<<     ΛΛΛ     >>>   

отброшены последние угрызения совести — вроде тех, что были у Габриеля Биля, который, защищая своего мэтра Оккама, утверждал, что тот все же не предавал своего ремесла интеллектуала: Было бы постыдно, если бы богослов не мог дать каких-то разумных оснований для веры; либо у Пьера д'Айи, со всей осторожностью говорившего: При истинности и спасительности нашей веры было бы недопустимо не защищать и не поддерживать ее вероятностными аргументами.

Границы экспериментальной науки

Этот критицизм лежит в основе логических и научных трудов представителей Мертоновского колледжа — Уильяма Хейтсбери и Ричарда Свайнсхеда (продолжателей Гроссетеста и Роджера Бэкона), а также парижских мэтров — Николая из Отрекура, Жана Буридана, Альберта Саксонского, Николая Орема. Они довольствуются опытом: Я не считаю все это достоверным, но только попросил бы господ-богословов объяснить мне, как все это могло произойти.
Этих мэтров сделали предшественниками великих ученых начала Нового времени. Таков Жан Буридан, который был ректором Парижского университета, но которого потомки парадоксальным образом помнят только по скандальной любовной истории с Жанной Наваррской и по Буриданову ослу. Он предвосхитил основы современной динамики, дав определение движения тела, приближающееся к impeto Галилея и к количеству движения Декарта. Если тот, кто бросает метательный снаряд, с равной скоростью бро-

170

сит легкий брусок дерева и тяжелый кусок железа, притом что оба они равны по размеру и форме, то кусок железа улетит дальше, поскольку запечатленное в нем стремление более интенсивно. Таков Альберт Саксонский, который своей теорией тяжести оказал влияние на все развитие статики вплоть до середины XVII в. и подвел к изучению ископаемых Леонардо да Винчи, Кардана и Бернара Палисси. Что же касается Николая Орема, ясно указавшего на закон падения тел, суточное движение Земли и назначение координат, то он выглядит прямым предшественником Коперника. По мнению П. Дюгема, его доказательства опираются на аргументы, ясность и точность которых во многом превосходят то, что было написано Коперником по тому же поводу. Все это спорно, и споры тут продолжаются. Можно только сказать, что при всей поразительной интуиции этих ученых она долгое время не приносила плодов. Чтобы стать плодоносными, умозрениям нужно было освободиться от удавки средневековой науки — отсутствия научного символизма, способного перевести умозрение в ясные формулы, пригодные для широкого применения и просто выражающие принципы науки; отставания техники, не способной перенимать теоретические открытия; тирании богословия, мешавшей артистам пользоваться ясными научными понятиями. Ученые XIV в. стали раскрывать свои тайны благодаря трудам А. Койре, А.-Л. Майера, А. Комба, М. Клагетта, Ж. Божуана. Но весьма вероятно, что они посодействовали дискредитации рационализма, чтобы затем зайти в свои тупики.

171

Антиинтеллектуализм

Все они присоединяются к антиинтеллектуальному течению, которое все больше завладевает умами. Мистицизм Мейстера Экхарта соблазняет большинство мыслителей конца средневековья. В 1449 г. кардинал Николай Кузанский, автор последней великой схоластической «Суммы» средневековья, защищает Экхарта и атакует аристотелизм в Апологии ученого незнания Великие мудрецы древности больше всего учили остерегаться, чтобы сокровенное не сообщалось умам, скованным авторитетом застарелой привычки Правила старинного благочестия имеют такую силу, что у многих легче вырвать жизнь, чем эту привычку, как мы видим у преследуемых иудеев, сарацин и других упорных еретиков: предрассудок, закрепленный давностью времени, они превратили в закон, который предпочитают жизни. Теперь преобладает аристотелевская школа, которая считает совпадение противоположностей ересью, в то время как его допущение — начало восхождения к мистической теологии; вот представители этой школы и отбрасывают этот метод как совершенно нелепый и якобы противоположный своей собственной цели; и было бы похоже на чудо, как и изменение школы, если бы, отбросив Аристотеля, они смогли подняться на более высокую ступень... И далее, взяв под защиту Экхарта, он так завершает свое обращение: Хотя многое не запомнилось, что есть, посылаю тебе для прочтения и, где сочтешь нужным, для внесения добавлений; пусть благодаря твоему пылу даст ростки дивное семя, возвышающее нас к созерцанию Бога' ведь я давно слышу, что в Италии это семя, будучи воспринято ревностными умами, твоей

172

173

неослабной заботой, обещает великие плоды. Я не сомневаюсь, что это созерцание одолеет все рассудочные методы всех философов, хотя и трудно расстаться с привычным. Не замедли сообщить мне о твоих успехах: только это и поддерживает меня, словно некая божественная пища, в моем неизменном стремлении благодаря науке незнания достичь, насколько позволит Бог, наслаждения от той жизни, которую теперь я созерцаю издали и к которой стремлюсь быть с каждым днем ближе. И достичь ее, Божьим даром отрешившись от здешнего, да позволит Бог, бесконечно возлюбленный, во веки благословенный. Аминь. (Перевод Ю. А. Шачалина.)
Уже в середине XIV в. Ричард Фитцральф дал пример того, как философия превращается в фидеистическую теологию, выразив ее в молитве Христу: Пред тем, как узнать Тебя, дабы Ты вел меня. Тебя, который есть Истина, я слушал, ничего не понимая, шум философов, болтовня которых была направлена против Тебя, — хитроумных иудеев, спесивых греков, материалистов сарацин и невежественных армян... В своей Сумме он сознательно отказывается от схоластических аргументов, чтобы пользоваться только текстом Библии.
Главным противником является Аристотель, как мы уже видели это у Николая Кузанского. Раньше,— пишет Фитцральф,— моя мысль держалась учений Аристотеля и аргументов, кажущихся глубокомысленными лишь тем, кто погрузился в свое тщеславие. Пьер д'Айи, бывший ректором Парижского университета, откликается на это: В философии или в доктрине Аристотеля нет или почти совсем нет с очевидностью доказуемых оснований... Вследствие чего она заслуживает имени мнения, нежели науки. Поэтому достойны

174

всяческого порицания те, кто упорно ссылается на авторитет Аристотеля.
Так мыслил и Жан Жерсон, еще один знаменитый ректор Парижского университета на грани XIV и XV веков. Ему приписывают авторство Подражания Христу, где мы читаем: Многие утомляют и мучают себя, чтобы обрести ученость, и я увидел, как говорит Мудрец, что это тоже суета, труд и томление духа. Чем вам поможет знание вещей мира сего, если сам этот мир преходящ? В судный день вас не спросят, что вы. успели узнать, но что вы сделали, а в аду, куда вы спешите, уже не будет науки. Оставьте пустые труды.
Так схоластика уступает место возвращающемуся святому неведению, рациональная наука стушевывается перед лицом аффективной набожности, выражением которой могут служить благочестивые сочинения Жерсона и д'Айи. Университетские мэтры сближаются с некой гуманистической духовностью, devotio modema — мы знаем, какое влияние она оказала на Эразма.

Национализация университетов: новая университетская география

На протяжении двух веков университеты утрачивают свой международный характер. Главной причиной этого является основание многочисленных новых университетов, имеющих все более национальное (или даже региональное) назначение.
С XIII в. по ходу испанской Реконкисты и укрепления власти иберийских монархов на полуострове рождаются учреждения, которые по своему характеру отличаются от спонтанно возникавших Болоньи, Пари-

175

176

жа, Оксфорда, хотя иные из этих новых университетов развивались на месте уже существовавших школ. Чаще всего речь идет о совместных творениях государей и пап.
После неудачной попытки создать университет в Валенсии университет рождается в Саламанке благодаря усилиям Альфонса IX Аеонского (между 1220 и 1230 гг.). Он окончательно учреждается хартией Альфонса Х.Мудрого, который сам был знаменитым ученым, в 1254 г., и буллой папы Александра IV в 1255 г. Затем один за другим открываются университеты в Лиссабоне и Коимбре (1290), Лериде (1300), Перпиньяне (1350), Уэске (1354), Барселоне (1450), Сарагоссе (1470), Пальма де Майорке (1483), Сигуэнсе (1489), Алькале (1499), Валенсии (1500).
Начиная с XIV в., это движение достигает стран Центральной, Восточной и Северной Европы. Первым университетом Империи становится Пражский в 1347 г., созданный папой Климентом VI по просьбе императора Карла IV, отдававшего первенство своему королевству Богемии. Затем последовал Венский университет, основанный Рудольфом IV и Урбаном V в 1365 г. и заново основанный Альбертом III в 1383 г. Потом возник Эрфуртский, увидевший свет лишь в 1392 г., хотя буллы двух пап этому предшествовали, — Климента VII в 1379 и Урбана VI в 1384 гг. Затем следуют Гейдельберг (1385), Кельн (1388), Лейпциг (рожденный в 1409 г. из-за кризиса в Праге), Росток (1419), Трир (основан в 1454 г., но фактически начал действовать только в 1473 г.), Грейфсвальд (1456), Фрейбург в Брейсгау (1455-1456), Базель(1459), Ингольштадт (удостоившийся папской буллы в 1459, но организованный в 1472), Майнц (1476), Тюбинген (1476-1477). В это же время основан-

177

ный в 1425 г. Лувенский университет привлекает студентов из Бургундии. Краковский университет, основанный Казимиром Великим в 1364 г., был затем открыт вновь Ладисласом Ягеллоном с помощью папы Бонифация IX в 1397-1400 гг. В Печском университете каноническое право преподается с 1367 г., в Будапеште университет основывается в 1389 г. и ненадолго расцветает к 1410 г., в Пресбурге он появляется в 1465-1467 гг. Швеция обзаводится своим университетом в Упсале в 1477 г., Дания получает свой в Копенгагене в 1478 г. Если английский ученый мир по-прежнему концентрируется вокруг Оксфорда и Кембриджа, то шотландские короли основали три университета — в Сент-Эндрю (1413), Глазго (1450-1451) и Абердине (1494).
В Италии на короткое время появляются университеты в Модене, Реджо-Эмилии, Виченце, Ареццо, Верчелли. Сиене, Триесте — нередко из-за ухода преподавателей и студентов из Болоньи и других мест. В Неаполе университет основывается Фридрихом II как орудие войны против папства; он блистал лишь в годы царствования этого монарха. Другие университеты имели значение только по мере их поддержки итальянскими князьями, желавшими возвысить с их помощью свои государства. Главным из них был Падуанский университет, основанный в 1222 г. и с 1404 г. ставший университетом Венецианской республики. В 1244 г. Иннокентий IV основывает университет при папской курии; папы старались оживить его деятельность в XIV— XV веках по мере укрепления их власти в Папской области. В Сиене университет существовал с 1246 г. и был открыт заново в 1357 г. буллой императора Карла IV, а затем вновь папой Григорием XII, даровавшим университету новые привилегии. Университет Пьячен-

178

цы, номинально основанный в 1248 г., был воскрешен Джан Галеаццо Висконти в 1398 г., чтобы стать интеллектуальным центром Миланского государства, — эту роль он передал в 1412 г. Павии, где университет появился после 1361 г. Между 1349 и 1472 гг. Флоренция играла важную роль первого центра гуманизма, но в ту эпоху Лоренцо Великолепный предпочел ей в качестве университетского центра своего государства Пизу, где университет существовал с 1343 г. Семейство Эсте возобновило в 1430 г. деятельность университета в Ферраре, основанного в 1391 г. Герцогство Пьемонт с 1405 г. имело свой университет в Турине, который изведал немало трудностей; Альфонсо Великолепный, король Арагона и Сицилии, с помощью папы Евгения IV основал университет в Катании в 1444 г.
Примером регионализации университетов может служить Франция. Помимо Парижа, Монпелье и Орлеана, родившихся из уже известных в XII в. школьных центров, помимо Анжера, история которого темна, в 1229 г. появляется университет в Тулузе, основанный, как известно, для борьбы с альбигойской ересью. История других возникших в то время университетов эфемерна или темна — зачастую они возникали из-за обстоятельств военного времени. В Авиньоне университет был основан папой Бонифацием VIII в 1303 г., но процветал он только во времена пребывания пап в этом городе. В Гренобле он открывается дофином Умбером II и прозябает с 1339 г.; в Оранже, имперском городе, университет преуспевал лишь в период между 1365 и 1475 гг. Людовик II Провансальский с 1409 г. зазывал в Экс бургундцев, провансальцев, каталонцев — согласно терминологии, применяемой для наций в Монпелье. Дольский университет, основанный Филиппом Добрым, герцогом

179

Бургундским, с помощью папы Мартина V, исчезает в 1481 г. В Валансе университет был обязан своим существованием дофину, будущему Людовику XI; его деятельность сводилась к преподаванию права с 1452 г. Сделавшись королем, Людовик XI основал университет в своем родном Бурже в 1464 г. Герцог Бретонский в это же время создает университет в Нанте в 1460 г., который был затем открыт заново Карлом VIII в 1498 г.
Раздел Франции между англичанами и Карлом VII породил три процветавших университета: в Кане (1432) и Бордо (1441) с английской стороны; в Пуатье (1441) — с французской. Если не брать Монпелье с его медицинской специализацией, то Париж оставался главным интеллектуальным центром французских земель, равно как и тех, что находились в орбите Франции.
Это преумножение университетов, если не уничтожило, то, по крайней мере, существенно уменьшило международный характер важнейших университетов. В любом случае оно разрушило систему наций, которая ранее была столь важным элементом университетской структуры. Перл Кибр проследил это исчезновение университетских наций на протяжении XIV-XV вв.1

Университетские мэтры и политика

Этот процесс был частью эволюции, превращавшей большие университеты в политическую силу конца Средних веков. Они играли активную роль, выходя иной раз на первый план в борьбе между государствами. Они были театром, на сцене которого разыгрывались жесточайшие кризисы, поскольку «нации» университетов

1. The nations in the medieval universities, 1948.

180

вдохновлялись теперь национальным чувством, а университеты интегрировались в новые структуры национальных государств.
Рассмотрим вкратце эту эволюцию, бросив взгляд на политический аверроизм Оккама и Марсилия Падуанского, на кризис в Праге и на политическую роль Парижского университета.
Жорж де Лагард в знаменитой серии исследований о Рождении светского духа на закате средневековья дал проницательный анализ ряда тезисов, а также политической деятельности Уильяма Оккама и Марсилия Падуанского. Хотя между воззрениями этих двух мыслителей имелись важные различия, оба они находились подле императора Людовика. Баварского в первой половине XIV в. и вели общую борьбу против папства с его притязаниями на светскую власть.
Их полемическая и теоретико-политическая активность способствовала появлению шедевра Марсилия Падуанского, Defensor Pacts. Легко заметить, какие традиции, помимо духа итальянских коммун, вдохновили автора на написание данного труда. Это прежде всего традиция гибелинов, противившихся папским претензиям на светскую власть, придерживавшихся принципа разделения духовной и мирской властей и отдающих последнюю императору. С философской точки зрения это — аверроистская традиция, дающая иную, чем в томизме, интерпретацию Аристотеля. В области социальной философии она завершается эмпиризмом, который не вполне точно определяют как натурализм — в связи с тем, что он склоняется к освобождению политики от морали, к тому, чтобы отдать преимущество индивидуальной воле, а не сущностной объективной реальности, к тому, что социальный по-

181

рядок сводится к механическому равновесию, а природа подменяется договором. К этому добавляется влияние законников из клана Дюбуа-Ногарэ, который, находясь в окружении Филиппа Красивого на грани XIII-XIV вв., уже вел ожесточенную борьбу против папства, отстаивая зарождающуюся монархию.
Следствием стала доктрина полноты государства, утверждение его автономии, покоящейся на разделении права и морали. Позитивистская концепция социальной жизни ведет к признанию божественных прав за утвердившимся социальным порядком. Если вы противитесь светской власти, даже если ее носители не верны религии или извращают ее, то вы подлежите вечному проклятию... Всемогущее государство требует всех прав в социальной жизни, всеми силами утверждая ее единство:
оно имеет законодательную, исполнительную и юридическую власть. Оно универсально — на отданной ему территории ни один подданный не может избегнуть власти государя. В конечном счете, мирское государство не довольствуется тем, чтобы оттеснить церковь в духовную сферу. Государство притязает на некую духовную миссию, на право командовать и этой сферой. Наконец, исчезает всякое различие между духовным и временным:
Без сомнения, законодателю-человеку не принадлежит... творение или приостановление духовных правил, поскольку последние суть не что иное, как предписания или позволения самого Бога. Но человеку — законодателю или судье — принадлежит дознание всех законных или незаконных действий, совершаемых или не совершаемых людьми, мирянами или священниками, черным или белым духовенством, идет ли речь о вещах духовных или вещах временных, с тем условием, что это не касается чисто духовных материй... Кажется, мы

182

слышим здесь Лютера: Все, что не относится к жизни по благодати, все, что материализуется в жизни церкви и мира, принадлежит государству. Все, что относится к исполнению морального закона в веке сем, отходит от церкви и переходит к государству.
Эта доктрина взрывоопасна, она пройдет свой путь и заявит о себе в мыслях столь разных лиц, как Макиавелли и Лютер, Гоббс и Руссо, Гегель и Огюст Конт, Ленин и Шарль Моррас.
Но что отличает Оккама и в особенности Марсилия Падуанского от традиции гибелинов — так это полное отсутствие мечтаний об объединении в одной светской империи если не всего человечества, то хотя бы всего христианского мира.
Марсилий Падуанский здесь целиком противостоит Данте, для которого император должен был восстановить это фундаментальное единство. Схоластическая политика искала того, как распространить на всех людей полис Аристотеля, преображенный в христианский град. У Марсилия политика предполагает многообразие наций и государств. В Defensor Pads мы читаем:
Можно задаться вопросом, следует ли всем людям, живущим в гражданском состоянии и населяющим поверхность земного шара, иметь единственного верховного правителя или же, напротив, предпочтительно, чтобы в разных краях, разделяемых географическими, языковыми или моральными границами, каждое сообщество обрело то правление, какое ему подобает. Кажется, предпочтительнее второе решение, в коем следует видеть воздействие небесной причины, желающей ограничить беспредельное размножение человеческого рода. Действительно, можно считать, что природа решила умерить это размножение войнами или

183

эпидемиями, подбрасывая человеку трудности на каждом шагу.
Политический оккамизм и аверроизм отстаивают экстремистский тезис, крайне далекий от условий XIV п., хотя и получивший тогда широкую известность. Но они соответствуют общей тенденции, заявляющей о себе в интеллектуальном переосмыслении политических перемен. Мысль принимает распад единства, она соглашается на разделение и принимает участие в расколе христианского мира. Она приемлет партикуляризм.

Первый национальный университет: Прага

Мысль принимает даже национальное чувство. Мы наблюдаем это в Праге. Университет здесь был основан в неспокойной обстановке. Подобно всем университетам, он был международным, но постепенно им завладели немецкие преподаватели и студенты, число которых увеличивалось в связи с оттоком из Парижа во время Великой Схизмы. Тут они сталкиваются с чешским началом, все более осознающим свою самобытность и свои устремления. К этой этнической оппозиции прибавляется корпоративная: господство немецкой нации над чешской сказывается на распределении представителей этих двух групп по кафедрам и университетским постам. За всем этим стоит социальная оппозиция:
чехи опираются на низшие классы — крестьян и ремесленников, тогда как утвердившиеся в этой стране немцы представляют прежде всего богатую городскую буржуазию, большую часть дворянства и духовенства.
Достаточно было появления одного лица Яна Гуса, чтобы произошел взрыв. Вместе со своими друзьями он

184

привлек философскую и богословскую доктрину, многим обязанную Оксфорду и Виклифу. Гус наладил связь между университетской средой и народным окружением Праги и Богемии, воодушевил их своим красноречием и своей страстностью, оказал эффективное давление на слабого короля Богемии Венцеслава IV. Конфликт разрешился в пользу чехов королевским декретом 1409 г. на Кутной горе. Теперь среди наций первенство было за чехами, а все члены университета должны были приносить присягу на верность богемской короне. Немцы покидают Пражский университет и основывают собственный в Лейпциге. Это важная дата средневековой истории: рождается национальный университет, интеллектуальный мир отливается в политические формы.
Путь, который вел к интеграции Парижского университета в национальную монархию, был полон превратностей.

Париж: величие и слабость университетской политики

После отъезда многих англичан во время Столетней войны и многочисленных немцев в период Великой Схизмы Парижский университет становится все более французским по своему составу. По крайней мере со времени правления Филиппа Красивого он играет значительную политическую роль. Карл V называл его старшей дочерью Короля. Университет официально представлен в национальных соборах французской церкви, на ассамблее Генеральных штатов. Он выступает как посредник во время борьбы двора и парижан, возглавляемых Этьеном Марселем, во время восстания

185

186

187

маиотенов; подпись представителя университета стоит под договором в Труа.
Престиж университета огромен. Он объясняется не только числом студентов и преподавателей, но и всех оканчивавших его магистров, которые занимают первостепенные должности по всей Франции и за ее пределами, сохраняя тесные связи с университетом.
В то же время он связан и с папским престолом. К тому же все авиньонские папы — французы, они явно покровительствуют университету, привязывают его к себе щедрыми дарами. Каждый год в Авиньонский дворец отправляется rotulus nominandorum, свиток с именами мэтров, для которых университет милостиво просит папу о кормлении или церковном бенефиции. Если он был старшей дочерью Короля, то он был также первой школой Церкви и играл роль международного арбитра в богословских вопросах.
Схизма поколебала это равновесие. Поначалу университет встал на сторону Авиньонского папы, но затем, устав от все растущего лихоимства папы, заботясь о восстановлении единства церкви, университет оставляет решение за королем Франции, а сам неустанно призывает к соборному воссоединению, чтобы положить конец расколу путем отречения соперничающих первосвященников. Одновременно университет отстаивает верховенство Собора над папой, относительную независимость национальной церкви от Святого престола, т. е. галликанство. Но если первое требование подняло престиж университета в христианском мире, то второе привело к охлаждению в отношениях с папством и к растущему влиянию на него монархии.
Казалось, был достигнут полный успех. Собор в Констанце, где университет сыграл роль лидера, освящает

188

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Университет руководил процессом против девы гуманистов монтрей
Бывший ректором парижского университета
Принимается декрет для всякого доктора