<<<     ΛΛΛ     >>>   

НАТУРАЛИЗМ

Философ. Поскольку я столь же непоследователен, как и вы, и, порывая с
бесстрастностью, устремляюсь в суету, я тоже порой заглядываю в эти опиумные
лавки. Там я обретаю частью забвение, частью - новый интерес к жизни. Потому
что по вечерам в душе у меня царит такое же смятение, как и в городе, в
котором я живу.

Актер. Черт побери, почему вы так боитесь дурмана? А если вы его
боитесь, то как вы терпите искусство? Самый жалкий, самый никчемный
обыватель становится своего рода художником, как только выпьет. У него
пробуждается фантазия. Рушатся стены его комнаты или пивной, в особенности
та, четвертая стена, о которой мы здесь говорили. У него появляются зрители,
и он начинает "представлять". Грузчик швыряет оземь тюки, которые на него
навьючили, а подчиненный игнорирует своего начальника, потому что в эту
минуту он бунтарь. Он посмеивается над десятью заповедями, лезет под юбку
самой добродетели. Он философствует, иногда даже плачет. Чаще всего он вдруг
начинает жаждать справедливости и впадает в ярость из-за дел, не имеющих к
нему прямого касательства. Во всем, что враждебно ему, он подмечает смешное.
И он становится выше всего этого - пока его носят ноги. Короче, он во всех
отношениях становится человечнее и демонстрирует это.

Завлит. Натуралистические представления возбуждают у людей _иллюзию_,
будто они находятся в каком-то реальном месте.
Актер. Увидев комнату, зрители как бы ощущают аромат вишневого сада за
домом, а заглянув во внутренность корабля, они чувствуют, как снаружи бушует
шторм.
Завлит. То, что речь шла _только_ об иллюзии, яснее проступало в
натуралистических пьесах, чем в натуралистических спектаклях. Авторы
натуралистических пьес, естественно, так же тщательно разрабатывали эпизоды,
как и драматурги-ненатуралисты. Они прилаживали их друг к другу, что-то
выбрасывали, устраивали встречи персонажей в самых невероятных местах,
упрощали одни эпизоды, усложняли другие и так далее. Они поворачивали
вспять, как только возникала угроза, что будет разрушена иллюзия реальности.
Актер. Ты хочешь сказать, что разница здесь лишь - количественная и
зависит от степени реалистичности изображения? Но ведь эта разница
определяет все.
Завлит. Я думаю, что разница здесь - в степени иллюзии, убежденности
зрителя, что перед ним - реальная жизнь, и, на мой взгляд, выгоднее
пожертвовать этой иллюзией, если взамен можно получить изображение, лучше
раскрывающее реальность.
Актер. Изображение, которое создавалось бы путем разработки, сочетания,
сокращения и сращивания эпизодов без всякой заботы о сохранении иллюзии
реальности?
Философ. Бэкон сказал: природа ярче проявляется там, где ее теснит
искусство, чем там, где она предоставлена самой себе.
Актер. Надеюсь, вы понимаете, что тогда мы будем иметь дело с одними
лишь воззрениями авторов пьес на природу, а уже не с самой природой?
Завлит. А ты, надеюсь, понимаешь, что в натуралистических пьесах мы
также сталкивались с одними лишь воззрениями их авторов? Первые произведения
натуралистической драматургии (Гауптман, Ибсен, Толстой, Стриндберг) с
полным основанием клеймили как тенденциозное искусство.

Завлит. Главное место в творчестве Станиславского, который, кстати,
много экспериментировал и ставил также фантастические пьесы, занимают работы
его натуралистического периода. О его работах можно и нужно говорить
постольку, поскольку, как это принято у русских, многие из его постановок
идут без каких-либо изменений уже более тридцати лет, хотя в этих спектаклях
играют уже совершенно другие актеры. Так вот, его натуралистические работы
представляют собой филигранные картины общества. Их можно сравнить разве что
с комьями земли, добытыми лопатой из глубинных пластов и взятыми
естествоиспытателем на исследование в лабораторию. Действие в этих пьесах
сведено к минимуму, зато время щедро отведено показу нравов, исследуется
духовная жизнь отдельных лиц, но и социологам тут есть чем поживиться. Когда
Станиславский был в расцвесе сил, произошла революция. К его театру
отнеслись с величайшим уважением. Спустя двадцать лет после революции в
театре, точно в музее, еще можно было наблюдать образ жизни тех слоев
общества, которые уже давно исчезли из поля зрения.
Философ. Почему ты заговорил о социологах? Неужто только они, а не все
зрители этого театра, могли создать себе представление о структуре общества?
Завлит. Думаю, что все могли это сделать. Он же был не ученым, а
художником, одним из величайших художников своего времени.
Философ. Понятно.
Завлит. Он стремился к естественности, и потому все, что выходило
из-под его рук, казалось слишком естественным, чтобы кто-то задался целью
специально это исследовать. Ведь ты же, например, не станешь изучать
собственную квартиру или собственные обеденные привычки, верно я говорю? И
все же я утверждаю и советую тебе поразмыслить над этим: его работы имеют
историческую ценность, хотя он и не был историком.
Философ. Да, надо полагать, для историков они и впрямь имеют
историческую ценность.
Завлит. Судя по всему, его творчество тебя не интересует.
Философ. Нет, почему же, наверно, оно полезно во многих общественных
аспектах, да только навряд ли с точки зрения изучения общества, хотя,
вероятно, его можно было бы нацелить и на эту задачу. Вы же сами знаете:
если человек уронил камень, это еще не значит, что он отобразил закон
земного притяжения, это в равной мере относится к человеку, давшему точное
описание падения камня. Вероятно, о нем можно оказать, что его свидетельство
не противоречит истине, но нам, во всяком случае, мне, требуется нечто
большее. Кажется, будто он, подобно самой природе, взывает к нам:
расспросите меня! Но, подобно той же природе, он не замедлит воздвигнуть
перед вопрошающим величайшие препятствия. И уж, конечно, ему не сравниться с
самой природой. Слепок, механически снятый с предмета для множества целей,
не может отличаться точностью. Самые любопытные следы в нем безусловно
"смазаны", да и весь слепок наверняка исполнен весьма поверхностно. Подобные
слепки обычно ставят исследователя в такое же затруднительное положение, как
и цветы, "в точности" срисованные с натуры. Увеличительные стекла, а равно и
все остальные лабораторные инструменты никак не помогают исследовать эти
копии. Так обстоит дело с их ценностью как объектов исследования. Точно так
же и в искусстве перед социологом скорее предстают суждения об общественных
отношениях, чем сами отношения. Но главный вывод из сказанного для нас
состоит в том, что данный род искусства нуждается в услугах социологов,
чтобы сделать хоть какие-то шаги в интересующей нас области.
Завлит. И все же творения натуралистов также порождали общественные
импульсы. Они заставляли зрителя ощутить нестерпимость многих явлений,
которые и в самом деле были невыносимы. Театр клеймил систему обучения в
государственных школах, закабаление женщины, лицемерие в вопросах пола и
многое другое.
Философ. Рад это слышать. Общественный интерес, которым вдохновлялся
театр, наверно, привлек к нему значительный интерес общества.
Завлит. Странным образом, театр немногое выиграл своим подвижничеством.
Отдельные непорядки устранялись, чаще же просто оттеснялись на задний план
другими, более существенными. Содержание пьес быстро изнашивалось, и
изображение жизни в них часто оказывалось слишком поверхностным. А скольким
для этого пожертвовал театр: он утратил всю свою поэтичность и отчасти даже
развлекательность. Его образы стали схематичными, сюжет - банальным.
Художественное воздействие театра было не больше общественного. Из всех
работ Станиславского дольше всего сохранились и оказались более действенными
в художественном отношении и, откровенно говоря, более значительными в
социальном плане те, которые представлялись наименее актуальными и наиболее
описательными. Но и в них не было ни великих характеров, ни великой фабулы,
которые могли бы сравниться с характерами и фабулой древности.

Завлит. Натурализм не смог долго держаться на поверхности. Политики
корили его за схематизм, художникам он казался скучен. Тогда он превратился
в _реализм_. Реализм менее натуралистичен, чем натурализм, хотя натурализм и
слывет не менее реалистичным, чем реализм. Реализм не дает точной картины
действительности, иными словами, он избегает доподлинной передачи диалогов,
которые случаются в быту, и не стремится непременно к тому, чтобы его
безоговорочно смешивали с жизнью. Зато он старается глубже отобразить
действительность.
Философ. Строго между нами: он ни рыба ни мясо. Это просто
ненатуральный натурализм. Когда критиков спрашивают, какие произведения они
считают шедеврами реализма, они всегда называют пьесы натуралистов. Когда же
указываешь им на это, они ссылаются на известную вольность драматургов, на
допущенное ими оформление "действительности", на смещение углов при
"отображении" и т. д. Это свидетельствует лишь о том, что натурализм никогда
не давал доподлинного отображения жизни, а лишь делал вид, будто дает его. С
натуралистами получалось так: тому, кто посещал их спектакли, скоро начинало
казаться, будто он очутился на фабрике или же в помещичьем имении.
Действительность обозревалась и ощущалась здесь в такой же мере, как в самом
изображаемом месте, то есть крайне скудно. Здесь разве что можно было
почувствовать глухое недовольство, в лучшем случае - стать свидетелем
неожиданного взрыва, получив, таким образом, не больше того, что можно
увидеть за стенами театра. Потому-то натуралисты обычно вводили в свои пьесы
так называемого резонера, то есть действующее лицо, высказывающее взгляды
драматурга. Резонер был замаскированным, натурализированным хором. Иногда
эту роль брал на себя главный герой. Он видел и чувствовал особенно
"глубоко", словно был осведомлен о тайных замыслах драматурга. Вживаясь в
него, зритель мнил себя "покорителем жизни". Чтобы зритель мог вжиться в
героя, тот должен был представлять собой довольно схематическую фигуру с
минимальным числом индивидуальных черт, способную "подключить" возможно
больший круг зрителей. Эта фигура, следовательно, не могла не быть
нереалистичной. Пьесы с подобными героями впоследствии стали называть
реалистическими, потому что от этих героев все же можно было кое-что узнать
о реальности, пусть нереалистическим способом.

ВЖИВАНИЕ

Завлит. Мы говорили о копиях. Натуралистические копии вели к критике
действительности.
Философ. К немощной критике.
Завлит. А каким способом можно вызвать мощную критику?
Философ. Ваши натуралистические копии были скверно исполнены. Отображая
жизнь, вы избрали для себя точку зрения,

О НЕВЕЖЕСТВЕ

Из "Речи философа о невежестве", обращенной к работникам театра

Философ. Да будет мне позволено сказать, что причины страданий и бед
неизвестны очень многим из тех, кто страдает и терпит беды. Вместе с тем они
известны уже довольно значительному числу людей. Многим из числа этих
последних известны также методы угнетения. Однако лишь очень немногие знают,
как устранить угнетателей. Устранение угнетателей станет возможным лишь
тогда, когда достаточное число людей будет знакомо с истоками своих
страданий и бед, а также с доподлинными методами и средствами устранения
мучителей. Следовательно, очень важно сообщать эти знания возможно большему
числу людей. А это нелегко, как бы вы ни подошли к этой задаче. Сегодня я
хотел бы поговорить с вами, работниками театра, о том, что вы могли бы
сделать для этого.

Философ. Для всех нас характерны весьма смутные представления о том, к
чему ведут наши поступки, сплошь и рядом мы и сами не знаем, ради чего мы их
совершаем. Наука чрезвычайно вяло борется с предрассудками в этой области. В
качестве главных побудительных причин того или иного поступка всегда
называют такие спорные мотивы, как алчность, честолюбие, гнев, ревность,
трусость и так далее. Когда мы оглядываемся на содеянное, нам кажется, что
ему предшествовали определенные расчеты, известная оценка нашего тогдашнего
положения, какие-то планы, учет препятствий, находившихся за пределами нашей
сферы влияния. В действительности мы вовсе не производили подобных расчетов,
просто наши тогдашние поступки заставляют нас полагать, что такие расчеты
были. Мы лишь смутно ощущаем, что каждое наше решение зависит от очень
многих обстоятельств. Мы чувствуем, что каким-то образом все связано между
собой, но какова эта связь, мы не знаем. Так толпа узнает о ценах на хлеб,
об объявлении войны, о наступлении безработицы, равно как и о стихийных
бедствиях, о землетрясении или наводнении. Долгое время казалось, что
стихийные бедствия затрагивают лишь какую-то часть людей или же нарушают
лишь какую-то часть привычек всех и каждого. Только позднее стало очевидно,
что обыденная жизнь ныне вообще утратила обыденность, и это равно касается
всех людей. Что-то было упущено, в чем-то совершена ошибка. Нависла угроза
над широкими слоями людей, но эти широкие слои не поспешили объединиться для
защиты своих интересов.

Философ. Люди плохо знают самих себя, и в этом причина того, что они
извлекают столь мало пользы из своих знаний о природе. Они знают, почему
брошенный камень падает на землю так, а не иначе, но отчего человек,
бросающий камень, поступает именно так, а не иначе, - этого они не знают. И
потому они умеют справляться с землетрясениями, но не ведают, как подойти к
себе подобным. Всякий раз, когда я отплываю с этого острова, я страшусь,
"как бы корабль не попал в бурю и не затонул. Но в действительности я
страшусь не моря, а тех, кто маг бы вытащить меня из волн.

Философ. Поскольку современный человек живет в крупных коллективах и во
всем зависит от них, причем каждый живет одновременно в нескольких
коллективах, то чего бы он ни добивался, ему всегда приходится идти долгим
кружным путем. Может показаться, будто от его собственных решений уже ничего
не зависит. В действительности же просто становится все труднее принимать
решения.

Философ. Древние усматривали цель трагедии в том, чтобы возбуждать
страх и сострадание. И теперь это была бы достойная цель, если бы только под
страхом понимали страх перед людьми, а под состраданием - сострадание к
людям. Театр таким образом помогал бы устранить те условия в человеческом
обществе, из-за которых людям приходится бояться друг друга или испытывать
друг к другу сострадание. Потому что ныне судьбой человека управляет
человек.

Философ. На первый взгляд, истоки очень многих трагедий лежат вне
пределов досягаемости тех, на кого эти трагедии обрушиваются.
Завлит. На первый взгляд?
Философ. Конечно, только на первый взгляд. Ничто человеческое не может
лежать за пределами досягаемости человека, и трагедии эти порождены людьми.
Завлит. Пусть так, театру от этого не легче. Прежде противники
сталкивались друг с другом на сцене. А как это сделать сейчас? Человек,
находящийся в Чикаго, может привести в движение аппарат, который в Ирландии
с равным успехом раздавит и десять, и десять тысяч человек.
Философ. Значит, этот аппарат достиг Ирландии. Столкнуть противников на
сцене, как и прежде, вполне возможно. Правда, для этого нужны серьезные
изменения в технике. Многие человеческие свойства и страсти, которым прежде
придавалось большее значение, теперь утратили его. Но зато их место заняли
другие. Как бы то ни было, чтобы хоть что-то понять, необходимо перевести
взгляд с единичных людей на крупные противоборствующие коллективы.

Философ. Для поучения зрителей недостаточно того или другого события,
увиденного на сцене. Увидеть - еще не значит понять.
Завлит. Ты что же, хотел бы еще получить комментарий?
Философ. Да, или хоть какой-нибудь комментирующий элемент в спектакле.
Завлит. А почему бы не учиться на переживаниях? Ведь в театре не только
смотрят, но и сопереживают. Может ли быть лучшая наука?
Философ. Если так, нам следовало бы рассмотреть, как люди учатся на
сопереживании при отсутствии какого бы то ни было комментирующего элемента.
Прежде всего существует ряд факторов, препятствующих такому обучению и,
следовательно, поумнению в результате сопереживания, например, когда
определенные изменения в ситуации происходят слишком медленно, как
говорится, подспудно. Или же, если внимание зрителя отвлечено другими
событиями, разыгрывающимися одновременно с первым. А также если зритель
начинает искать причину совершившегося в событиях, не имеющих с ней ничего
общего. Или, наконец, если сопереживающий зритель обременен серьезными
предрассудками.
Завлит. А разве он не может освободиться от них под влиянием
определенных переживаний?
Философ. Только если он успеет поразмыслить. А этому также могут
помешать все те препятствия, о которых я говорил.
Завлит. Но разве самостоятельный опыт - не лучшая наука?
Философ. Сопереживание, которое дает театр, - это еще не
самостоятельный опыт. Было бы ошибкой рассматривать каждое переживание как
эксперимент и пытаться извлечь из него все те преимущества, которые может
дать опыт. Между переживанием и опытом существует огромная разница.
Актер. Уж ты сделай мне одолжение - не разъясняй во всех подробностях
эту разницу, мне все и так ясно.
Завлит. А как ты расцениваешь передачу непосредственных движений
человеческой души? Например, когда отвратительные поступки вызывают
отвращение или же когда в результате отвращения, вызванного сопереживанием,
усиливается прежнее отвращение зрителя к чему бы то ни было?
Философ. Случай, когда отвратительные явления (в их сценическом
отображении) вызывают отвращение, не относится к предмету нашего спора,
поскольку, соответственно театральной практике, это отвращение властно и
заразительно выражается на сцене одним из персонажей. Знакомы ли вам опыты
физиолога Павлова с собаками?
Актер. Выкладывай! Наконец-то мы хоть услышим какие-то факты.
Философ. Разумеется, это только пример. Люди - не собаки, хотя, как вы
скоро сами убедитесь, вы у себя в театре обращаетесь с ними именно как с
собаками. Павлов бросал собакам мясо и одновременно звонил в колокольчик. Он
измерил количество слюны, выделяемое собакой при виде мяса. Затем он стал
звонить в колокольчик, уже не угощая собак мясом. Измерения показали, что и
в данном случае у собак выделялась слюна. Слюна нужна собакам только для
переваривания мяса, а никак не для того, чтобы слушать звон колокольчика, но
все равно у животных выделялась слюна.
Завлит. Вывод?
Философ. Ваши зрители испытывают чрезвычайно сложные, разнообразные и
насыщенные впечатления, которые можно сравнить с переживаниями павловских
собак, в частности с кормлением под звон колокольчика. Допустим, что
реакция, вызванная вашими усилиями, впоследствии проявится при таких
жизненных обстоятельствах, которые будут включать лишь некоторые элементы из
тех, что зритель наблюдал в вашем театре, возможно, как раз побочные
элементы. А это означало бы, что вы искалечили этих людей, подобно тому как
искалечил своих собак Павлов. Сказанное, естественно, относится и к самой
жизни: даже переживая подлинные события, люди поддаются аналогичным
заблуждениям: они учатся не тому, что нужно.
Актриса. Примадонна просит привести пример.
Философ. Многие обыватели реагируют на революции так, словно дело идет
лишь о битье стекол в их лавках.
Завлит. В этом есть доля правды. Помню, однажды мы поставили пьесу о
Коммуне. Там была сцена народного бунта. Сначала мы со всей реалистичностью
показали, как взбунтовавшаяся толпа разрушает лавку. Но потом мы отказались
от этого, потому что не хотели выставлять Коммуну врагом мелких торговцев. И
картина народного бунта сразу утратила реалистичность.
Актер. Неудачный пример! Было бы достаточно показать, что лавочник не
придает особого значения "побочному элементу".
Завлит. Чепуха! Ни один лавочник не смог бы вжиться в подобную
ситуацию.
Философ. Боюсь, что ты прав. Нет, от таких реалистических штрихов вы
должны отказываться.

ЧТО ЗАНИМАЕТ ФИЛОСОФА В ТЕАТРЕ

Завлит. Великий революционный драматург Дидро сказал, что театр должен
служить развлечению и поучению. Сдается мне, ты хочешь упразднить первое.
Философ. А вы упразднили второе. Ваше развлекательство утратило всякую
поучительность. Но может быть, мои поучения обретут развлекательность?

Философ. Наука во всех областях изыскивает возможности для
экспериментов или же наглядного отображения проблем. Изготовляют модели,
отображающие движения созвездий; с помощью хитроумных приборов показывают
взаимодействие газов. Экспериментируют также на людях. Однако здесь
возможности опыта весьма ограничены. Потому я и подумал, нельзя ли для
подобных опытов использовать ваше искусство изображения людей. Можно было бы
воспроизвести такие события общественной жизни, которые нуждаются в
объяснении, и, возможно, на основе этих пластических картин прийти к
определенным практическим выводам.

Завлит. Я полагаю, что эти картины не должны избираться наугад. Надо же
следовать какому-то направлению, отбирать события согласно какому-то
принципу, делать хоть какие-то наметки. Как ты считаешь?
Философ. Существует теория общественной жизни людей. Это великое учение
о причинах и следствиях в этой области. Оно-то и может дать нам
соответствующую ориентацию.
Завлит. Ты, вероятно, имеешь в виду марксистское учение?
Философ. Да. Но я должен сделать оговорку. Это учение в первую голову
освещает поведение широких народных масс. Законы, выведенные этой теорией,
относятся к действиям крупных людских коллективов. И если кое-что говорится
также о положении единичного человека в системе подобных больших групп, то и
это, как правило, распространяется лишь на взаимоотношения индивидуума с
коллективом. Мы же, создавая наши картины, предпочтительно занимались
взаимоотношениями единичных людей. Вместе с тем основные положения этого
учения служат существенной подмогой также при оценке единичных людей, как,
например, положение о том, что сознание людей определяется их общественным
бытием, причем полагается само собой разумеющимся, что это общественное
бытие переживает процесс непрерывного обновления, и вместе с ним беспрерывно
меняется сознание. Многие устоявшиеся аксиомы ныне выбрасываются на свалку,
как, например, "золото правит миром", "историю делают великие люди" или
"дважды два - четыре". И никто не намерен заменять их другими, прямо
противоположными им по смыслу, но столь же безапелляционными суждениями.

РАССУЖДЕНИЯ ФИЛОСОФА О МАРКСИЗМЕ

Философ. Важно, чтобы вы уяснили себе различие между марксизмом,
рекомендующим определенный взгляд на жизнь, и тем, что принято называть
мировоззрением. Марксистское учение выработало определенные методы познания
действительности и столь же определенные критерии. Результатом этого явились
те или иные оценки жизненных фактов, прогнозы и практические указания.
Марксизм учит активному отношению к действительности в той мере, в какой
последняя поддается общественному воздействию. Учение это критикует
человеческую практику и принимает критику со стороны последней. Под
мировоззрением же обычно понимают систематизированную картину мира,
определенный комплекс представлений о том, что и как в нем совершается, чаще
всего отражающий какой-либо гармонический идеал. Это различие, в
существовании которого вы можете убедиться также и на других примерах, имеет
для вас существенное значение потому, что ваши копии жизненных событий ни в
коем случае не должны превращаться в иллюстрации к каким-либо из
многочисленных положений, выдвинутых марксистами. Вы все должны исследовать
самостоятельно и привести собственные доказательства. Уяснение изображаемых
вами событий осуществимо лишь с помощью других событий.
Завлит. Приведи пример!
Философ. Возьмем драму "Валленштейн", написанную немцем Шиллером. В
этой пьесе генерал предает своего монарха. Драматург не доказывает с помощью
сменяющих друг друга эпизодов, что предательство должно привести к
моральному и физическому уничтожению предателя, он лишь исходит из этого
предположения. Мир не может существовать на такой основе, как предательство,
полагает Шиллер, но он никак этого не доказывает. Он и не мот бы этого
доказать, - в противном случае мира давно не было бы и в помине. Он считает,
что человеку тяжело жить в мире, где существует предательство. Но и этого
он, разумеется, никак не доказывает.
Завлит. Как поступил бы марксист?
Философ. Он показал бы этот случай как явление историческое, причины и
следствия которого связаны с условиями эпохи.
Завлит. А как же моральная сторона?
Философ. Моральную сторону он также раскрыл бы в историческом аспекте.
Изучив полезность определенной системы моральных устоев в рамках
определенного общественного строя и ее функционирование, он затем вскрыл бы
это на примере событий, непрерывной чередой следующих друг за другом.
Завлит. Значит ли это, что он стал бы критиковать моральные устои
Валленштейна?
Философ. Да.
Завлит. С каких позиций?
Философ. Разумеется, не с моральных.

Завлит. И все же мне представляется нелегким делом учиться этой новой
театральной манере на старых пьесах, которые стремятся пробудить эмоции лишь
с помощью скупых намеков, немногих упоминаний о действительности, так же как
и на образцах натуралистической драматургии. Может быть, нам лучше
обратиться к подлинным случаям из судебной хроники и создать на их основе
спектакль? Или же приспособить для сцены известные нам всем романы? Или еще:
показывать исторические события - на манер карикатуристов - как повседневные
происшествия?

Актер. Мы, актеры, полностью зависим от пьес, которые нас заставляют
ставить. Нельзя же в самом деле представлять себе дело так, будто мы
попросту наблюдаем какие-то из твоих _событий_, а затем изображаем их на
сцене. Выходит, сначала нужно подождать, пока появятся новые пьесы, которые
позволят играть так, как ты хочешь.
Философ. Это все равно, что ждать второго пришествия. Я предлагаю не
заводить речи о самих пьесах, хотя бы до поры до времени. В общем ваши
авторы выбирают такие случаи из жизни, которые и в жизни вызвали бы к себе
достаточный интерес, и препарируют их так, что они со сцены производят
определенное впечатление. Даже и тогда, когда они выдумывают, они выдумывают
так -я не касаюсь здесь абсолютно фантастических пьес, - как будто эти
события взяты из жизни. От вас же требуется только одно: как можно серьезнее
относиться к самим событиям и как можно непринужденнее к их истолкованию
автором пьесы. Вы можете частично опускать его интерпретацию, добавлять
новое, короче, - обращаться с пьесой, как с сырьем. При этом я исхожу из
того, что вы выбираете лишь такие пьесы, содержание которых представляет
достаточный интерес для общества.
Актер. А как же быть со смыслом поэтического творения, со священным
словом его творца, со стилем, атмосферой?
Философ. О, намерения писателя, на мой взгляд, представляют
общественный интерес лишь в той мере, в какой они служат интересам общества.
Пусть слово его будет священно, если оно дает верный ответ на запросы
народа, стиль все равно зависит от вашего вкуса, атмосфера же должна быть
чистой, будь то благодаря писателю или вопреки ему. Если он отражает
интересы народа и истину, следуйте за ним, если же нет - исправляйте его!
Завлит. Я спрашиваю себя: рассуждаешь ли ты как культурный человек?
Философ. Во всяком случае, надеюсь, как человек. Бывают времена, когда
приходится выбирать, хочешь ли ты быть культурным человеком или просто
человеком. И зачем нам следовать скверной привычке считать культурными
людьми тех, кто умеет носить красивую одежду, а не тех, кто умеет ее
изготовлять?

Актер. Разве вы не видите, что он опасается, как бы мы не приняли
сознательное оскорбление за комплимент? Как вы думаете, что сказал бы
художник Гоген, если бы кто-либо стал разглядывать его картины, написанные
на Таити, только из одного интереса к Таити, например, к торговле каучуком?
Он был бы вправе ожидать, что можно интересоваться Гогеном или по крайней
мере живописью как таковой.
Философ. Ну, а если кто-то интересуется Таити?
Актер. Пусть пользуется иными материалами, а не произведениями
искусства, созданными Гогеном.
Философ. А что если нет другого материала? Представим себе, что
наблюдателю необходимы не цифры, не сухие факты, а общее впечатление,
например, он хочет знать, как там живется людям. Сама по себе торговля
каучуком еще не в состоянии обусловить подлинного, глубокого и всестороннего
интереса к такому острову, как Таити. Я же говорил вам, что я действительно,
то есть глубоко и всесторонне, интересуюсь тем предметом, который вы
отображаете у себя на сцене.
Завлит. Но Гоген - вовсе не тот "докладчик", который был бы нужен тому
человеку. Он мало помог бы ему.
Философ. Возможно. Потому что он не ставил себе такой задачи. А все же
мог бы он сделать подобный "доклад"?
Завлит. Возможно.
Актер. Если бы он принес в жертву интересы искусства!
Завлит. О, это совсем не обязательно! В принципе он мог бы даже как
художник заинтересоваться задачей, которую поставил бы перед ним наш друг. Я
смутно вспоминаю, что Гольбейн как-то написал для английского короля Генриха
VIII портрет дамы, на которой король собирался жениться, не будучи с ней
знаком.
Актер. Представляю, как он его писал. Кругом - придворные. (Играет.)
"Маэстро, маэстро! Неужели вы не видите, что губы Ее величества - влажные и
пухлые, как... и так далее". "Ваше высочество, не позволяйте рисовать вам
чувственные губы! Подумайте о туманном английском климате!" - "А рот-то у
нее узкий, совсем тонкий и узкий! Не вздумайте обманывать короля!" - "Его
величество желает знать, каков характер его избранницы, у него ведь уже есть
кое-какой опыт на этот счет. Важно не только то, понравится ли она ему
самому, но также, понравится ли она другим". "Как жаль, что на картине не
видно ее зада!" "А лоб слишком велик!" - "Маэстро, не забывайте, что сейчас
вы вершите высокую политику! Будьте любезны в интересах Франции несколько
усилить этот серый тон!"
Актриса. Кто-нибудь знает, состоялся ли этот брак?
Философ. Во всяком случае, в книгах по истории искусства об этом ничего
не сказано. Эстеты, писавшие их, не понимали подобного искусства. А вот наша
приятельница отлично разбирается в нем, как показывает ее вопрос.
Актриса. Ах, дама эта мертва, и король, который к ней сватался, также
превратился в прах! Но портрет Гольбейна не утратил своей ценности и поныне,
когда он уже не связан ни с женитьбой, ни с политикой!
Завлит. И впрямь возможно, что этот портрет приобрел совершенно особую,
еще и сегодня очевидную ценность. Он мог рассказать об этой женщине много
такого, что и поныне представляет интерес.
Философ. Друзья, мы отвлеклись в сторону. С меня достаточно того факта,
что портрет стал произведением искусства. По крайней мере эта сторона дела
больше не вызывает сомнений.
Актер. Заказ попросту дал Гольбейну повод создать произведение
искусства.
Завлит. Но, с другой стороны, его мастерство живописца послужило для
короля поводом, чтобы потребовать от него услуги, в которой нуждалось его
королевское величество.

Актер (встает). Нет, он не зритель.
Актриса. О чем ты?
Актер. Он не понимает искусства. Ему здесь не место. С точки зрения
искусства он калека, ущербный человек, который от рождения обделен одним из
необходимых чувств: вкусом к искусству. Конечно, возможно, что во всем
остальном он вполне почтенная личность. Там, где нужно распознать, идет ли
на улице дождь или снег, хороший ли парень Икс и умеет ли мыслить Игрек и т.
д. и т. п., на него вполне можно положиться, почему бы и нет? Но в искусстве
он ничего не смыслит, хуже того, он не хочет искусства, оно противно ему, он
отказывает ему в праве на жизнь. Теперь я вижу его насквозь. Он и есть тот
самый толстяк в партере, который приходит в театр, чтобы встретиться с
нужным человеком и обделать какую-нибудь сделку. Когда у меня на сцене
сердце обливается кровью, когда я бьюсь над вопросом "быть или не быть", я
замечаю, как он своими рыбьими глазищами разглядывает мой парик. Когда на
меня наступает Бирнамский лес, толстяк силится догадаться, из чего сделаны
декорации. Самое большее, по моему убеждению, до чего может подняться такой
человек, - это цирк. Теленок о двух головах - вот что способно расшевелить
его фантазию. А прыжок с пятиметровой вышки представляется ему вершиной
искусства. Тут только и есть настоящая трудность, не так ли? Ведь сами вы не
смогли бы совершить подобный прыжок, нет? Значит, это искусство, правда?
Философ. Если вы настаиваете на вашем вопросе, я не стану отрицать, что
прыжок с пятиметровой вышки и в самом деле меня интересует. Что в этом
плохого? Но теленок с одной головой тоже способен меня заинтересовать.
Актер. Конечно, если только это настоящий теленок, а не поддельный, не
так ли? Теленок, его окружение и специфические условия его режима питания.
Господин любезный, вам нечего у нас делать!
Философ. Но, уверяю вас, я видел, как и вы совершали кое-что,
равноценное прыжкам с пятиметровой вышки, и я наблюдал за вами с большим
интересом. Вы тоже умеете много такого, чего не умею я. Я полагаю, что
наделен точно таким же вкусом к искусству, как и подавляющее большинство
людей, я неоднократно в этом убеждался, иногда с радостью, подчас с
сожалением.
Актер. Отговорки все это! Болтовня! Могу сказать вам, что вы понимаете
под искусством. Это искусство изготовления копий с того, что вы называете
действительностью. Но искусство - это тоже действительность, господин
любезный! Искусство настолько выше действительности, что скорее можно было
бы считать жизнь копией искусства! И притом бездарной копией.
Актриса. Не слишком ли высоко ты сейчас занесся вместе с искусством?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Завлит обещает философу всяческую поддержку
Зритель подчас ощущает гнев там
Пренебрегал полезностью искусства
Фрагменты ко второй ноЧи наука философ человек человека