<<<     ΛΛΛ     >>>   

Вместо времени, которое существует "только тут" просто как чистый физический параметр, Бродель устанавливает множественность (форм) социального времени, форм творимого времени, которое, будучи создано, помогает нам организовывать социальную реальность, и вместе с тем существует как сдерживающий фактор, ограничивающий социальное действие. Но, установив пределы и ошибочность "событийной истории", он тут же добавляет, что не только историки впадают в эту ошибку: "Но если быть справедливым, то необходимо признать, в этой чистой "описательности" виновна не одна только история. Все общественные науки склонны попадаться в эту ловушку" (5, 129).

Представляется, говорит Бродель, что в этом отношении номотетическая социальная наука имеет не больше достоинств, чем идеографическая история. Подробнее он останавливается на поисках К. Леви-Строссом базовых социальных отношений,

[183]

которые присутствуют в любом социальном взаимодействии, тех элементарных клеток, которые и просты, и загадочны (опять наши "атомы"), и которые необходимо отыскивать для того, чтобы "постичь смысл всех знаковых систем и выразить их языком азбуки Морзе" (23, 71). Но это, замечает Бродель, (совсем) не то, что я понимаю под (термином) longue duree. Совсем наоборот: "Обратимся снова к понятию длительности. Я сказал, что модели бывают разной длительности: я сравниваю модели с кораблями... Кораблекрушение - это всегда наиболее значимые моменты.... Не прав ли я, когда говорю, что квалитативные математические модели.... плохо приспособлены к таким путешествиям, и именно прежде всего потому, что они движутся лишь по одной из бесчисленных "дорог времени", а именно подлинной, очень длинной дороге, (находящейся) в тени событий, конъюнктур и разрывов" (23, 71-72).

Таким образом, по словам Броделя, поиск бесконечно малой (идеографическими историками), и поиск не большой, а очень большой продолжительности ("если оно существует, то оно не может быть ничем иным как временем пророков" (23, 76)) номотетиками, обладают общим недостатком15. Бродель заключает анализ двумя утверждениями. Во-первых, существует множество типов социального времени, переплетённых между собой, важность которых обусловлена своего рода диалектикой длительностей. И поэтому, во-вторых, ни эфемерные и микроскопические "события", ни смутное понятие бесконечно-вечной (временной) реальности не могут быть объектом плодотворного интеллектуального анализа. Напротив, если мы хотим достичь значимого (и содержательного) понимания действительности, нам следует опираться на то, что я буду называть "неисключённым средним" как времени, так и длительности, на единичное и всеобщее одновременно, и ни на одно из них в отдельности16,

Бродель рассматривает традиционную историю как предпочтение времени (определенного времени) над длительностью, и стремится восстановить в правах "большую длительность" в качестве ключевого эпистемологического инструмента в социальной науке. Пригожин рассматривает традиционную физику как предпочтение длительности (определенной длительности) над временем, и стремится установить "стрелу времени" в качестве ключевого эпистемологического инструмента в естественной науке.

Здесь для понимания полемики также необходимо обратиться к её истории. История естествознания в последние два столетия несколько отличается от развития социальных наук. Ньютонианская наука следовала в неизменном направлении по крайней мере с XVII столетия, - и как интеллектуальное построение, и как идеология, организующая научную деятельность. К началу XIX века она была канонизирована Лапласом, в чём можно убедиться, взяв любое учебное пособие. Множество её последователей были убеждены в том, что главные научно-теоретические открытия уже сделаны, и всё, что оставалось действующим учёным, так это подчищать отдельные незначительные шероховатости, а также продолжать использование теоретического знания на практике.

Но как мы знаем, или должны знать, процесс теоретизирования (как и история) никогда не заканчивается, т.к. наше знание, каким бы надежным оно ни казалось в настоящем, по большому счёту преходяще: оно связано с социальной ситуацией, условиями, в которых мы его добываем и формируем. Как бы то ни было, ньютонианская наука столкнулась с физической реальностью, которая оказалась труднообъяснимой, и к концу XIX столетия, когда Пуанкаре показал неразрешимость "проблемы трех тел", она испытывала большие трудности, хотя большинство учёных и не было готово признать это.

И только в 1970-х гг. трудности, которые испытывала парадигма ньютоновской механики, стали осознаваться достаточно широко для того, чтобы можно было говорить о значительном интеллектуальном движении в естествознании, ставящего под вопрос доминирующие и ранее бесспорные представления. Это движение имеет много названий. Для краткости его можно назвать "изучением сложных процессов". Одной из центральных фигур этого движения был Илья Пригожин, получивший Нобелев-

[189]

скую премию за свою работу о диссипативных структурах. Я буду использовать здесь текст его последнего труда, в котором он подытоживает свои взгляды - ''Конец определенности: время, хаос и законы природы" (27). Как понятием "большой длительности" мы можем обозначить главную идею Броделя, так и выражением "стрела времени"(это понятие взято у Артура Эддингтона17) мы могли бы обозначить главную идею Пригожина.

В качестве отправной точки своей книги он воспроизводит выводы, которые были сделаны (совместно с Изабеллой Стенгерс) в более ранней работе "Порядок из хаоса": 1) Необратимые процессы (которые связаны со "стрелой времени") так же реальны, как и обратимые, описываемые классической физикой; 2) Необратимые процессы играют конструктивную роль в природе; 3) Необратимость требует расширения теории динамики (27, 52).

Ньютоновская механика, говорит Пригожин, описывает устойчивые динамические системы. Однако, как для Броделя "событийная история" описывала часть, причём малую часть исторической действительности, - точно так же для Пригожина устойчивые динамические системы являются частью, причём малой частью, физической действительности. В неустойчивых системах, незначительные изменения в начальных условиях, которые всегда и необходимо единичны, производят совершенно различные результаты. Воздействие начальных условий практически не изучено ньютоновской механикой.

И так же, как для Броделя влияние периодов "большой длительности" наиболее отчётливо в крупномасштабных (а не мелкомасштабных) структурах, так и для Пригожина "именно в макроскопической физике необратимость и вероятность проявляются с наибольшей очевидностью" (27, 52]. Наконец, так же, как для Вроделя "события - это пыль", так и для Пригожина "когда речь идет об этих переходных взаимодействиях.... то расплывчатыми сроками (времени) можно пренебречь" (27, 51). Однако, ситуация становится противоположной, когда Пригожин касается броделевской longue duree. "Короче говоря, в устойчивых взаимодействиях расплывчатые сроки становятся преобладающими" (27, 62).

По Броделю, существует множество форм социального времени. Только для очень больших длительностей (напомню, он говорил "которые если и существуют, то они должны быть Временем пророков") можно утверждать действительно универсальные законы. Такого рода социальная наука предполагает, как и ньютоновская механика, что (состояние) равновесия вездесуще. Туда же мстит и Пригожин: "всеобщие законы природы описывают равновесные или близкие к равновесию состояния, но когда последние далеки от равновесия, они приобретают иной характер и зависят от необратимых процессов... В состоянии далеком от равновесия, ... материя становится более активной" (27, 75).

Не смущает Пригожина также и понятие активной природы, скорее даже обратное: "Именно потому, что... мы являемся одновременно и актерами и зрителями, мы можем что-то понять в природе" (27, 173-174].

Существует, однако, одно важное отличие между рассуждениями Броделя и Пригожина, различие между их отправными точками. Броделю приходилось бороться с господствующим взглядом в исторической пауке, который игнорировал структуры, т.е. длительность. Пригожину приходилось бороться с господствующим взглядом в физике, который игнорировал ситуации неравновесия и следствия уникальности начальной ситуации, т.е. времени. Поэтому Бродель говорил о значении периода "большой длительности", а Пригожий о значении "стрелы времени18. Но так же как Бродель не хотел выпрыгнуть из накалённой сковородки "событийной истории" в огонь "очень больших временных длительностей" (trus longue durce), так же Пригожин не стремится отречься от обратимого времени для того, чтобы угодить в пламя невозможности порядка и объяснения.

Пригожинское "неисключенное среднее" называется детерминированный хаос: "В самом деле, эти уравнения детерминированы так же, как и законы Ньютона. И, одна-

[190]

ко, они порождают непредсказуемые действия!" (27, 35). А, возможно, и больше, нежели просто действия, т.к. он говорит также, что вероятности "в сущности непредсказуемы" (27, 40). Вот почему я говорю об этой позиции как о находящейся в положении неисключённого среднего. Её срединное положение очевидно: "Чистая случайность является отрицанием реальности и нашего желания понять мир как детерминированный. То, что мы смогли построить - это узкая дорога между двумя концепциями, которые в равной мере могут вести к отчуждению, рождаемому миром, который управляется не оставляющими место ничему новому законами, и к миру абсурда, беспричинному миру, где ничего не может быть ни предвидено, ни описано". (27, 222). Пригожин сам называет это "средним определением" (27, 224), но здесь я хочу особенно подчеркнуть, что это не является простым утверждением достоинств золотой середины, а достоинств неисключённого среднего, детерминированного хаоса и хаотического детерминизма, в котором важны и время, и длительность, которое постоянно строится и перестраивается. Эта вселенная может и не быть проще, чем та, которую описывала, и какой её себе представляла классическая наука, но (наше) утверждение состоит в том, что такой взгляд ближе к действительной (картине) вселенной - более трудной для постижения, чем та, которую мы знали, но более стоящую того, чтобы быть познанной, более связанной с нашими общественными и физическими реалиями, в конечном счёте, морально более обнадёживающей.

Позвольте мне завершить (выступление) двумя цитатами. Первая - выдающегося бельгийского историка Анри Пиренна: "Всякое историческое построение покоится на постулате идентичности человеческой природы течению времени (cour des ages), (однако) стоит лишь на секунду задуматься, о том, что два историка, располагающих одними и теми же данными, трактуют их по разному, то станет ясно, что исторический синтез зависит от личности автора, от его социального, религиозного и национального, окружения" (26, 19-20).

Вторая цитата принадлежит американскому философу Альфреду Норту Уайтхеду: "Современная наука усилила тягу человечества к странствиям. Её прогрессивная мысль и сё прогрессивная технология осуществляют путешествие во времени, от поколения к поколению, подлинную миграцию по морям приключений, не отмеченным на карте. Польза странствий состоит в том, что они опасны и требуют определенного мастерства, чтобы избежать несчастий. Следовательно, мы должны ожидать будущее, предполагать, что в будущем нас ждут опасности; и одной из положительных черт науки является то, что она позволяет смотреть этим опасностям прямо в глаза" (21, 270-271).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Валлерстайн И. Время и длительность в поисках неисключённого среднего историографии 8 времени
Валлерстайн И. Время и длительность в поисках неисключённого среднего историографии 13 естественная