<<<     ΛΛΛ     >>>   

Оговоримся, что, уподобляя в определенных отношениях эти две ценностные иерархии, мы отнюдь не утверждаем, что одну из них можно свести к другой: топологические подобия - лишь отражение, проявление действия высших психических механизмов, чьи интегрирующие функции рассматриваются как высшие по отношению к функциям анализа, расчленения действительности.

Если упырей и демонов мы называем вырожденной формой метафизической картины мира, а сексуальные мании - вырожденной формой "картины" эротических отношений, - эту аналогию отнюдь не следует понимать как нечто извечное и универсальное. Осмысленна она лишь в рамках нашей культуры.

Для литературного текста секс - это мина, способная взорвать его как произведение искусства, т. е. как объект, ценный сам по себе, а не потому, что способен замещать какой-то другой.

Для эротомана учебник сексологии - то же, что поваренная книга для умирающего от голода: как голодающий будет облизываться на описаниях пиров, оставаясь глух к литературным достоинствам, так же будет расщепляться художественный текст в сознании эротомана. Неудобные аберрации чтения легче всего предотвратить, начисто изгнав секс из литературы. Но для самой литературы это было бы тяжелейшим увечьем: взгляд на человека, очищенный от феномена пола, может быть лишь частичным, а значит - искаженным.

Исторически сложившиеся нормы социальной цензуры способствовали тому, что табу на описания сексуальной практики сохраняются и по сей день. Строгость этих табу в разных странах различна, хотя тенденция к смягчению запретов преобладает везде. Но терпимость эта нигде не достигла того уровня, который характерен для описания различных преступлений неэротического характера: убийств и т. п. Это вызывает много нареканий, но остается несомненным и весьма устойчивым фактом. Видимо, для общественного сознания описание убийства не выглядит столь безнравственным, как описание соития: так распорядились моральные кодексы, на которых мы воспитуемся целое тысячелетие. (Напомним, что этот текст написан тридцать лет назад - V.V.).

Воспитание имеет и обратную силу: в школьных курсах сведения о древних культурах малоазиатского и средиземноморского круга, к которым восходит и наша собственная, наиболее смазаны и невнятны в той их части, где отличия этих культур от нашей проистекают из специфической эротической аксиологии, греховной с точки зрения христианства.

Сексуальное поведение задано биологически, но оно - и атом общественного действия: ведь тот, кто практикует его в одиночку, ставит себя за пределы нормы. В акте должны участвовать двое, а культура начинается там, где кончается изолированность индивида, и уже по одному этому половой акт - атом социальности. Множество культур, например, восточных, глубоко интегрировали всю сферу пола, наделили ее особой культурной ценностью, сакральной или светской. Однако в нашей культуре такого никогда не было.

Не знала она и упорядоченных кодексов ритуализированною полового поведения, подобных индийской Кама Сутре - сексологические исследования и руководства не в счет, они - продукт не культуры, а чисто эмпирического подхода. Эмпирические рекомендации просто указывают, что можно делать, чтобы извлекать максимальное наслаждение без вреда для себя или партнера; характер их чисто инструментальный, и пособие для супругов - это обычная техническая инструкция по обслуживанию тел, не отличающаяся от технической инструкции по обслуживанию автомобиля. Рациональная санкция, которую дарует физиология или патология, - совсем не то, что санкция культурная, которая одна лишь способна быть конечной инстанцией, самодостаточной и самое себя объясняющей. Не нужно ведь ни к кому и ни к чему апеллировать, чтобы оправдать тот факт, что мы едим, сидя за столом, а не на полу, что, здороваясь, протягиваем правую руку, а не левую.

В полном соответствии с общей иерархией явлений, заданной христианством, секс, не санкционированный супружеством, был в нашей культуре грехом. Но и в рамках допускаемых супружеских отношений навязывался некий "сексуальный минимум": метафизические требования предписывали практиковать секс лишь "целевым назначением" - для продолжения рода. Искать наслаждения было недопустимо - его в лучшем случае терпели как неизбежный побочный эффект. Отсюда пошли и извращения биологической нормы под действием нормы культурной - в тех случаях, когда эти нормы могли вступать в конфликт.

Как известно, культурная традиция - в разных кругах по-разному,- третировала человеческое тело, и еще в XIX веке у пуритан или в викторианской Англии сексуальная холодность считалась нормой для женщины, а переживание оргазма - чем-то для порядочной женщины неприличным. Я убежден, что если бы теологи властью религиозного запрета могли покончить с оргазмом, - они непременно сделали бы это. Ведь в оргазме виделся сатанинский соблазн. Конечно, сегодня святейшая теология отступает от подобного отношения к сексу, но это уже позднейшие коррективы.

Дионисийское отношение к жизни христианству чуждо и должно быть чуждым. Однако если мощно навязываемый нравственный кодекс, подкрепляемый культурными санкциями, вступает в конфликт с существенными биологическими потребностями,- предмет конфликта быстро становится средоточием сопротивления, принимающего самые многообразные формы. В лоне данной культуры рождается иная, противостоящая ей, - контркультура. Но никогда она не принимает вид "голой биологии", oткрыто предъявляющей свои требования.

Как субкультурный анклав, она заимствует свои модели и образы у господствующей культуры, лишь выворачивая их наизнанку. Так, черная месса - это элементарная инверсия обряда мессы, где тело нагой женщины потому и служит алтарем, что с точки зрения фундаментальных догматов оно - самый неприемлемый, запретный объект. А вот где-нибудь в Азии половой акт мог носить сакральный характер, и в соответствующей культурной среде он мог бы выражать не кощунство, а самую истовую набожность. Христианская церковь здесь вынуждена допускать своего рода "двоемыслие" даже применительно к институту брака: ведь воздержание остается для нее самодовлеющей ценностью независимо от института брака (особенно это относится к католицизму). Господствующей для христианства тенденцией всегда было стремление жестко ограничить даже безгрешный секс, направить его в одно-единственное узкое русло.

И эту вот культурную ситуацию застает техническая цивилизация. Эмпирический подход вступил в конфликт с традицией, и особенно с авторитетом религиозной веры. Исследователи зафиксировали и тщательно изучили каждый момент, каждый элемент полового акта. В ход пошли и электроэнцефалограммы, и вживленные в мозг электроды, и искусственные стеклянные гениталии, подсвечиваемые и снимаемые специальными камерами. Ничего дурного во всем этом не было. Дурно то, что после всех исследований ни один специалист так и не может нам сказать, что же нужно делать с этой штуковиной - сексом.

Мысль, что эмпирический анализ всех и всяческих копулятивных практик хоть что-то подскажет нам о сфере должного - полная чепуха. Эмпирически можно сказать, когда половой акт приведет к оплодотворению, а когда - нет, какая практика может нанести психологический или физиологический вред партнерам, какая - нет; чего эмпирический подход не может, - это перейти от того, что есть, к тому, что должно быть - если не считать той самой опасности для здоровья. Во всяком случае, подход, рассматривающий секс как культурный изолят.

Но, может быть, как-то просветить нас на счет долженствования способна культурология на ее нынешнем описательном уровне?

Нам такой ее ответ неизвестен. Существовали, например, культуры, в которых на общественные нормы периодически накладывался "мораторий". Дело доходило до более или менее ритуализированных массовых оргий, в которых ключевая роль принадлежала сексуальным актам. Так что? "Следовало" бы, например, где-нибудь и когда-нибудь "устанавливать" какой-то аналог подобной практики? Например, в том случае, если эмпирические исследования продемонстрируют ее психосоциальную полезность? Но ведь речь идет не о том, чтобы объявить такую практику допустимой. Речь идет о культурном обычае.

Административное регулирование и культурная регламентация поведения - вещи разные. Невозможно, например, превратить стриптиз в возвышенное, торжественное и тем более сакральное действо, изменив его режиссуру. А значит, секс нельзя рассматривать как культурный изолят. Пытаясь манипулировать половым поведением в масштабах общества, - мы сознательно или бессознательно замахиваемся на реорганизацию всей культуры в целом, сколь бы ограниченными не были наши субъективные намерения. А вопрос о возможности трансформации культуры - куда фундаментальнее и шире вопросов полового поведения. Оно - лишь один из объектов таких перемен.

Но, казалось бы, хотя бы в этом-то расширенном проблемном поле мы, наконец-то, вольны выбирать: браться или не браться за управление культурой с неизбежным ее переформированием - наше дело! Однако история учит: если не располагаешь достаточными знаниями, от действий лучше воздержаться - результаты их неизбежно будут совсем не теми, которых ожидаешь.

Обычно такое управление - это попытка увернуться от Сциллы только для того, чтобы оказаться в пасти невесть откуда появившейся Харибды, о существовании которой мы до того и не подозревали. Раз так, лучше вообще не трогать культуру! Пусть себе стихийно возникает и развивается спонтанно, подчиняясь лишь законам самоорганизации, как развивалась до сих пор. Разве, пустив ее на самотек, мы не получили ярких, блистательных результатов, и прежде всего - целой сокровищницы эстетических ценностей?! Разве без всякого вмешательства в стихийную кристаллизацию культурных эпох мы не получили готик, возрождений, барокко? Подождем же спокойно, пока сама собой возникнет, организуется, сложится в органическое единство новая культурная целостность!

Пусть мы сегодня и не знаем, как быть с сексом, но культура, вольно эволюционирующая на беспривязном, так сказать, содержании, сама как-нибудь разберется с этим, органично включит его в новую саморазвивающуюся и самообновляющуюся целостность.

Прекрасная интеллектуальная утопия! Увы, культура - это не деревяшка, которую можно воткнуть в землю и молчаливо созерцать в надежде, что рано или поздно она зазеленеет. Даже если мы не станем ничего делать с культурой сознательно и целенаправленно, под влиянием аксиологических или эмпирических подходов, - побочные продукты цивилизационного ускорения все равно будут день и ночь бомбардировать ее. Воздерживаться от целенаправленных действий - значит просто не помогать плывущему на льдине и не мешать ему: может, течение прибьет его к спасительному берегу, может - нет; может, льдина разломается, может - уцелеет; может, он утонет, а может - спасется. Сегодня результаты разумного воздержания от действий, невмешательства в ход культурных процессов выглядят именно так.

Половая жизнь по-космически

Еще в конце пятидесятых годов можно было утверждать, что вопросы секса, эротики фантастике были практически чужды. Не слишком ориентируясь еще в специфике жанра, я тогда не скрывал своего удивления этим обстоятельством. Любопытно, что другой "идеограф" фантастики Кингсли Эмис, опубликовавший обзор англоамериканской фантастики пятидесятых годов под названием "Новые карты ада"*, тоже не слишком одобрительно отзывался о пуританизме тогдашней "сайнс фикшн".

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Психологические последствия подобного переноса для нас абсолютно непредсказуемы образом человека
Лем С. Эротика и секс в фантастике и футурологии культуры 8 человека