<<<     ΛΛΛ   

Глава XXVI. РАССУЖДЕНИЯ

Володя лежал с ногами на диване и, облокотившись на руку,
читал какой-то французский роман, когда я, после вечерних
классов, по своему обыкновению, вошел к нему в комнату. Он на
секунду приподнял голову, чтобы взглянуть на меня, и снова
принялся за чтение - движение самое простое и естественное, но
которое заставило меня покраснеть. Мне показалось, что во
взгляде его выражался вопрос, зачем я пришел сюда, а в быстром
наклонении головы желание скрыть от меня значение взгляда. Эта
склонность придавать значение самому простому движению
составляла во мне характеристическую черту того возраста. Я
подошел к столу и тоже взял книгу; но, прежде чем начал читать
ее, мне пришло в голову, что как-то смешно, что мы, не
видавшись целый день, ничего не говорим друг другу.
- Что, ты дома будешь нынче вечером?
- Не знаю, а что?
- Так, - сказал я и, замечая, что разговор не клеится, взял
книгу и начал читать.
Странно, что с глазу на глаз мы по целым часам проводили
молча с Володей, но достаточно было только присутствия даже
молчаливого третьего лица, чтобы между нами завязывались самые
интересные и разнообразные разговоры. Мы чувствовали, что
слишком хорошо знаем друг друга. А слишком много или слишком
мало знать друг друга одинаково мешает сближению.
- Володя дома? - послышался в передней голос Дубкова.
- Дома, - сказал Володя, спуская ноги и кладя книгу на
стол. Дубков и Нехлюдов, в шинелях и шляпах, вошли в комнату.
- Что ж, едем в театр, Володя?
- Нет, мне некогда, - отвечал Володя, краснея.
- Ну, вот еще! поедем, пожалуйста.
- Да у меня и билета нет.
- Билетов сколько хочешь у входа.
- Погоди, я сейчас приду, - уклончиво отвечал Володя и,
подергивая плечом, вышел из комнаты.
Я знал, что Володе очень хотелось ехать в театр, куда его
звал Дубков; что он отказывался потому только, что у него не
было денег, и что он вышел затем, чтобы у дворецкого достать
взаймы пять рублей до будущего жалованья.
- Здравствуйте, дипломат! - сказал Дубков, подавая мне
руку.
Приятели Володи называли меня дипломатом, потому что раз,
после обеда у покойницы бабушки, она как-то при них,
разговорившись о нашей будущности, сказала, что Володя будет
военный, а что меня она надеется видеть дипломатом, в черном
фраке и с прической a la coq, составлявшей, по ее мнению,
необходимое условие дипломатического звания.
- Куда это ушел Володя? - спросил меня Нехлюдов.
- Не знаю, - отвечал я, краснея при мысли, что они, верно,
догадываются, зачем вышел Володя.
- Верно, у него денег нет! правда? О! дипломат! - прибавил
он утвердительно, объясняя мою улыбку. - У меня тоже нет
денег, а у тебя есть, Дубков?
- Посмотрим, - сказал Дубков, доставая кошелек и ощупывая в
нем весьма тщательно несколько мелких монет своими
коротенькими пальцами. - Вот пятацок, вот двугривеницик, а то
ффффю! - сказал он, делая комический жест рукою.
В это время Володя вошел в комнату.
- Ну что, едем?
- Нет.
- Как ты смешон! - сказал Нехлюдов, - отчего ты не скажешь,
что у тебя нет денег. Возьми мой билет, коли хочешь.
- А ты как же?
- Он поедет к кузинам в ложу, - сказал Дубков.
- Нет, я совсем не поеду.
- Отчего?
- Оттого, что, ты знаешь, я не люблю сидеть в ложе.
- Отчего?
- Не люблю, мне неловко.
- Опять старое! не понимаю, отчего тебе может быть неловко
там, где все тебе очень рады. Это смешно, mon cher*).
-------
*) мой дорогой (фр.).

- Что ж делать, si e suis timide!*) Я уверен, ты в жизни
своей никогда не краснел, а я всякую минуту, от малейших
пустяков! - сказал он, краснея в это же время.
----------
*) если я застенчив! (фр.)

- Savez vous, d'ou vient vorte timidite?.. d'un exces
d'amour propre, mon cher*), - сказал Дубков покровительственным
тоном.
--------
*) Знаете, отчего происходит ваша застенчивость?.. от
избытка самолюбия, мой дорогой (фр.).

- Какой тут exces d'amour propre! - отвечал Нехлюдов,
задетый за живое. - Напротив, я стыдлив оттого, что у меня
слишком мало amour propre; мне все кажется, напротив, что со
мной неприятно, скучно... от этого...
- Одевайся же, Володя! - сказал Дубков, схватывая его за
плечи и снимая с него сюртук. - Игнат, одеваться барину!
- От этого со мной часто бывает... - продолжал Нехлюдов.
Но Дубков уже не слушал его. "Трала-ла та-ра-ра-ла-ла", -
запел он какой-то мотив.
- Ты не отделался, - сказал Нехлюдов, - я тебе докажу, что
стыдливость происходит совсем не от самолюбия.
- Докажешь, ежели поедешь с нами.
- Я сказал, что не поеду.
- Ну, так оставайся тут и доказывай дипломату, а мы
приедем, он нам расскажет.
- И докажу, - возразил Нехлюдов с детским своенравием, -
только приезжайте скорей.
- Как вы думаете: я самолюбив? - сказал он, подсаживаясь ко
мне.
Несмотря на то, что у меня на этот счет было составленное
мнение, я так оробел от этого неожиданного обращения, что не
скоро мог ответить ему.
- Я думаю, что да, - сказал я, чувствуя, как голос мой
дрожит и краска покрывает лицо при мысли, что пришло время
доказать ему, что я умный, - я думаю, что всякий человек
самолюбив, и все то, что ни делает человек, - все из
самолюбия.
- Так что же, по-вашему, самолюбие? - сказал Нехлюдов,
улыбаясь несколько презрительно, как мне показалось.
- Самолюбие, - сказал я, - есть убеждение в том, что я
лучше и умнее всех людей.
- Да как же могут быть все в этом убеждены?
- Уж я не знаю, справедливо ли или нет, только никто, кроме
меня, не признается; я убежден, что я умнее всех на свете, и
уверен, что вы тоже уверены в этом.
- Нет, я про себя первого скажу, что я встречал людей,
которых признавал умнее себя, - сказал Нехлюдов.
- Не может быть, - отвечал я с убеждением.
- Неужели вы в самом деле так думаете? - сказал Нехлюдов,
пристально вглядываясь в меня.
- Серьезно, - отвечал я.
И тут мне вдруг пришла мысль, которую я тотчас же высказал:
- Я вам это докажу. Отчего мы самих себя любим больше
других?.. Оттого, что мы считаем себя лучше других, более
достойными любви. Ежели бы мы находили других лучше себя, то
мы бы и любили их больше себя, а этого никогда не бывает.
Ежели и бывает, то все-таки я прав, - прибавил я с невольной
улыбкой самодовольствия.
Нехлюдов помолчал с минуту.
- Вот я никак не думал, чтобы вы были так умны! - сказал он
мне с такой добродушной, милой улыбкой, что вдруг мне
показалось, что я чрезвычайно счастлив.
Похвала так могущественно действует не только на чувство,
но и на ум человека, что под ее приятным влиянием мне
показалось, что я стал гораздо умнее, и мысли одна за другой с
необыкновенной быстротой набирались мне в голову. С самолюбия
мы незаметно перешли к любви, и на эту тему разговор казался
неистощимым. Несмотря на то, что наши рассуждения для
постороннего слушателя могли показаться совершенной
бессмыслицею - так они были неясны и одно-сторонни, - для нас
они имели высокое значение. Души наши так хорошо были
настроены на один лад, что малейшее прикосновение к
какой-нибудь струне одного находило отголосок в другом. Мы
находили удовольствие именно в этом соответственном звучании
различных струн, которые мы затрогивали в разговоре. Нам
казалось, что недостает слов и времени, чтобы выразить друг
другу все те мысли, которые просились наружу.

Глава XXVII. НАЧАЛО ДРУЖБЫ

С той поры между мной и Дмитрием Нехлюдовым установились
довольно странные, но чрезвычайно приятные отношения. При
посторонних он не обращал на меня почти никакого внимания; но
как только случалось нам быть одним, мы усаживались в уютный
уголок и начинали рассуждать, забывая все и не замечая, как
летит время.
Мы толковали и о будущей жизни, и об искусствах, и о
службе, и о женитьбе, и о воспитании детей, и никогда нам в
голову не приходило, что все то, что мы говорили, был
ужаснейший вздор. Это не приходило нам в голову потому, что
вздор, который мы говорили, был умный и милый вздор; а в
молодости еще ценишь ум, веришь в него. В молодости все силы
души направлены на будущее, и будущее это принимает такие
разнообразные, живые и обворожительные формы под влиянием
надежды, основанной не на опытности прошедшего, а на
воображаемой возможности счастия, что одни понятные и
разделенные мечты о будущем счастии составляют уже истинное
счастие этого возраста. В метафизических рассуждениях, которые
бывали одним из главных предметов наших разговоров, я любил ту
минуту, когда мысли быстрее и быстрее следуют одна за другой
и, становясь все более и более отвлеченными, доходят, наконец,
до такой степени туманности, что не видишь возможности
выразить их и, полагая сказать то, что думаешь, говоришь
совсем другое. Я любил эту минуту, когда, возносясь все выше и
выше в области мысли, вдруг постигаешь всю необъятность ее и
сознаешь невозможность идти далее.
Как-то раз, во время масленицы, Нехлюдов был так занят
разными удовольствиями, что хотя несколько раз на день заезжал
к нам, но ни разу не поговорил со мной, и меня это так
оскорбило, что снова он мне показался гордым и неприятным
человеком. Я ждал только случая, чтобы показать ему, что
нисколько не дорожу его обществом и не имею к нему никакой
особенной привязанности.
В первый раз, как он после масленицы снова хотел
разговориться со мной, я сказал, что мне нужно готовить уроки,
и ушел на верх; но через четверть часа кто-то отворил дверь в
классную, и Нехлюдов подошел ко мне.
- Я вам мешаю? - сказал он.
- Нет, - отвечал я, несмотря на то, что хотел сказать, что
у меня действительно есть дело.
- Так отчего же вы ушли от Володи? Ведь мы давно с вами не
рассуждали. А уж я так привык, что мне как будто чего-то
недостает.
Досада моя прошла в одну минуту, и Дмитрий снова стал в
моих глазах тем же добрым и милым человеком.
- Вы, верно, знаете, отчего я ушел? - сказал я.
- Может быть, - отвечал он, усаживаясь подле меня, - но
ежели я и догадываюсь, то не могу сказать отчего, а вы так
можете, - сказал он.
- Я и скажу: я ушел потому, что был сердит на вас... не
сердит, а мне досадно было. Просто: я всегда боюсь, что вы
презираете меня за то, что я еще очень молод.
- Знаете, отчего мы так сошлись с вами, - сказал он,
добродушным и умным взглядом отвечая на мое признание, -
отчего я вас люблю больше, чем людей, с которыми больше знаком
и с которыми у меня больше общего? Я сейчас решил это. У вас
есть удивительное, редкое качество - откровенность.
- Да, я всегда говорю именно те вещи, в которых мне стыдно
признаться, - подтвердил я, - но только тем, в ком я уверен.
- Да, но чтобы быть уверенным в человеке, надо быть с ним
совершенно дружным, а мы с вами не дружны еще, Nicolas;
помните, мы говорили о дружбе: чтобы быть истинными друзьями,
нужно быть уверенным друг в друге.
- Быть уверенным в том, что ту вещь, которую я скажу вам,
уже вы никому не скажете, - сказал я. - А ведь самые важные,
интересные мысли именно те, которые мы ни за что не скажем
друг другу.
- И какие гадкие мысли! такие подлые мысли, что ежели бы мы
знали, что должны признаваться в них, они никогда не смели бы
заходить к нам в голову. Знаете, какая пришла мне мысль,
Nicolas, - прибавил он, вставая со стула и с улыбкой потирая
руки. - Сделаемте это, и вы увидите, как это будет полезно для
нас обоих: дадим себе слово признаваться во всем друг другу.
Мы будем знать друг друга, и нам не будет совестно; а для того
чтобы не бояться посторонних, дадим себе слово никогда ни с
кем и ничего не говорить друг о друге. Сделаем это.
- Давайте, - сказал я.
И мы действительно сделали это. Что вышло из этого, я
расскажу после.
Карр сказал, что во всякой привязанности есть две стороны:
одна любит, другая позволяет любить себя, одна целует, другая
подставляет щеку. Это совершенно справедливо; и в нашей дружбе
я целовал, а Дмитрий подставлял щеку; но и он готов был
целовать меня. Мы любили ровно, потому что взаимно знали и
ценили друг друга, но это не мешало ему оказывать влияние на
меня, а мне подчиняться ему.
Само собою разумеется, что под влиянием Нехлюдова я
невольно усвоил и его направление, сущность которого
составляла восторженное обожание идеала добродетели и
убеждение в назначении человека постоянно совершенствоваться.
Тогда исправить все человечество, уничтожить все пороки и
несчастия людские казалось удобоисполнимою вещью, - очень
легко и просто казалось исправить самого себя, усвоить все
добродетели и быть счастливым...
А впрочем, бог один знает, точно ли смешны были эти
благородные мечты юности, и кто виноват в том, что они не
осуществились?..

 <<<     ΛΛΛ   

Недавно взятый с оброка лакей василий филиппа начинает
Учителя истории сказала человек