|
|
<<< ΛΛΛ >>>
Если моль разъела и съела всю шубу, значит ли это, что
она эту шубу поняла и изучила?
Действительность существует прежде всего глобально, не-
расчлененно. Но та же самая действительность тут же рядом со
своей глобальностью является одновременно и как единораз-
дельная цельность, как система отношений. Эта система отно-
шений уже в самой же действительности есть отражение ее са-
мой как глобальной и в ней же самой, которая становится не
только глобальной, но одновременно единораздельно-
целостной. Как я понимаю, эта единораздельная цельность, взя-
тая сама по себе, и есть отражение действительности. А когда
эта единораздельная цельность воспримется и построится также
и нашим мышлением, то вот это и значит, что мышление есть от-
ражение действительности.
Если наши мыслительные формы не внедрены в нас самой
же действительностью, то это значит, что в самой действитель-
ности не имеется единораздельной целостности отношений, что
вся действительность ? это только наше марево и галлюцина-
ции, что она есть пустота и дыра. Вот почему я всегда считал,
что весь западноевропейский субъективизм есть сплошная ми-
ровая хлестаковщина.
Если бесконечность, данную в виде единораздельной
цельности, приписывать не действительности, а только челове-
ческому мышлению, тогда действительность, лишенная такой
структурной бесконечности, окажется даже и не дырой, а какой-
то дырочкой. И это тем более дико, что действительность не
только есть единораздельная цельность, но она еще ведь также
существует во времени, она же еще и развивается, она ведь жи-
вая, и она тоже ведь движется.
Если мы и все мыслительные типы конструирования, на ко-
торых базируются наука и техника, тоже припишем только одно-
му человеческому субъекту и откажем в этой самой действи-
тельности, то подобного рода действительность, лишенная
принципов своего собственного конструирования, окажется уже
не просто дырочкой, но дырочкой весьма воинственной, окажет-
ся вселенским кладбищем идей, превращенных в трупы.
Мышление есть постоянное созидание принципов кон-
струирования.
Жизнь есть прежде всего становление, то есть нерасчле-
ненное, сплошное, непрерывное, неделимое ни на какие устой-
чивые и взаимораздельные точки становление. Жизненное ста-
новление нельзя составить из одних дискретных точек. Движе-
ние вовсе не есть сумма неподвижных точек. Это, как говорят
математики, континуум.
Если брать процесс жизни как он созидается в самом себе,
то всякая жизнь, конечно, слепа. Но дело в том, что в результате
тех жизненных процессов, которые происходят в развитии расте-
ния, появляются вдруг листья, цветы и даже плоды. Но тогда и
надо говорить, что жизнь растения не значит жизнь вообще, ко-
торая была бы бессмыслицей, но жизнь именно растения. Дру-
гими словами, цель растения находится выше самого процесса
жизни, почему его и надо считать слепым. А с другой стороны ?
процесс развития растения переходит к цветам и плодам, а это
значит, что цель растения присутствует даже в этом бессмыс-
ленном процессе жизни, но присутствует не целиком, а, так ска-
зать, регулятивно, атрибутивно, а не вещественно-
субстанционально.
Что такое жизнь, никто не знает, хотя все живут. А мне ма-
ло жить. Я еще хочу и понять, что такое жизнь. А вот если коп-
нуть эту мыслительную целину, то окажется, что тут глубочай-
шая диалектика рационального и иррационального.
Жизнь нельзя составить из безжизненных, то есть непо-
движных точек. Жизнь есть прежде всего непрерывный контину-
ум, в котором все слилось воедино до неузнаваемости. Поэтому
жизнь, взятая в чистом виде, именно как только жизнь, а не что-
нибудь другое, есть бурлящая и клокочущая бессмыслица, апо-
феоз безумия. Ведь в континууме каждая его точка исчезает в
тот самый момент, в который она появляется. Не хаос ли это не-
известно чего? Конечно, жизнь не есть всегда только жизнь, а
она всегда есть и еще и жизнь чего-то. От этого ?чего-то? она и
получает свое осмысление, уже перестает быть слепым поры-
вом. Поэтому, если мы хотим осмыслить жизнь, то нужно брать
какие-то идеи, которые не есть просто сама же слепая жизнь, но
нечто такое, что выше жизни и поэтому может ее осмыслить. Но
это-то как раз и значит, что жизнь как бессмыслицу мы обяза-
тельно должны учитывать. Ведь при любом ее смысловом на-
полнении она в каждое мгновение может прорваться наружу, по-
скольку тайно и для нашего сознания незаметно эта клокочущая
в глубине магма всегда может прорваться наружу в виде дей-
ствующего вулкана.
Личность ? тайна одного. Что такое тайна двух? Это есть
любовь, так как только любящие видят друг в друге самое важ-
ное, самое существенное, что неведомо другим, нелюбящим.
Брак ? тайна двух. А коллектив как организм ? тайна трех. А все-
общий коллектив как исторический организм, вечно
стремящийся себя утвердить,? это тайна уже и не одного и не
двух, и не трех, но тайна всего человечества.
В любимом всегда имеется для любящего такая тайна, ко-
торая неисчерпаема. Любить ? это и значит видеть в любимом
тайну, которую другие, нелюбящие, не видят. Эти нелюбящие
часто даже смеются над любящим, который, как в этих случаях
думают, избрал для себя недостойный предмет любви. Но лю-
бящий непобедим, потому что он видит, а нелюбящие всегда по-
бедимы, потому что они ничего не видят в том, что для любя-
щего является любимым.
Любовь есть ощущение родства с любимым. Любящий и
любимый всегда один другому родственны, всегда дышат одним
воздухом, и этот воздух ? их общая родина.
Но любовь к родному не есть слепота. Любить ? значит
критиковать, то есть находить в любимом положительное и отри-
цательное. Любить ? значит радоваться тому, что в любимом по-
ложительно, хорошо и страдать от его недостатков. Это значит
поощрять в любимом добрые начала и бороться с несовершен-
ным в нем. Это и значит жить общей жизнью.
Когда я понял, что сумма углов треугольника равняется
двум прямым углам, я почувствовал в этом нечто свое личное,
бесконечно родное, чего никто у меня не отнимет. И среди мно-
гочисленных волнений жизни и мысли я нашел в этом приют.
Геометрия, если я ее изучил и понял,? моя родная и близкая,
всегда ласковая и всегда приютная наука. Любить ? значит стре-
миться к порождению. Если я полюбил какую-то истину, это зна-
чит, что данная истина вот-вот породит еще новую истину.
Знающая любовь и любящие знания всегда хоть чуть-чуть, но
обязательно несут в себе стремление к небывалому.
Чтобы дело делать, не нужно сначала строить теорию этого
делания дела. Ты должен дело делать так же прямо и непосред-
ственно, как ты ешь и пьешь без всякого знания процессов пи-
щеварения. А иначе получится, что есть и пить могут только
профессора физиологии. Тем не менее, однако, этот простой и
непосредственно, без всякой науки, данный процесс пищеваре-
ния нисколько не мешает тому, чтобы появлялась также и
теория пищеварения. Ты ешь и пьешь без теории пищеварения.
Ведь музыкант-виртуоз тоже убил много лет на свою игру. А ведь
эту виртуозность мы воспринимаем так же просто и
непосредственно, как и белый цвет или как бездонную синеву
неба. Настоящий художник тот, у которого мы не замечаем его
усилий творчества, да и он сам этого не замечает. Гений творит,
как природа.
А ведь где в жизни слепота, там также и отсутствие пер-
спективы, там ведь и рабская зависимость от бесчисленных слу-
чайностей жизни. Там сплошное рабство. Если не хочешь быть
рабом бесконечных случайностей и если хочешь, чтобы ты свое
дело делал не слепо, то вот тогда и занимайся философией и не
осуждай ее как бесполезное занятие.
Нет никакой возможности отрывать идею от материи или
материю от идеи, как нельзя отрывать сущность вещи от явле-
ния вещи и явление вещи от ее сущности. Сущность является,
то есть проявляется, а явление существенно. Текучая сущность
? вот что самое главное. Разная степень смысловой напряжен-
ности существующего от нуля до бесконечности ? вот что самое
главное. Я сажусь не на материю стула и не на идею стула, а на
сам стул. Вот это ?сам? и ?само? как раз и есть самое главное.
Вся история человечества есть не что иное, как эволюция
свободы. Из-за чего бьется человек, из-за чего всегда бился?
Только из-за отчаянного стремления к свободе, какие бы тяже-
лые обстоятельства этому ни мешали. Только бы освободиться
от всех тягостей жизни. Только бы ни от чего не зависеть. Только
бы скорей наступил этот всемирный, этот всечеловеческий
праздник свободы. Только бы не было драки. Только бы насту-
пил всеобщий мир, торжественный мир, всечеловеческий и кос-
мический мир, когда и человек перестанет быть человеку брев-
ном, и сама природа так или иначе вступит в союз с человеком, а
не будет мешать ему на каждом шагу.
Человек ? вечная проблема, которая вечно решается? ? и
которая никогда не будет решена. Да, она никогда не будет ре-
шена. А зачем окончательное решение? Чтобы перестать стре-
миться? Чтобы перестать быть проблемой? Чтобы умереть для
жизни? Чтобы мне превратиться в гроб, в могилу, а всему чело-
вечеству превратиться во вселенское кладбище? Да, проблема
человека никогда не будет решена. Разве мало того, что уже
правильная постановка проблемы есть начало разрешения этой
проблемы? Конечно, она так или иначе и в то или иное время
будет разрешена. Но это только потому, чтобы достигнутое ре-
шение проблемы тут же оказалось постановкой еще новой про-
блемы. И так далее, до бесконечности.
Ведь даже если бы мы одолели смерть и, как учит
Федоров, стали бы вечными, то мне кажется, что и сама
вечность тоже будет находиться в вечном становлении, только
что без убыли бытия, без антагонизмов, без крови, без драки.
Раз все есть стремление, весь человек есть только про-
блема, то для этой проблемности, чтобы о ней говорить логиче-
ски последовательно, требуется также и беспроблемность, и
притом тоже абсолютная беспроблемность, абсолютная истина.
Она нужна нам потому, что иначе нельзя будет обосновать и все-
го нашего относительного и проблемного существования.
Чтобы дело делать, надо отражать действительность. А
чтобы по-человечески, по-людски ее отражать, надо ее мыслить.
А раз действительность есть бесконечность, то и мышление есть
бесконечность. Если действительность всегда есть творчество
нового, то и мышление, если только оно на самом деле мышле-
ние, тоже есть всегда творчество нового. Но творить новое ?
значит создавать принципы его конструирования, значит быть
руководством к действию, значит переделывать действитель-
ность. Но переделывает действительность человек. А тогда для
этого необходимо общественно-личное существование, разум-
ная деятельность, необходимо вечно стремиться, необходимо
быть вечной проблемой, необходимо вечно разрешать эту про-
блему, необходимо исповедовать абсолютную истину, необхо-
димо признавать действительность как свободное проявление
абсолютной истины, необходимо в относительном находить аб-
солютное; необходимо дышать воздухом свободы, и свобода эта
? общечеловеческая и окончательная.
Для того чтобы делать, не надо никакой предварительной
философии. Тем не менее только философия и обнаруживает ту
истину, что дело делать ? это значит дышать общечеловеческой
свободой, этой вечной общечеловеческой проблемой для ее
свободных решений. Но я бы сказал, это значит просто быть
приличным человеком. Без теории, а так, путем вдыхания возду-
ха, инстинктивно.
Философия есть учение об отношении ?я? и ?не-я?, или как
то же отношение между идеальным и реальным, между мышле-
нием и бытием. Чтобы знать, каково отношение между величи-
нами, необходимо точно знать, 1) что такое каждая из этих вели-
чин, взятая в отдельности, 2) что нового дает отношение между
величинами в сравнении с этими величинами, взятыми в отдель-
ности, и 3) каковы типы этого отношения и каково их
становление (борьба или согласие).
Небывалое явление из области античной философии. Ока-
зывается, греческий термин ?логос? совершенно в одинаковой
степени относится как к мышлению, так и к языку. С одной сто-
роны ? это ?мысль? и все связанные с ней категории мысли
(понятие, суждение, умозаключение, доказательство, наука и во-
обще любая мыслительная категория) . С другой же стороны ?
?логос? ? это ?слово? и все связанные со словом категории
(язык, речь, разговор и все грамматические категории). В Европе
нет другого такого языка, в котором мысль и ее словесное выра-
жение обозначались бы совершенно одинаково. Конечно, греки
очень любили чистую мысль, еще дословную или бессловесную,
но она была для них только предварительной и необходимой аб-
стракцией для того, чтобы с привлечением и всех других сюда
относящихся абстракций в конце концов получить логос или не-
что цельное. Древние греки прославились также и своей беско-
нечной любовью к слову, к разговорам, ко всякого рода спорам,
доходившим до бесконечных прений и даже болтливости. Но эта
любовь к словам была только одной частной областью их об-
щего мировоззрения, для общего же мировоззрения мысль и
слово были одно и то же. Но тут уже ясно, что такая словесная
мысль всегда была образной, картинной, как бы смысловым из-
ваянием обозначаемых мыслью вещей, а соответствующим об-
разом понимаемое слово всегда необходимо оказывалось мыс-
лительно насыщенным и как бы словесным сгустком мысли. Тут-
то и коренится тот стихийный греческий материализм, о котором
мы часто говорим, но который редко представляем себе в под-
линно греческом и, я бы сказал, в художественно изваянном ви-
де.
Историки философии очень часто грешат большой поспеш-
ностью в получении общего вывода. Возьмите греческий фило-
софский термин ?докса?. Обычно этот термин переводится у нас
ничего не говорящим словом ?мнение?. В учебниках пишут, что
это есть та область человеческих представлений, которая весь-
ма неопределенна и текуча в сравнении с чистым мышлением,
но она уже есть некоторого рода обобщение в сравнении с неоп-
ределенной текучестью чувственных данных. Мне не раз прихо-
дилось сталкиваться с необходимостью устанавливать точное
значение этого термина. И вот даже на текстах одного Платона
(о других философах я уже и не говорю) я убедился, что ре-
шающим принципом в данном случае является только кон-
текст. В одних случаях ?докса? трактуется настолько близко к
чистому мышлению, что делается от него почти неотличимым. А
в других случаях этот термин настолько близок к области самого
элементарного чувственного ощущения, что вполне разделяет
текучесть этого последнего, его неопределенность и невозмож-
ность выразить с его помощью какое-либо логически ясное суж-
дение. Как прикажете понимать такую ?доксу? и как переводить
этот термин на русский и другие современные нам языки? Но
?докса? здесь только пример, и дело здесь для меня вовсе не в
?доксе?. А вот что контекст для каждого термина есть решитель-
но все, на этом я буду настаивать. Правда, это будет значить
лишь то, что люди, не знающие древнегреческого языка, не
имеют никакого права заниматься древнегреческой философи-
ей. Но это уже не мое дело, а дело тех, кто знает или не знает
греческий язык.
Далее, решительно невозможно, бесцельно и бессмыслен-
но заниматься историко-терминологическим исследованием для
тех, кто тут же не ставит еще и другую проблему, а именно ?
проблему соотношения данного термина с основной философ-
ской моделью данного мыслителя. Эти философские модели
слишком часто трактуются у нас некритически, на основании хо-
довых ярлыков и непроверенных предрассудков. Вот один пора-
зительный пример. Что Платон ? идеалист, это верно, и об этом
знают все. Но кто знает то ? уже филологическое обстоятель-
ство, ? что сам термин ?идея? у Платона встречается очень ред-
ко и для него совсем не характерен, что под ?идеями? он почти
всегда понимает не что-нибудь трансцендентное, потустороннее,
запредельное, а нечто такое, что к этому не имеет никакого от-
ношения. Это у него и фигура человеческого тела, и внутреннее
состояние человеческой психики, и категория натурфилософии,
и просто формально-логическая общность. Самое оригинальное
свойство платоновского текста заключается в том, что термин
?идея? Платон понимает просто как метод осмысления вещи,
или, точнее, метод смыслового конструирования вещи. Где же
тут потусторонность? Правда, свои ?идеи? Платон иной раз от-
носит к мифологической действительности. Но тогда это ведь
уже означает, что Платон вышел за пределы философского
определения термина. Правда, таких текстов у него чрезвычайно
мало, а подавляющее-то множество текстов об этом ничего не
говорит. Вот теперь и судите сами, как же нам понимать осново-
положника мирового идеализма, у которого философский
термин ?идея? почти отсутствует. Можно ли изучать
терминологию философа без учета всей его философской
системы, как порождающей необходимость того или иного
понимания данного термина?
Философская модель у Платона отличается такой необы-
чайной напряженностью, даже драматизмом, что его ?идеи? об-
ладают и трагическим и комическим характером и даже танце-
вальной структурой, что исследование ?идей? есть охота за зве-
рем, что их социально-историческая значимость отражает в себе
кризисную социально-политическую обстановку идущего к паде-
нию классического полиса. Другими словами, философская си-
стема любого мыслителя прошлых времен должна рассматри-
ваться нами не только систематически-понятийно, но и стилисти-
чески-художественно, если не прямо мифологически, а также ис-
ходя из социально-политических предпосылок. Вот тогда-то и
будет чему поучиться у философов прошлых времен. Вот тогда-
то и нам самим захочется тоже создавать определенный стиль
нашей собственной философии, а не только ее понятийную си-
стематику. Другими словами, для нашего собственного фило-
софского развития необходимо изучать точную терминологию
главнейших философских систем прошлого, находить в этой
разнообразной и противоречивой терминологии то единство, ко-
торое возникает как результат уже единой их неделимой фило-
софской системы, как определенного рода модели и, наконец,
изучать эту философско-систематическую модель как отражение
еще более высокой и общей модели, а именно ? модели соци-
ально-политического, культурно-исторического и, следователь-
но, вообще народного развития. Только тогда мы сумеем осо-
знать свою собственную потребность в ее отличии от прежних
времен и только тогда сумеем дать этой нашей философской по-
требности необходимое для нее логическое оформление. А ина-
че мы окажемся в изолированном положении, нам не с чем
будет себя сравнивать, и у нас не будет никаких моделей
необходимых для нас философских оформлений.
Об одном моем постоянном методическом правиле. Пока я
ме сумел выразить сложнейшую философскую систему в одной
фразе, до тех пор я считаю свое изучение данной системы недо-
статочным. Приведу два-три примера. Всю досократовскую фи-
лософию я понимаю так: нет ничего, кроме материальных сти-
хий, и, следовательно, нет ничего такого, что могло бы ими дви-
гать; следовательно, они движутся сами собой, то есть являются
живыми. Всего многотрудного и бесконечно разнообразного Пла-
тона я выражаю в одной фразе: вода замерзает и кипит, а идея
воды не замерзает и не кипит, то есть вообще не является веще-
ственной. Всего Аристотеля я свожу к следующему принципу:
идея вещи отлична от самой вещи, но она есть динамически-
энергийная и притом ставшая в результате ее определенного
творческого становления чтойность. Ведь идея вещи у Аристоте-
ля есть то, что отвечает на наш вопрос: что это такое? А так как
это ?что? он сопровождает грамматическим артиклем, то есть
его субстантивирует, то это значит, что здесь речь идет именно о
чтойности. Поскольку же эта чтойность известное время разви-
валась и в результате своего развития остановилась, чтобы
можно было сформулировать ее смысл, то это и значит, что
основное учение Аристотеля есть учение о ставшей чтойности.
Это методическое правило необходимо применять не только к
философским системам, взятым в целом, но и к отдельным мо-
ментам, так как иначе историко-философский предмет окажется
слишком сложным и недоступным для наших теоретических вы-
водов. Да и вообще к ясности, выраженной в одной фразе,
должны стремиться изучающие историю философии на каждой,
самой малой ступени этой науки.
Как переживается ясность трудной философской теории в
нагляднейшей и конкретнейшей форме? Как известно,
?Парменид? Платона относится к числу самых сложных текстов
во всей мировой философской литературе. Здесь дается диа-
лектика ?одного? и ?иного? с точки зрения восьми логических
позиций. Однажды две аспирантки Московского университета,
долго изучавшие этот сложный текст ?Парменида? и в конце
концов овладевшие им, захотели протанцевать всю эту диалек-
тику, причем одна аспирантка изображала ?одно?, а другая ?
?иное?. И все эти восемь логических позиций ?Парменида? в
условиях ясного понимания их действительно являются
сюжетом для самого настоящего танца. Вот как я понимаю
историко-философскую ясность, и вот как я делаю для себя из
этого теоретические и практические выводы.
О значении историко-философской науки для выработки
нашего собственного мировоззрения. Я могу рассказать об этом
с тщательной формулировкой относящихся сюда тезисов в си-
стематическом виде.
1. Школа мысли. Школа мысли заключается не в умении
оперировать внутренними элементами мысли, но в умении
осмыслять и оформлять ту или иную внемыслительную реаль-
ность, то есть такую предметность, которая была бы вне самой
мысли. Аналогично: математикой владеет не тот, кто знает лишь
ее аксиомы и теоремы, но тот, кто с их помощью может решать
математические задачи.
2. Школа философии. Школа философии тоже не есть
только умение оперировать внутренними элементами самой фи-
лософии, то есть понятиями, суждениями и умозаключениями,
но умение применять весь этот мыслительный аппарат к той
предметности, которая находится за пределами мысли. А так как
мыслительный аппарат есть умение как делать предельные об-
общения, так и формулировать предельно данные единичности,
то и предмет философии должен представлять собою картину
перехода от одного обобщения к другому между предельно об-
щим и предельно единичным предметом.
3. Природа, общество и культура. Предметом мысли и фи-
лософии являются природа, общество и человеческое мышле-
ние. Однако, будучи предметом философии, они должны быть
предметом как предельно общего, так и особенного, а также
единичного. Но природа и общество, взятые в своей предельной
данности, сливаются в то целое, которое нужно назвать культу-
рой. Культура есть не просто природа, но такая природа, которая
обрабатывается и развивается общественно. И культура есть не
просто общество, но такое общество, которое развивается в
определенных природных условиях.
4. История философии на службе истории мысли. Отсюда
следует, что школа мысли, желающая использовать для себя ис-
торию философии, должна уметь применять мыслительный ап-
парат к культуре, находя в ней такие единичные оформления,
которые возникают как результат предельной обобщенности, а с
другой стороны, также и такие предельные обобщенности, кото-
рые являются законом возникновения и получения всего единич-
ного. Другими словами, история философии, если ее всерьез
привлечь для школы мысли, может быть только философией
культуры.
5. Философия культуры как принцип переделывания, или
преобразования, действительности. Предельная общность яв-
ляется самой собою не тогда, когда она отделена от единичного,
но тогда, когда она является законом возникновения единичного.
Единичное является самим собой не тогда, когда оно отделено
от общего, но тогда, когда оно является результатом частичного
функционирования этого общего. А так как философия культуры
основана на указанной выше диалектике общего и единичного,
то это значит, что школа философии, основанная на философии
культуры, есть принцип переделывания, или преобразования,
действительности. Кто владеет школой мысли, тот владеет фи-
лософской школой. А кто владеет философской школой, тот
владеет философией культуры. Но тот, кто владеет философией
культуры, тот умеет не просто созерцать, но преобразовывать
действительность, чего совершенно справедливо требует марк-
систское учение.
6. Недостаточность понимания философии как учения об
отношении мышления к бытию.
Мышление, об отношении которого к действительности
трактует философия, есть не просто мышление, но мышление
предельно обобщенное. И действительность, об отношении ко-
торой к мышлению трактует философия, есть не действитель-
ность вообще, но предельно обобщенная действительность. На-
конец, и отношение между мышлением и действительностью в
философии не есть отношение вообще, но предельно обобщен-
ное, то есть смысловое, отношение. Мысль о действительности
есть не что иное, как установление смысла действительности.
Мышление отражает действительность, но действитель-
ность, как это виртуозно доказал Ленин в своем ?Материализме
и эмпириокритицизме?, бесконечна. Следовательно, если мыш-
ление всерьез есть отражение действительности, оно тоже бес-
предельно. Таким же образом, если действительность есть веч-
ное развитие и самопеределывание, то и мышление, если оно
всерьез есть отражение действительности, есть тоже вечное
развитие и самопеределывание. Действительность есть вечное
саморазвитие. Следовательно, и мышление, если оно всерьез
есть отражение действительности, тоже есть вечное саморазви-
тие. Действительность есть не только система законов и отно-
шений, но и носитель этих законов и отношений. Следовательно,
мышление, если оно всерьез есть отражение действительности
и имеет смысловой характер, тоже должно иметь своего
носителя. Но, как уже говорилось, мышление есть смысловое
отражение действительности. Следовательно, должен
существовать и специфический носитель этих смысловых
законов и отношений действительности. Такой носитель есть Я.
И, следовательно, философия не есть лишь механическое
установление отношений между мышлением и бытием, но
установление отношения между мыслящим Я и не-Я, то есть
объективной действительностью.
Но отношение Я и не-Я совершается только в культуре.
Следовательно, отношение Я и не-Я достигает своего предель-
ного обобщения только в культуре.
7. Последний вывод: если школа мысли есть школа фило-
софии, это значит, что она есть такое установление отношения Я
и не-Я, когда это Я, как деятель культуры, есть такое Я, которое
имеет своей целью практически преобразовывать всякое не-Я.
Такое Я, которое не способно переделывать не-Я, не есть дея-
тель культуры; а без этого невозможна ни философия культуры,
ни школа философии, ни школа мысли вообще.
Если подвести итог всему тому, что я сказал, сформулиро-
вав этот итог в одной фразе, то у меня есть одна такая формула.
Она гласит, что и сама действительность, и ее усвоение, и ее
переделывание требуют от нас символического образа мышле-
ния. Нельзя воспринимать действительность без всякой ее ин-
терпретации и нельзя переделывать действительность, не имея
о ней никакого идейного представления. Я привык думать, что
всякая разумная практика должна быть пронизана теорией, а
всякая разумная теория должна быть пронизана практикой. Тео-
рия для меня ? это только символ практики, а практика ? это
только символ теории, то есть здесь мы имеем дело с диалекти-
кой теории и практики.
<<< ΛΛΛ >>>
Коген прямо разрабатывал свою теорию непрерывно по движного мышления при помощи математического времена субъекта
Лосев А. Из бесед и воспоминаний культуры 5 трагедия
|
|
