Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Кроме того, я и сам далеко не «шпециалист»: до семи лет не знал, что слово «еретик» произносится с ударением на «и», куда уж мне учить других грамотности? Тем более что из множества знаков препинания только один пользуется моей симпатией. «Восклик» — командует, как часовой: «руки вверх!»; точка — знак спокойный, но бессмысленный, всего лишь дает паузу для вдоха-выдоха; многоточие — мнимомышление; запятая с двоеточием — жди перечисления с вариантом «чего изволите»; а вот самый достойный знак в моем ощущении — вопросительный. Иногда говорю студентам моего журналистского семинара: «Чем отвечать на мои вопросы, задавайте мне собственные, в них больше сведений о вас и больше содержания. Отсюда следует мое предложение читателю: мы будем размышлять об отечественной словесности. Вопросы мои будут, но ответы на них каждый сам себе даст. Захочет потом себя проверить? Словарей — тьма. (Не могу забыть маму, которую в нашей семье называли «босячкой»: эй, вы, «пэсменники-журналисты», как надо правильней говорить: «Статосрат или сратостат»? Мы с папой и старшим братом, видя «покупку», начинаем смеяться, а мама, вполне удовлетворившись нашей реакцией, невозмутимо советует: «Спокойно произносите: дирижопель»!) Начинаю: ложить или класть? договор или договор? опека или опёка? можно ли сказать о двух больших разницах или она одна? играть на бильярде или в бильярд? переполнен до отказа или заполнен? звонит ли телефон или звонит? свет тухнет или гаснет? учители или учителя? инженера или инженеры? свекла или свёкла? ихний или их? средства или средства? астроном или астроном? деньгами или деньгами (было бы их побольше!)? влазить или влезать? отпуски или отпуска? сойти с рельсов или с рельс? заняться или заняться? из Москвы или из города Москва? мышление или мышление? подтверждаю о том или то? разбирательство (словесное, а не техническое!) или разборка? осужден или осужден? заявление исковое или исковое? можно ли говорить «расширение эскалации», смотрибельно, читабельно, волнительно? чтение или чтиво? сбор, собрание, сборище или тусовка? Предугадываю ваш вопрос: какая разница, какими словами выражать наши мысли и чувства, если ничего в сущности не меняется? Откровенно отвечу, мой читатель: вы правы. Но верно ли будет называть общество (и вас вместе с ним) быдлом? Культурный народ чем вооружен? Только терпением, грамотностью и умом да знанием. Другого оружия я не знаю. Если вы знаете — парируйте. Я принимаю ваш вызов. Вдруг нахожу, представьте себе, у Даля перламутровое слово: «Оглумить» — ошеломить, поставить в тупик». Разве не поучительно звучит? И как интересно, не богохульствуя, читать Владимира Ивановича Даля: роман! Просто «оглумить» можно! На этом мы оборвем и закончим наш краткий поиск простоты языка и ясности изложения. Позвольте, однако, завершить Цицероном: «Даже не приведя доводы, можно сокрушить соперника своим авторитетом» . Коли так, кто смеет запретить нам легкомысленно воскликнуть: любой словарь «почище» Цицерона! Если в шутку, то, без сомнения, отвечайте нашим семейным перлом: «Дирижопель»! Но еще одно важное обстоятельство, без которого я не смею закончить повествование. Однажды у себя дома я обнаружил листочек с почерком мамы, обеспокоенной, как я понимаю, развитием младшего сына (меня) — тогдашнего студента второго курса юридического института, а было это в сорок девятом году (неужто полвека уплыло из жизни, как корова языком слизала?). Так вот, я прочитал листочек, навсегда запомнил его содержание: это была цитата! Моя мама с гимназическим образованием собственноручно переписала откуда-то добытый ею документ, написанный и составленный двадцатишестилетним Петром I в 1698-м: «Указую господам сенаторам с сего числа выступать не по писанного, а своими личными словами, дабы дурь каждого видать было». При чем тут, подумал я, риторика: отдельные неграмотные слова, обороты, если на самом верхнем этаже двадцатого века перед нами в полный рост вдруг замаячил призрак настоящей беды, имя которой: интеллектуальная, нравственная, образовательная и мо-ральная деградация нашего общества. Даже если б мы не по писаному (многочисленными штатными спитчрейторами) говорили и по их советам поступали, дурь наша все равно вылезала бы наружу, черт ее подери! Что же с нами со всеми происходит? Век. 1999, июнь Вечерняя Москва. 1999, июль А если серьезно: у кого учиться простоте и ясности изложения? Попытаюсь ответить на этот вопрос, хотя должен заранее предупредить: ничего нового, всего лишь напомню старые истины. 1. Прежде всего надо читать классиков, и читать профессионально. Это значит: не просто следить за развитием сюжета, но и замечать, как авторы оперируют словом, за счет чего достигают большей выразительности, как строят повествование, когда и где роняют свое знаменитое бутылочное стекло, поразительно озаряющее всю картину. «Вы окажете самому себе хорошую услугу, — писал М. Горький одному молодому литератору, — если поймете, что решающую роль в работе играет не всегда материал, но всегда мастер. Из березового полена можно сделать топорище и можно художественно вырезать прекрасную фигуру человека» . Замечательно «вырезали» такие выдающиеся стилисты, истинные мастера слова, как И. Бунин, Н. Лесков, А. Чехов, Г. Мопассан. У них и надо учиться журналистам. Мягкости языка — у А. Чехова, и еще его умению писать короткими фразами, без вводных предложений. Речевому языку, языку говора — у Н. Лескова, сделав настольной книгой его «Очарованного странника». И. Бунин, по мнению М. Горького, «очень удобен для очерка сухой точностью своего языка»; его рассказы написаны так, будто он «делает рисунки пером» . Филигранность, отточенность, ювелирная выверенность текста Ги де Мопассана общеизвестны; к сожалению, иные из нас, сверхпоглощенные содержанием его произведений, этого не замечают. Надо, конечно, иметь определенное мужество, чтобы ограничивать себя в читательском удовольствии, профессионально относясь к творчеству великих мастеров. Авиационные конструкторы, как известно, прежде чем построить собственный самолет, до винтика разбирают чужой, предпочитая наслаждаться не столько красотой свободного полета машины, сколько линиями на чертеже. 2. Язык народа — клад для литератора. Но есть ли у нас кладоискательское чутье? Есть ли вкус к поиску? Умеем ли мы «ходить в народ»? Часто ли пользуемся мудростью предков, заглядывая в книги и словари? Как родниковая вода отличается от той, что течет из крана, так и литературный язык не похож на речевой: он без «местных примесей», без натурализмов, без добавок в виде жаргона; он лишен случайного, временного, фонетически искаженного. Беречь его чистоту, хранить от загрязнения такими словами, как «лажа», «шамать», «клево», «волынка», наша святая обязанность. Это с одной стороны. С другой — не следует забывать, что первоисточником литературного языка все же является разговорный. Он постоянно рождает новые слова и понятия, особенно бурно в эпоху социальных революций и научно-технического прогресса. Воздвигать непроницаемые и вечные барьеры между двумя языками было бы неправильно, да и невозможно: прорыв таких слов, как «комиссар», «паек», «космонавт», «мероприятие», неизбежен. Если барьеры невозможны, то, стало быть, параллельно процессу обогащения языка идет процесс его засорения. Что требуется от нас, журналистов, не без активной помощи которых осуществляются эти оба процесса? Прежде всего разборчивость и сдержанность в употреблении уже существующих слов и понятий. Мы должны способствовать только обогащению и решительно препятствовать засорению нашего языка. Но и — «зеленая улица» словам, которые прошли через мощные очистительные сооружения времени! В москву искать правду хрусталев приехал из Янги юля |
|
|
|
|
