<<<     ΛΛΛ     >>>   

1.4. Если взять словесный язык, то его означающие принадлежат языковой сфере, тогда как референты могут относиться к физической природе, пребывающей вне языка. Но, как мы уже убедились, язык не занимается проблемами взаимоотношений означающих и референтов, но только отношениями означающих и означаемых, и означаемые при этом принадлежат языковой сфере, будучи феноменами культуры, учрежденными языком с помощью системы кодов и лексикодов. Именно язык придает реальности форму.
Напротив, архитектор артикулирует архитектурные означающие, чтобы обозначить функции; функции суть означаемые архитектурных означающих, однако система функций не принадлежит языку архитектуры, находясь вне его. Система функций относится к другим сферам культуры, она также факт культуры, но конституирована другими системами коммуникации, которые придают реальности форму другими средствами (жесты, пространственные отношения, социальное поведение), изучаемыми культурной антропологией, социологией, кинезикой и проссемикой.
Реальность, облаченная в одеяния словесного языка, это вся реальность. Вполне позволительно думать, что она существует и вне языка, но мы ее знаем и придаем ей форму только через посредство языка. Следовательно, все то, что мы через посредство языка определяем как реальность, подлежит изучению как продукт языка, формирующийся в процессе непрерывного семиозиса (A.2.I.7.).
Напротив, то, чему придает форму архитектура (системы социальных связей, формы совместного проживания), собственно архитектуре не принадлежит, потому что все это могло иметь место и как-то называться, даже если бы не было никакой архитектуры. Система пространственных связей, изучаемая проссемикой, система родственных связей, изучаемая культурной антропологией, находятся вне архитектуры. Вполне возможно, что они не вне словесного языка, потому что я могу определять их, называть их и думать о них только в категориях словесного языка (что позволяет Ролану Барту утверждать, что не лингвистика является частью общей семиологии, но всякое ответвление семиологии представляет собой раздел лингвистики), однако они находятся вне архитектуры. И поэтому архитектура может обнаружить искомую систему отношений (код, систему функций, которые она затем будет разрабатывать и означивать собственными средствами) только там, где она сама приведена к форме.
243

II. Антропологические коды

II. 1. Известно, что антропология изучает код языка того или иного сообщества, находящегося на ранней стадии развития, редуцируя его к более общему коду, заведующему всеми лингвистическими структурами разных языков; она также изучает отношения родства в этом сообществе, редуцируя их к более общему коду отношений родства в любом обществе; наконец, она обращается к структуре селения, в котором живет изучаемое сообщество, и выявляет "код поселения"... Затем она пытается привести в соответствие — в рамках все того же изучаемого сообщества — формы языка, формы родственных связей и формы расположения жилищ, сводя все эти коммуникативные факты в одну общую диаграмму, в одну фундаментальную структуру, связывающую все эти формы, определяющую и унифицирующую их29.
И если бы какому-нибудь архитектору пришлось строить для такого сообщества, перед ним открывались бы три пути:
1) Полное и безоговорочное подчинение существующим в данном обществе нормам. Принятие норм совместного проживания, регулирующих данное сообщество. Подчинение нормам социальной жизни в том виде, в каком они имеют место. Строительство жилищ, обеспечивающих традиционные нормы жизни без каких-либо нововведений, В этом случае архитектор, возможно, полагает, что он воспроизводит типологический культурный код, действующий в данном сообществе вкупе с соответствующими лексикодами, но на самом деле, пусть он этого и не осознает, он следует нормам того самого более общего кода, что находится вне сферы собственно архитектуры.
2) В авангардистском запале архитектор решает заставить людей жить совершенно по-другому. Он изобретает такие формы строений, которые делают невозможной реализацию традиционных отношений, обязывая людей жить так, что при этом разрушаются традиционные родственные связи. Однако нет сомнения в том, что данное сообщество не опознает новых функций, означенных новыми формами, поскольку указанные функции не заложены в основном коде, который заведует отношениями совместного проживания, родственными связями, языковыми отношениями, художественными и проч.
3) Архитектор принимает во внимание существующий базовый код, изучает его неиспользованные возможности. Он прикидывает, как технологические новшества, включая изобретенные им самим конструкции и формы, могут повлиять на сообщество, заставляя пере-
--------------------------------------------
29 Леви-Строс К. Элементарные структуры родства, раздел "Язык и родство" в "Структурной антропологии".
244

сматривать укоренившиеся привычки. Основываясь на полученных данных, он разрабатывает иную систему отношений, которую и предполагает воплотить в жизнь. И только после того как установлен новый код, внятный потребителям благодаря его родству с предыдущим и все же отличающийся от прежнего в той мере, в какой он позволяет формулировать другие сообщения, отвечающие новым историческим и технологическим потребностям общества, — только тогда архитектор принимается разрабатывать код архитектурных означающих, который позволил бы ему денотировать новую систему функций. В этом смысле архитектура принадлежит сфере обслуживания, но это не значит, что она дает то, чего от нее ждут, а значит, что она именно для того, чтобы дать то, чего от нее не ждут, изучает систему наших предполагаемых ожиданий, возможности их осуществления, их приемлемость и внятность, возможность их увязки с другими системами общественной жизни.
II.2. Если столько говорят о сотрудничестве различных дисциплин как основе труда архитектора, то это происходит именно потому, что архитектор должен выработать собственные означающие, исходя из систем значений, которым неон придает форму, хотя, может статься, что именно ему дано означить их впервые, сделав тем самым внятными. Но в таком случае работа архитектора заключается в том, чтобы, подвергнув предварительной переоценке все существовавшие прежде коды, отказаться от тех из них, что исчерпали себя, поскольку
--------------------------------------------
30 В своей рецензии на первую публикацию этого текста Бруно Дзеви (А Па ricerca di ип "codice" per I'architettura, in "L'architettura", 145, 1967) замечает, что из трех выдвинутых выше версий только вторая, описанная здесь, по его мнению, как абсурдная и невозможная, представляет собой творческий акт, ту утопию, которая и созидает историю. Он полагает, что третью версию следует "записать по ведомству архитектурной беллетристики, хотя и вполне умеренной". Кажется, следует объясниться по поводу понимания диалектики следования-нарушения кода (формы и открытости, о которых мы писали в "Открытом произведении"). Следует припомнить сказанное в A.3.I.3. по поводу поэтики Аристотеля: в эстетическом сообщении должно внезапно обнаруживаться что-то такое, чего публика не ждет, но для того чтобы это обнаружение состоялось, оно должно опираться на .что-то хорошо знакомое — отсылать к знакомым кодам. Во второй версии речь идет о перевороте, при котором свободное формотворчество, не принимающее во внимание совершающиеся в жизни общества конкретные коммуникативные процессы, превращает архитектуру в чистое изобретательство предназначенных для созерцания форм, т.е. в скульптуру или живопись. Напротив, в третьей версии имеется в-виду некоторое преобразование исходного материала, причем преобразование свершается в миг узнавания и вовлечения его в новый проект. Противоречивая взаимосвязь признанного и отвергнутого как раз и составляет нерв того "кода утопии", который Дзеви по праву признает заслуживающим обсуждения.
245

кодифицируют уже состоявшиеся решения-сообщения и не способны порождать новые сообщения .
II.3. И все же обращение к антропологическому коду угрожает — во всяком случае так может показаться — методологической чистоте семиологического подхода, которого мы до сих пор старались придерживаться.
Что в самом деле означают слова о том, что архитектуре надлежит вырабатывать собственные коды, соотнося их с чем-то, что находится вне ee Значит ли это, что знаки, которые она должна привести в систему, упорядочиваются чем-то извне, тем, к чему они относятся, и стало быть, референтом.
Мы уже высказывались (A.2.I.4.) в пользу того, что семиологический дискурс должен ограничиваться только левой стороной треугольника Огдена — Ричардса, потому что семиология изучает коды как феномены культуры и — независимо от той верифицируемой реальности, к которой эти знаки относятся, — призвана исследовать то, как внутри некоего социального организма устанавливаются правила соответствия означающих и означаемых (и здесь никак не обойтись без интерпретанта, который их означивает при помощи других означающих), а также правила артикуляции элементов на парадигматической оси. Из этого не следует, что референта "вообще нет", но только то, что им занимаются другие науки (физика, биология и др.), в то время как изучение знаковых систем может и должно осуществляться в универсуме культурных конвенций, регулирующих коммуникативный обмен. Правила, которые управляют миром знаков, сами принадлежат миру знаков: они зависят от коммуникативных конвенций, которые — если принимается чисто оперативистский подход к исследованию — просто постулируются или (в онтологической перспективе) определяются предполагаемой универсальной структурой человеческого разума, согласно которой законы любого возможного языка говорят посредством нас (см. весь раздел Г.З, а также 5).
Если применительно к архитектуре и любой другой знаковой системе мы утверждаем, что правила кода зависят от чего-то, что не принадлежит миру кодов, то тем самым мы снова вводим в обращение референт и все, что с ним связано, в качестве единственно способного верифицировать коммуникацию . В конце концов, и такая точка
--------------------------------------------
31 Ср. вопросы, поднятые Б. Дзеви ("L'Architettura", 146—147).
32 Мы, таким образом, снова превращаем референт в элемент сигнификации, такова была позиция Сартра в его полемике со структурализмом и таков же тезис "защитников" реальности, таких как Резников (Semiotica e marxismo, cit.) или Ласло Антал с его семантическими штудиями (Problem! di signiftcato, Milano, 1967), в которых весь груз проблем, связанных со сложной организацией кодов и лексикодов, переадресуется денотату.
246

зрения имеет право на существование, но в таком случае архитектура представляла бы собой феномен, подрывающий все семиологические установки, она оказалась бы тем подводным камнем, о который разбились бы и все наши изыскания33.
И мы не случайно заговорили об антропологическом "коде", т. е. о фактах, относящихся к миру социальных связей и условий обитания, но рассматриваемых лишь постольку, поскольку они у же оказываются кодифицированными и, следовательно, сведенными к феноменам культуры.
II.4. Ясный пример того, что представляет собой антропологический код, мы можем получить, обратившись к проссемике. Для проссемики пространство является "говорящим". Расстояние, на котором я нахожусь от человека, вступающего со мной в отношения любого рода, наделяется значениями, варьирующимися от культуры к культуре. Занимаясь вопросами пространственных отношений между людьми, нельзя не принимать в расчет различных смыслов, которые эти отношения приобретают в разных социокультурных контекстах.
Люди различных культур живут в различных чувственных универсумах; расстояние между говорящими, запахи, тактильные ощущения, ощущение тепла, исходящего от чужого тела, — все это обретает культурное значение.
То, что пространство "значит", явствует уже из наблюдения за животными: для каждого вида животных существует своя дистанция безопасности (если расстояние меньше, надо спасаться бегством: для антилопы это 500 ярдов, для некоторых ящериц — 6 футов), своя критическая дистанция (промежуточная зона между дистанцией безопасности и дистанцией нападения) и дистанция нападения, когда
--------------------------------------------
33 С большой проницательностью рецензируя первый вариант этого текста, Мария Корти ("Strumenti critici", 4, 1967) замечала, что введение антропологического кода применительно к архитектуре представляет собой сознательно расставленную ловушку, которая вновь возвращает нас к проблеме самостоятельности семиологии как науки. Охотно признаваясь в мошенничестве, заметим все же: 1) на этих страницах мы как раз и пытаемся решить вопрос, который так или иначе обойти невозможно; 2) замечания Марии Корти вкупе с целым рядом сомнений, высказанных в личной беседе Витторио Греготти, помогли нам лучше разобраться в этой проблеме.
34 Дальнейшее изложение представляет собой комментарий к Эдварду Холлу (Edward Hall, The Hidden Dimension, New York, 1966; см. того же автора The Silent Language, N.Y. 1959. См. также Warren Brodey, Human Enhancement, сообщение на конгрессе "Vision 67", New York University, 1967.
247

животное атакует. Если затем рассматривать виды животных, допускающих контакт между особями одного и того же вида, и те виды животных, которые такого контакта не допускают, можно установить, личные дистанции (животное находится на определенном расстоянии от собрата, с которым не желает общаться) и дистанции сообщества, превышение которых приводит к потере контакта с группой (это расстояние сильно варьируется от одного вида к другому от очень короткого до очень длинного). Короче говоря, каждое животное как бы окутано облаком, обособляющим его от других и соединяющим его с ними, причем размеры облака поддаются достаточно точному измерению, что дает возможность кодифицировать типы пространственных отношений.
То же самое можно сказать о человеке, у которого есть своя визуальная сфера, сфера восприятия запахов, тактильная сфера, в существовании которых никто, как правило, не отдает себе отчета. Достаточно обратить внимание на тот несомненный факт, что расстояние друг от друга, на котором случается находиться беседующим обитателям романских стран, не связанных между собой никакими личными интимными отношениями, считается в США откровенным вторжением в частную жизнь. Проблема, однако, заключается в том, насколько поддаются кодификации эти расстояния.
Проссемика между тем различает:
1) Манифестации инфракультурного порядка, коренящиеся в биологически прошлом индивида;
2) Манифестации прекультурного порядка, физиологические;
3) Манифестации микрокультурные, составляющие собственно предмет проссемики и подразделяющиеся на:
а) фиксированные конфигурации;
б) полуфиксированные и
в) нефиксированные.
II.5. Фиксированные конфигурации: к ним относятся те, которые мы привыкли считать кодифицированными; например, планы городской застройки с указанием типов сооружений и их размеров, скажем, план Нью-Йорка. Хотя и здесь можно отметить существенные культурные различия: Холл приводит пример японских городов, в которых обозначаются не улицы, а кварталы, причем нумерация домов соответствует положению не в пространстве, но во времени, времени постройки; впрочем, можно было бы привести примеры из антропологических исследований структуры поселений, в частности из работ Леви-Строса.
--------------------------------------------
35 Леви-Строс К. Структурная антропология. Ук. соч., гл. VII—VIII; см. также Paolo Caruso, Analisi antropologica del paesaggio, in "Edilizia Moderna", 87—88 ("Форма территории", в частности, сопроводительный текст В. Греготти).
448

Полуфиксированные конфигурации: имеют отношение к представлению о внутреннем и внешнем пространстве как пространствах центростремительном и центробежном. Зал ожидания на вокзале представляет собой центробежное пространство, центростремительным будет расположение столов и стульев в итальянском или французском барах; к тому же типу конфигураций относятся конфигурации, взявшие за образец main street, вдоль которой тянутся дома, а также площадь с окружающими ее домами, образующими иное социальное пространство (Холл рассказывает об одном строительном замысле с целью обеспечения более комфортабельным жильем некоторых этнических групп — негров и пуэрториканцев—проживающих в Америке. Предприятие провалилось, поскольку их предполагалось поселить в прямолинейном пространстве, между тем как общественная жизнь этих групп всегда ориентировалась на центростремительное пространство и "тепло", источаемое центром.)
Нефиксированные конфигурации: наименование связано с тем, что, как правило, они кодифицируются бессознательно, но это не значит, что они не поддаются определению. Труд Холла тем и ценен, что ему удалось ввести величины для измерения этих расстояний.
Мы различаем: дистанцию публичности, дистанцию социальных отношений, личную и интимную. Например, ощущение тепла, исходящего от тела другого человека, отграничивает интимное пространство от неинтимного.
Интимные дистанции:
а) фаза близости,
это такая фаза эротического сближения, которая подразумевает полное слияние. Восприятие физических свойств другого затруднено, преобладают тактильные ощущения и обоняние.
б) фаза удаления (от шести до восьми дюймов);
также и здесь зрительное восприятие неадекватно, и обычно взрослый американец почитает такую дистанцию нежелательной, более молодые склонны ее принимать, это расстояние, на котором находятся друг от друга подростки на пляже или к которому принуждены пассажиры автобуса в часы пик. В некоторых обществах, в арабском мире например, оно считается расстоянием конфиденциальности. Это расстояние, считающееся вполне приемлемым на пирушке в каком-нибудь средиземноморском ресторанчике, но кажущееся слишком конфиденциальным на американском coctail party.
Личные дистанции:
а) фаза близости (от полутора до двух с половиной футов);
это расстояние повседневного общения супружеской пары, но не между двумя людьми, обсуждающими дела.
249

б) фаза удаления (от двух с половиной до четырех футов);
это расстояние, на котором два человека могут прикоснуться друг к другу пальцами вытянутых рук. Это граница физических контактов в строгом смысле слова. Это также граница, в пределах которой еще можно физически контролировать поведение другого. Это расстояние определяет зону, внутри которой цивилизованное население допускает если не личный запах, то запах косметики, духов, лосьона. В некоторых обществах в этих пределах запахи из обращения уже изъяты (у американцев). На этом расстоянии еще чувствуется чужое дыхание, в некоторых сообществах его запах является сообщением, в других считается приличным дышать в сторону.
Дистанции социальных отношений:
а) фаза близости (от четырех до семи футов);
это расстояние внеличных отношений, деловых и т. д.
б) фаза удаления (от семи до двенадцати футов);
это расстояние, разделяющее чиновника и посетителя, короче говоря, это ширина письменного стола; в некоторых случаях оно рассчитывается вполне сознательно. Холл упоминает об экспериментах, в которых изменение этого расстояния затрудняло или облегчало работу служащего в окошечке, приемщицы, которой незачем входить в конфиденциальные отношения с посетителем.
Дистанции публичности:
а) фаза близости (от двенадцати до двадцати пяти футов); дистанция официального сообщения (речь на банкете);
б) фаза удаления (больше двадцати пяти футов)
делает фигуру общественного деятеля недоступной. Холл изучал эту фазу по расстояниям, на которых находился от публики Кеннеди во время предвыборной кампании. Упомянем также неизмеримые расстояния, отделяющие диктаторов (Гитлер на стадионе в Нюрнберге и Муссолини на балконе Палаццо Венеция) или деспотов, восседавших на своих высоких тронах.
Для каждого из этих расстояний при помощи скрупулезно разработанной таблицы Холл предусматривает определенные вариации в зависимости от силы голоса, сопровождающей жестикуляции, восприятия тепла и запахов, от того, как выглядят в перспективном сокращении отдельные части тела оратора и т. д.
II.6. Нетрудно понять, что если эти "сферы интимности", приватной и публичной, устанавливаются с достаточной точностью, то тем самым предрешается и вопрос об архитектурном пространстве. Из кое-каких проницательных суждений Холла следует, что, "как и в случае с гравитацией, влияние двух тел друг на друга обратно пропор-
250

ционально не только квадрату, но, возможно, также и кубу расстояния". С другой стороны, различия культур гораздо более существенны, чем обычно принято думать. Многие пространственные детерминации, имеющие значение для американца, ничего не говорят немцу. Представление о личном пространстве, свойственное немцу и отражающее национальную тоску по жизненному пространству, по иному определяют границы его privacy, которой угрожает чужое присутствие; значение открытой или закрытой двери радикально меняетря в зависимости от того, находишься ты в Нью-Йорке или Берлине. В Америке заглянуть в дверь означает все еще "быть вне", в то время как в Германии это значит "уже войти". Передвинуть стул поближе к хозяину, будучи в чужом доме, в Америке, да и в Италии, может быть воспринято благосклонно, в то время как в Германии это будет проявлением невоспитанности (стулья Миса ван дер Рое так тяжелы, что их с места не сдвинешь, тогда как стулья архитекторов и дизайнеров не немцев много легче. Вместе с тем, у нас диваны обычно стоят на своих местах, зато в японском доме мебелью распоряжаются иначе). Люди Запада воспринимают пространство как пустоту между предметами, тогда как для японца — припомним их садовое искусство — пространство это форма среди других форм, наделенная собственной конфигурацией. Вместе с тем, в словаре японцев нет понятия privacy, и для араба "быть одному" вовсе не означает "уединиться физически", но только "перестать разговаривать" и т. д. Определение количества квадратных метров жилплощади на человека имеет смысл только внутри конкретной культурной модели, механическое перенесение пространственных культурных норм с одной культурной модели на другую ведет к разрушительным последствиям. Холл различает культуры "монохронные" (принадлежащие этой культуре склонны браться за одно какое-то дело и доводить его до конца, таковы, например, немцы) и культуры "полихронные", как, например, романская, переменчивость и непостоянство ее представителей часто интерпретируются северянами как неупорядоченность и неспособность закончить начатое дело. Любопытно отметить, что монохронная культура характеризуется низким уровнем физического соприкосновения, в то время как для полихронной характерно противоположное, естественно, что при таком положении дел один и тот же феномен будет толковаться в этих культурах совершенно поразному и вызывать разные реакции. Отсюда целый ряд вопросов, которые проссемика ставит перед градостроительством и архитектурой в целом: какова максимальная, минимальная и оптимальная плотность населения в сельской, городской или смешанной местности в каждой конкретной культуре? Какие "биотопосы" сосуществуют в многонациональной культуре?
251

Каковы терапевтические функции пространства в деле смягчения социальной напряженности и усиления интеграции разных групп? К трем пространственным измерениям проссемика добавляет четвертое — культурное, которое если и недостаточно измерено, все же от этого не менее измеряемо, кроме того, не будем забывать, что внутри этого пространства существуют сильные и слабые коды .
II.7. Какие выводы следует сделать из сказанного применительно к нашему исследованию? Расстояние в X метров, разделяющее двух индивидов, состоящих в каких-то отношениях, является физическим фактом и количественно исчисляемо. Но тот факт, что это расстояние в различных социальных ситуациях и контекстах обретает различные значения, приводит к тому, что измерение перестает быть измерением только физического события (расстояния), становясь измерением значений, приписываемых этому физическому событию. Измеренное расстояние становится смыслоразличительным признаком проссемичес-кого кода, и архитектура, которая при созидании собственного кода берет это расстояние в качестве параметра, рассматривает его как культурный факт, как систему значений. И при всем при этом мы не выходим за пределы левой стороны треугольника Огдена — Ричардса. Физический референт, с которым имеет дело архитектура, всегда уже опосредован системой конвенций, включившей его в коммуникативный код. Архитектурный знак в этом случае соотносится уже не с физическим референтом, а с культурным значением. Или, скажем точнее, архитектурный знак превращается в означающее, денотирующее пространственное значение, которое есть функция (возможность установления определенного расстояния), в свою очередь становящаяся означающим, коннотирующим проссемическое значение (социальное значение этого расстояния).
Последнее сомнение могло бы возникнуть в связи с тем, что в таком случае архитектура предстает неким паразитическим языком, который может говорить, только опираясь на другие языки. Подобное утверждение никоим образом не умаляет достоинств архитектурного кода, поскольку, как мы убедились в Б.З.Н. 1., существует множество кодов, разработанных для того, чтобы в собственных терминах и означающих передавать значения другого языка (так, код морских флажков означивает означающие азбуки Морзе, словесного алфавита или другой конвенциональный код). И сам словесный язык в различных коммуникативных процессах часто выступает в этой своей замещающей функции.
--------------------------------------------
36 Kevin Lynch, op. cit. См. также La рое lica urbanistica di Lynch, in "Op. Cit.", n. 2. CM. A View from the Road, M.I.T., 1966.
252

Известно, что в каком-нибудь романе или в эпической поэме язык в качестве кода означивает определенные нарративные функции, являющиеся смыслоразличителями некоего нарративного кода, который существует вне языка (столь же верно и то, что одну и ту же сказку можно рассказать на разных языках или экранизировать роман, не изменив при этом — имеется в виду сюжетный код — нарративного дискурса). И даже бывает так, что конституирование какого-то конкретного нарративного кода может повлиять на способ артикуляции более аналитического замещающего кода. То обстоятельство, что нарративный код оказывает очень слабое влияние на код типа лингвистического (хотя в современном экспериментальном романе это влияние иногда весьма ощутимо), объясняется тем, что, с одной стороны, лингвистический код достаточно пластичен, чтобы выдержать аналитический расклад самых разнообразных кодов, с другой, нарративные коды, судя по всему, обладают такой многовековой устойчивостью, стабильностью и целостностью, что до сих пор не возникало никакой нужды в артикуляции неведомых нарративных функций, для которых лингвистический код заблаговременно с незапамятных времен не уготовил бы правил трансформации. Но допустим, что существует некий код, во многих отношениях более слабый и подверженный непрерывной реструктурации, например, архитектурный код, а наравне с ним целые ряды еще не учтенных антропологических кодов, постоянно развивающихся и меняющихся от общества к обществу; тогда нам откроется код, который непрерывно вынужден пересматривать свои собственные правила для того, чтобы соответствовать функции означивания означающих других кодов. Код такого типа по большому счету уже не должен больше заботиться о постоянной адаптации собственных правил к требованиям антропологических кодов, которые он проговаривает, но в его задачи входит выработка порождающих схем, которые ему позволят предвидеть появление таких кодов, о которых пока что нет и речи (как будет разъяснено в B.6.III. и как об этом говорилось в В.З.Ш.4.).
II.8. Напомним, впрочем, о том, что было сказано в A.2.IV.1. Код — это структура, а структура — это система отношений, выявляемая путем последовательных упрощений, проводимых с определенной целью и с определенной точки зрения. Следовательно, общий код ситуации, с которой архитектор имеет дело, вырисовывается в свете именно тех действий, которые он намерен предпринять, а не каких-то других.
253

Так, при желании провести реконструкцию городской застройки или какой-либо территории с точки зрения непосредственной опознаваемости тех или иных конфигураций архитектор имеет возможность опереться на правила, установленные кодом узнавания и ориентации (базирующимся на исследованиях восприятия, статистических данных, требованиях торговли и уличного движения, выведенных врачами кривых напряжения и релаксации), но все его действия будут иметь смысл и оцениваться только в свете его главной задачи. Но если однажды ему понадобится инкорпорировать эту задачу в иную систему социальных функций, ему придется привести код узнавания в соответствие с прочими задействованными кодами, сведя их все к некоему основополагающему Пракоду, общему для всех, и на его основе разработать новые архитектурные решения .
II.9. Таким образом, архитектор, чтобы строить, постоянно обязан быть чем-то другим, чем он есть. Ему приходится быть социологом, политиком, психологом, антропологом, семиологом. И то, что он работает в команде, в компании семиологов, антропологов, социологов или политиков, не особенно меняет положение дел, хотя и помогает принять более адекватные решения. Вынужденный искать и находить формы, смысл которых в том, чтобы в свою очередь придавать форму системам, на которые его власть не распространяется, вынужденный выстраивать такой язык, как язык архитектуры, который всегда будет говорить что-то, непредусмотренное собственным кодом ; (чего не происходит со словесным языком, который на эстетическом уровне может проговаривать свои собственные формы, чего нет в живописи, которая в случае абстрактной живописи изображает свои собственные законы, и чего подавно нет в музыке, поглощенной постоянной реорганизацией синтаксических отношений внутри своей собственной системы), самим характером своего труда архитектор осужден быть последним и единственным гуманистом нашего времени, ибо как раз для того, чтобы быть узким специалистом, профессионалом, а не мудрствовать вообще, он должен мыслить глобально.
--------------------------------------------
37 О том, как осуществляются процессы кодификации на уровне "последних" структур, см., например, Christopher A,lexan ier,Notesullasintesi delta forma, Milano, 1967. Сопоставление метода Александера со структуралистскими процедурами см. Maria Bottero, Lo strutturalismo funzionale di C. Alexander, in "Comunita", 148—149, 1967.
254

III. Заключение

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Они оставляют далеко позади основную функцию вещи
Архитектурный знак с его денотатом коммуникации архитектуре