<<<     ΛΛΛ     >>>   

Обманутый в своем ожидании, враг обратил свое бешенство на тех, которых легче можно было победить. Среди имевших несчастье уступить пыткам и отвергнуться от веры Христовой находилась одна женщина по имени Библиас. Казалось, она уже совсем была в руках дьявола. Обнаруженная ее слабость давала повод надеяться, что у нее легко будет вырвать признание в преступлениях и гнусностях, в которых нас упрекают. Ее подвергли пытке. Но жало земных страданий словно пробудило ее уснувшую совесть и напомнило ей о вечных муках: Библиас отвечала самыми энергичными отрицаниями на всю настойчивость преследователей. «Как могли бы мы без ужаса есть мясо маленьких детей, — кричала она, — когда мы считаем грехом питаться кровью животных?» Таким образом своим мужеством она исправила предшествующее свое отпадение, заявила, что она христианка, и удостоилась чести снова занять место среди мучеников. ..

Сам блаженный Потин, епископ церкви Лионской, попал в руки преследователей. Ему было более девяноста лет. К этому преклонному возрасту у него присоединилась мучительная болезнь, так что его пришлось нести на суд... Все магистраты, весь народ сопровождали его с криками, точно он был сам Христос. «Какой Бог у христиан?» — спросил его правитель. «Вы познаете его, если окажетесь достойными этого», — отвечал он. После этих слов толпа, без сострадания к его сединам, бросилась на него: ближние били его ногами и кулаками, дальние бросали ему в голову разные предметы, словно все считали за грех не поиздеваться над святым старцем; они думали, что таким образом отомстят за поругание чести своих богов. После этого взрыва

574

насилий, Потин, весь израненный и полумертвый, брошен был в темницу, где и скончался по прошествии двух дней...

Наконец, настал тот момент, когда каждый из христиан различной казнью закончил свое славное мученичество... Матур, Санкт, Бландина и Аттал отданы были на растерзание диким зверям в амфитеатре, во время торжественных игр, устроенных специально для услаждения толпы зрелищем растерзания христиан. Несмотря на все прежние мучения, Матур и Санкт перенесли все пытки, которым подвергли их теперь, с такой стойкостью, как будто они раньше ничего не испытали... Согласно обычаю, их сначала секли плетьми, а потом отдали во власть диких зверей и черни, которая беспорядочными криками ежеминутно требовала все новых издевательств или новых мучений. Так, со всех сторон раздалось требование железного кресла. Этот снаряд был принесен, его накалили на огне и потом сажали на его мучеников. Ужасный запах горелого мяса распространился в амфитеатре. Бешенство зрителей росло вместе с геройством мучеников. От Санкта так и не могли добиться иного ответа, кроме того, который он дал еще во время первого допроса: «Я христианин!» Эти два воина Христовых в течение целого дня одни доставляли толпе жестокое развлечение, которое обыкновенно дают несколько пар гладиаторов. После всех этих мук они продолжали еще дышать: палач прикончил их ударом меча.

В тот же день Бландина привязана была к столбу, водруженному на арене, чтобы быть растерзанной дикими зверями. Руки ее распростерты были в виде креста; в таком положении она с жаром молилась. Но ни один зверь не тронул отважную деву, и ее отвели обратно в темницу... Толпа двадцать раз требовала Аттала; имя его было на устах у всех; на его лице можно было прочесть ту благородную гордость, которая вдохновляется добродетелью... Он обошел кругом амфитеатра, предшествуемый ликтором, который нес дощечку с надписью: «Это — Аттал христианин». При виде его толпа стала издавать яростные восклицания. Однако правитель, узнав, что Аттал — римский гражданин, вернул его обратно в тюрьму вместе с другими. Он счел нужным списаться по этому поводу с цезарем (Марком Аврелием). Он составил точный список всех заключенных христиан и стал ждать императорского решения...

Император приказал подвергнуть смерти всех, кто будет упорно стоять на том, что он христианин, а остальных освободить. Чтобы придать своему суду больше торжественности, правитель выбрал день, в который обыкновенно собираются каждый год в наш город торговцы из всех чужеземных провинций [1]. Это стечение громадного количества

__________

[1] Без сомнения, это был день, в который собиралось национальное собрание трех Галлий. В этот день в Лионе справлялись торжественные игры и происходила большая ярмарка.

575

людей показалось ему удобным моментом для зрелища, которое он собирался дать народу. Судебная трибуна была воздвигнута посреди форума, и сюда приведены были мученики и поставлены перед плотно стоявшей толпой. Все, признанные римскими гражданами, были сейчас же обезглавлены; остальных приберегли для амфитеатра... В то время как их допрашивали, у подножья трибуны стоял фригийский врач, по имени Александр, давно уже поселившийся в Галлии... Глядя на обвиняемых, он головой делал им знак, чтобы они смело признавались в своей вере... «Ты кто такой?» — спросил правитель. «Я христианин», — отвечал он, и тут же присужден был к отдаче на растерзание зверям. Несмотря на свое звание римского гражданина, Аттал подвергнут был той же участи...

Итак, на следующий день их обоих вывели на арену. Они прошли последовательно весь обычный ряд мучений, пока меч палача не прикончил их. Александр не испустил ни одной жалобы; он не произнес даже ни одного слова, весь отдавшись своему общению с Богом. Когда Аттала посадили на раскаленное железное кресло, и когда запах его горевшего мяса наполнил собой арену, так что стал беспокоить зрителей, Аттал воскликнул: «Поистине, это вы едите теперь человеческое мясо! А мы, мы никогда не ели людей, мы никогда не совершали преступлений». Кто-то закричал ему: «Скажи нам имя твоего Бога». «У Бога нет имени, как у какого-нибудь смертного», — отвечал он.

Из всего этого ряда мучеников оставалась одна Бландина, да еще один юный христианин, пятнадцати лет, по имени Понтик. Каждый день их водили в амфитеатр, заставляя быть свидетелями мучения их братьев. Наконец в последний день игр их заставили принять участие в борьбе. Их притащили к языческому жертвеннику, стоявшему посреди арены, и хотели заставить их совершить жертвоприношение богам: презрительным жестом они отвергли это. Тогда народ разразился бешеными проклятиями. Не обращая внимания ни на юный возраст Понтика, ни на пол Бландины, их подвергли всем обычным мучениям. Время от времени палачи останавливались, требуя от этих отважных страдальцев, чтобы они поклялись именем богов, но тщетно. Бландина даже уговаривала Понтика показать этой варварской толпе, какие чудеса может совершить Иисус Христос над ребенком. Молодой христианин боролся с непобедимым мужеством и умер в мучениях. Наконец, блаженная Бландина, как мать, видевшая торжество всех своих сыновей, последней прошла по этому полю, окровавленному муками и скорбью. Казалось, она торопилась уйти к своим; она словно шла на брачный пир. После бичевания, терзания дикими зверями и пытки железным креслом ее закатали в сеть и бросили бешеному быку, который многократно подбрасывал ее на воздух. Святая, отдавшаяся целиком созерцанию вечных благ, которые должны были достаться ей в награду, поддерживала в себе

576

дух сладкой беседой с Иисусом Христом: отдавшись горячей молитве, она, по-видимому, даже не страдала. В конце концов меч палача покончил с ней, и сами язычники говорили, что никогда не видана была такая геройская женщина.

Однако, бешенство против святых только усилилось благодаря зрелищу их мужества. Трупы умерших в темнице выставлены были на улицу на съедение собакам. Воины охраняли их днем и ночью, чтобы не допускать тех из нас, которые намеревались собрать драгоценные останки. Прежде всего разрезали на куски и выставили публично все то, что ускользнуло от зубов диких зверей и от пламени костра; все эти окровавленные куски и над ними головы, отрубленные мечом, оставались несколько дней без погребения, охраняемые отрядом воинов. Языческая толпа приходила услаждать свои взоры этим ужасным зрелищем. Одни дрожали от бешенства и скрежетали зубами; кажется, они хотели бы найти для этих мертвых новые, еще более ужасные мучения. Другие произносили против них возмутительные оскорбления; они приветствовали богов за то, что те так хорошо отомстили своим врагам. Немногие обнаруживали некоторое чувство умеренности и, казалось, жалели нас. «Бедные люди, — говорили они, — где же их Бог? К чему же послужила им их религия, которую они поддерживали даже ценой жизни?» Так относились к делу язычники.

Что касается нас, то невозможность похоронить наших мучеников причиняла нам тяжелое горе. Тщетно пытались мы воспользоваться темнотой ночи или смягчить деньгами или просьбами сердца палачей. Все было напрасно: тела охранялись с ревнивой заботливостью; язычники думали, что окончательно выиграют дело, если мученики останутся без погребения. После такой шестидневной всенародной выставки посреди издевательств и оскорблений черни, драгоценные останки были сожжены на костре; после этого пепел бросили в Рону, чтобы не осталось никакого следа. Язычники действовали таким образом, чтобы показать свое превосходство над Богом христиан и помешать воскресению мучеников. «Ведь, это безумная надежда на воскресение внушает христианам их неслыханной фанатизм, ей мы обязаны нашествием этого странного и нелепого учения. Посмотрим теперь, как их Бог возьмется за то, чтобы воскресить их и вырвать из наших рук».

(Письмо, приведенное у Евсевия, в Истории Церкви, V, 1).

В то время как власть императора безусловно господствовала над всем, одна только христианская церковь почти ускользала от ее действия.


577

Великий принцип, еще в колыбели, спас ее от всеобщего рабства. Ее Основатель заявил, что надо отдать кесарево кесарю и Божие — Богу. Он подразумевал под этим, что религия, которая в прежние времена сливалась с государством, впредь должна сделаться независимой от него, что их судьба больше не связана, что они не должны больше оказывать друг на друга никакого влияния.

Во имя этого принципа, христианское общество в течение первых трех веков было чуждо каких бы то ни было политических учений. Оно не поддерживало государства и не нападало на него; не проповедовало и не осуждало политической свободы; политическая власть, социальные реформы, весь ход земных дел, — все это оставалось ему чуждо и нисколько не касалось его. Из того, что христианское общество поставило себе за правило повиноваться кесарю, мы не должны делать вывода, что оно сочувствовало существующему порядку в империи. Это был лишь акт подчинения, и больше ничего: оно принимало этот порядок как нечто такое, против чего не стоило восставать. В основе его убеждений относительно правительства был полный индифферентизм. Оно крепко стояло лишь на одном, чтобы религия была вне власти государства.

И римская империя, со всем ее могуществом, не в силах была разрушить эту стену, которую христианское общество поставило между ней и собой. Глазам современников представилось тогда зрелище, в те времена в высшей степени странное: целое население жило в пределах империи совершенно обособленной жизнью. Подчиняясь ей, оно оставалось в то же время независимым, и при тогдашнем всеподавляющем гнете сумело сохранить свободу мысли, свои собственные убеждения и свои особые учреждения.

Когда при Константине империя официально признала христианство и приняла его, то можно было опасаться, что она будет стремиться к господству над ним. Но церковь сумела избежать этой опасности. Она никогда не допускала, чтобы император сделался ее главой, подобно тому, как он был верховным жрецом древней религии. Императоры никогда не имели власти в вопросе о догматах христианской веры.* Правда, они созывали соборы, и каждый раз, когда присутствовали лично, то и председательствовали на них, но было бы ошибочно думать, что они имели хотя бы малейшее влияние на решение вопросов веры: христианские догматы оставались всегда независимыми от государственной власти. Государство сохраняло за собой лишь две прерогативы по отношению к церкви: первая состояла в том, что собор мог быть созван только с согласия императора; вторая — что только он мог обнародовать решения собора и придать им обязательную силу закона. По обоим этим пунктам к церкви
__________

* Неверно. Евсевий Кесарийский признавал подобное право за императором.

578

лишь применялись постановления общего права, так как было установлено, что никакое собрание не может состояться без разрешения властей, и никакой законодательный акт не может исходить из иного источника, кроме главы государства. Из кодексов мы видим, что государство много занималось церковью, может быть, даже больше, чем следовало; но оно занималось ею, лишь отвечая собственным желаниям церкви и следуя ее указаниям. Особенно замечательно то, что государство никогда не пыталось присвоить себе право назначения епископов; оно уважало в этом отношении правила, установленные церковью: епископы по-прежнему избирались духовенством и населением в каждом данном городе без вмешательства императорских чиновников.*

Таким образом, христианская церковь, несмотря на неизбежное покровительство государства и под его непосредственным надзором, оставалась все-таки независимой. Свобода, отовсюду изгоняемая, нашла себе убежище в церкви. Оттого-то церковь и избежала того постоянного влияния, которое империя оказывала на все в те времена. Она сохранила свою жизненную энергию и оставалась бодрой и деятельной в то время, когда все изнемогало в бессилии. Даже в этот период она сумела держаться настолько в стороне от государства, чтобы ее не коснулось всеобщее нерасположение, которое все усиливалось по отношению к учреждениям империи: ни разочарование в империи, ни ее падение не затронули церкви. Когда римская империя рухнула, церковь оставалась незыблемой, поддерживаемая своими собственными силами и готовая теперь, в свою очередь, принять на себя руководство обществом.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян 11 император
Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян 2 множество
Марк аврелий заставляли сенаторов помещать в дома
Саламинцы уплатили проценты за истекшие 6 лет
Я вошел в квартиру