<<<     ΛΛΛ     >>>   

Таким образом, ученый вполне способен получить нечто из истории в «чистом виде», помимо интерпретаторов прошлых времен. И это «нечто» совсем не так незначительно, как казалось когда-то. Прямые остатки минувших эпох не играли существенной роли в историческом познании до тех пор, пока историки сосредоточивались на политической истории, на рассказе о событиях. Но коль скоро предмет истории изменился и центр тяжести исследования сместился в область социальной истории, истории экономики, культуры, явлений массового сознания, реальные объекты прошлого, будь то орудия труда, формы поселений или языки, фольклор, приобрели новое значение. Это та чувственная реальность, к которой социальный историк может прикоснуться непосредственно и истолкование которой менее спорно, чем прямые высказывания источников, содержащие оценку событий их современниками и участниками. Блок в этом смысле противопоставляет свидетельства «намеренные» свидетельствам «ненамеренным», «невольным», отдавая предпочтение последним: «Только этим путем удалось восстановить целые куски прошлого: весь доисторический период, почти всю историю экономики, всю историю социальных структур» 42.

Иными словами, переоценка сравнительной важности разных видов исторических свидетельств тесно связана с переориентацией исторической науки. Переместив главное свое внимание с описания политических событий на изучение глубинных социально-экономических и культурных процессов, она обратилась к иным категориям исторических источников, которые по своей природе оказываются более достоверными, более точно и однозначно интерпретируемыми, чем источники, излюбленные традиционной историографией. «По счастливому единству... самое глубокое в истории — это также и самое в ней достоверное»43.

Однако добыть это «достоверное» подчас исключительно трудно. В медиевистике в особенности. Вот пример. Вплоть до XIII в. почти все юридические документы, столь важные для социального историка, составлялись на латинском языке. «Но факты, память о которых они старались сохранить, первоначально бывали выражены не на латыни. Когда два сеньора спорили о цене участка земли или о пунктах в договоре о вассальной зависимости, они, по-видимому, изъяснялись не на языке Цицерона. Затем уже было делом нотариуса каким угодно способом облечь их соглашения в классическую одежду. Итак,—заключает Блок,—

" Block M Apologie pour 1'Histoire P. 20 42 Ib.d P 24 41 Ibid P 49

всякая или почти всякая латинская грамота или запись представляет собой результат транспозиции, которую нынешний историк, желающий докопаться до истины, должен проделать снова в обрат-ком порядке» 44.

За этой фразой скрыты огромные методические и исследовательские усилия, воодушевляемые стремлением установить контакт с сознанием людей средневековья, понять их мысли и намерения, зашифрованные в документах, написанных на языке, на котором эти люди не говорили и не думали. К сожалению, приходится признать: мало историков, ставящих перед собой подобную задачу и знающих, как ее решать,—в той мере, в какой она вообще разрешима. «Хорошо бы,—продолжает Блок,—если эта работа (перевод на латынь документа понятий, выраженных на народном языке.—А. Г.) совершалась всегда по одним и тем же правилам! Но где там! От школьного сочинения, язык которого неуклюже калькирует мысленную схему на народном языке, до латинской речи, тщательно отшлифованной ученым церковником, мы встретим множество ступеней» 45.

Это—один из «уроков метода», даваемых работами Блока. Его труды содержат немало убедительных опытов терминологического анализа, ведущего к более точному и глубокому постижению социальной действительности, скрывающейся за источниками.

Не будем останавливаться на примерах такого анализа, но не откажем себе в удовольствии вкратце изложить содержание маленького очерка о посвящении в рыцари, который мы находим в одной из глав II тома «Феодального общества»: это своего рода образец социального исследования обряда. Начиная с середины XI в. французские тексты все чаще упоминают действия, сопровождавшие вступление в число рыцарей: юношу опоясывают мечом, он получает от сеньора удар мечом плашмя по плечу, вскакивает затем на коня и поражает цель копьем. Существенным моментом этого акта считалось физическое соприкосновение посвящаемого юноши и посвящающего сеньора—таким путем один мистическим образом влияет на другого, так же как епископ — на посвящаемого им в сан священника. Блок сближает этот ритуал с инициациями молодых людей в примитивных обществах; несомненна связь его с древнегерманскими обычаями.

Констатацией подобной преемственности и ограничивались предшественники Блока. Для него же здесь проблема только начинается. Ибо «с изменением социальной среды соответственно изменилось и человеческое содержание акта»46. У германцев все свободные мужчины составляли войско, и посвящение юноши было лишь ритуалом вступления его в состав народа, тогда как в фео-

41 Bloch М. La societe feodale. P. 122—123. 43 Ibid. P 123. 41 Ibtd. P 436.

208

дальнем обществе складывается особая группа профессиональных воинов, в которую входят вассалы и сеньоры, и эта церемония превращается в форму вступления в класс. Однако в «первый феодальный период» рыцарство было классом только фактически. С середины же XI в. оно начинает оформляться, и рыцарский обряд становится своего рода посвящением, сопровождающим приобщение к сословию — ordo, подразделению, из которых, согласно божественному замыслу, состоит общество. «Но как в обществе, жившем под знаком сверхъестественного, ритуал вручения оружия, первоначально чисто светский, мог не получить сакрального отпечатка?»47 И он действительно его получает: духовенство освящает оружие, рыцарь возлагает свою перчатку на алтарь, молитвы сопровождают обряд: Несколько позднее акт посвящения становится наследственной привилегией «благородных», и момент, когда об этой привилегии открыто заявляют, свидетельствует о ясном осознании рыцарями своей социальной обособленности в феодальном обществе. Рост классового самосознания дворянства в XII в. отражает вместе с тем изменения, которые происходили в обществе в целом, — обострение противоречий между феодалами и крестьянами, усиление горожан. Именно в этой обстановке господствующее сословие и ощутило потребность отгородиться от «низких» и простолюдинов. Таким образом, кристаллизация рыцарства находит свое выражение и в церемонии посвящения. Анализ социальной терминологии, ритуалов, которыми была насыщена жизнь средневекового общества, позволяет Блоку исследовать жизненную реальность 48.

Вспомним приведенные выше слова Альфана о том, что история вынуждена покорно копировать исторические свидетельства, не отступая ни на шаг от их буквы и полностью разделяя с ними их ограниченность. А вот как толкует эту зависимость Блок: «При нашей неизбежной подчиненности прошлому мы пользуемся по крайней мере одной льготой: хотя мы обречены знакомиться с ним лишь по его следам, нам все же удается узнать о нем значительно больше, чем ему угодно было нам открыть. Если браться за дело с умом, это великая победа понимания над данностью» 4Э. Историческая наука — не «вечная и неразвивающаяся ученица» древних хроник, копирующая их оценки, но «все более отважная исследовательница ушедших эпох»50.

47 Bloch M. La societe feodale. P. 438.

48 Продолжая и углубляя анализ ритуалов вассальной зависимости, современный французский медиевист Жак Ле Гофф опирается на труды Блока, демонстрируя тем самым их плодотворность для современного исследования средневековой социальной символики. См.: Le Coff ]. Le rituel symbolique de la vassalite. // Le Coff J. Pour un autre Moyen Age. Temps, travail et culture en Occident: 18 essais. Paris, 1977. P. 349—420.

49 Bloch M. Apologie pour 1'Histoire. P. 25. M Ibid.

209

V

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

История
История вправе назвать в числе самых бесспорных побед то деятельности приговор
Обращается к истории культуры
Здесь установление разногласия опровергло одно из противоречивых свидетельств
В план гносеологии с преувеличением значимости психологического начала в истории проблемы феодализма