<<<     ΛΛΛ   

В античные времена была хорошо известна так называемая философская борода. Говорили, что общепринятое изображение Апостола Павла длиннобородым восходило к изображению бородатого Плотина. Император Юлиан считал свою бороду знаком того, что он стоит выше мирских соображений, а длинная борода Эдуарда Исповедника на коврах из Байе выделяет его среди других людей, символизируя его мудрость и благочестие, как и его возраст.

Столь же древнее происхождение имеет ассоциативная связь ношения длинных волос и святости. Святые отшельники и затворники, как правило, носили длинные бороды - и в качестве знака своей свободы и отрешенности от мира, и в качестве награды за свои страдания.

Длинная косматая борода повсеместно считалась знаком скорби или наказания. Император Юлиан, чья борода была свалявшейся и полной вшей, говорил: "Я выгляжу как человек, который искупает вину". Два папских письма начала XI в. из коллекции архиепископа Йоркского Вульфстана определяют, что кающиеся должны стричь свои волосы не чаще двух раз в год, а Робер Гискар, согласно Ордерику Виталию, поклялся перед походом на Рим не мыться, не бриться и не стричь волос вплоть до победы. В позднем средневековье длиннобородые кающиеся грешники были обычной картиной.

Древний обычай вырывания волос и бороды в момент горя сохранился и в средневековье. Ангелиус в своей истории Равеннской церкви говорит об "опечаленных горем людях... рвавших на себе волосы и бороды". Никита Хониат приводит несколько примеров того, как в ХП столетии люди в горе вырывали на себе волосы.

Неудивительно, что о бороде, обладавшей столь ярко выраженной и многозначной символикой, не раз говорится в народных преданиях, поговорках и сказках средневековья.

В соответствии с распространенными поверьями волосы из бороды и прядки волос, взятые от людей, считавшихся святыми, часто хранили как реликвию. Согласно "Житию" Бернарда Тиронского несколько волосков из его бороды еще при его жизни использовались "для исцеления немощных"; когда же он умер, его волосы "стали источать чудесный аромат". Годрик из Финхале отдал

175
несколько выпавших из его бороды волосков монаху-цистерцианцу и велел ему бережно хранить их в ожидании дня, когда эти волосы сослужат хорошую службу. В "Житии" Годрика говорится, что так оно и случилось - и с самим этим монахом и с другими людьми.

Народные предания проливают свет и на неясный вопрос о символике цвета
бороды. Считают, что Дьявол и Иуда были рыжебородыми, хотя самое раннее иконографическое подтверждение этого поверья относится лишь к XIII в. В ирландской мифологической традиции сам Иисус, говорят, был рыжебородым. В Клюнийском требнике (XI или начало XII в.) Он изображен с ярко-зеленой бородой. Разнообразие оттенков и конфигураций бороды в описании одного и того же персонажа и в одной и той же рукописи дало основание некоторым исследователям задаться вопросом, придавалось ли средневековыми людьми какое-нибудь значение цвету волос и бороды. Судя по "Апологии бороды" Бурхарда Беллевосского, единственные цвета бороды, которые получали символическое истолкование, - это желтый и серый (седой).

"Поскольку желтый - это цвет умеренности, желтые бороды имеют мужи, умиротворенные спокойной и умеренной любовью, которые столь общительны
и ровны, что любезны всем и беседуют, никого не порицая (Фил. 3; 6). У тех же, чьи бороды седы, пусть вырастут они в полную длину и силу, подобно злаку в пору жатвы Wis., 12; 17), и думать им надлежит о гумне и амбаре, что ждут их (Матфей, 3; 12) в ближайшем будущем.

На протяжении средних веков символика бороды все больше и больше обособлялась от физических реалий; бороде все чаще придавался меняющийся и
нередко противоречивый символ. Так, Бруно из Сеньи (начало ХП в.) в своем комментарии на Левит доказывает, что мужчинам не следует бриться, ибо они должны выглядеть как мужчины, а не как женщины, и должны подражать мужской силе, а не женской слабости. "По этим-то причинам мы весьма справедливо привыкли святых жен, часто превосходивших мужчин силой духа, считать бородатыми (barbatas)". Иными словами, женщины могут быть хоть и не физически, но духовно "бородатыми". Это относится и к статусу церковников, которые брили свои бороды потому, что, как писал Бруно, они хотели быть сильными духом, а не просто выглядеть сильными, имея бороду. "Борода у нас растет внутренне, - объяснил он, - а бреем мы ее внешне; ибо та [внутренняя борода] растет беспрепятственно, тогда как эта [внешняя борода] порождает множество проблем, пока она не сбрита, и лишь у очень пустых и суетных людей она может выглядеть красиво".

Понятие внутреннего и внешнего бритья часто соотносилось в средневековых текстах с внутренней и внешней бородой, причем волосы уподоблялись мыслям, особенно злым мыслям и грехам, что помимо воли растут в душе. В поэме "De tonsura et vestimentis et vita clericorum" Гоберта Ланского есть раздел "О бритье бороды", в котором говорится: "Косматая борода торчит своими отвратительными волосами. / Бритва же оголяет подбородок и обновляет лицо. / Эта новизна учит нас обновлять дух. / Учит нас, старых грешников, изгонять свои недостатки. / Новизна подбородка олицетворяет новый дух".

776
Мысль о том, что волосы символизируют пороки, и поэтому отрезание их символизирует обновление духа, была общепринятой в XI и XII столетиях. Так, в XI в. мирянин, вступавший в Леринский монастырь, произносил следующий обет: "Я предаю излишние волосы души моей на пострижение в жертву и волосы головы моей на бритье как символ (figuraliter), чтобы после того, как стану я слугой Христовым в монастырском затворничестве, мог я презирать волю свою, дабы ангелы охраняли с Божьей помощью душу мою в будущей жизни"'.

Физическое capitis crinis идет здесь параллельно к аллегорической coma mentis, которая подразумевает не обязательные и дурные мысли. Джон Белет вслед за Амаларием применил эту аллегорию и по отношению к тем бородам, которые священники отращивали в течение Великого Поста и сбривали накануне Пасхи. "Бритье волос бороды, которые растут от избыточной влаги живота, как и стрижка ногтей, которые растут от избыточной влаги сердца, дают нам знак, что мы должны отсекать пороки и грехи, которые изобилуют в нас".

Особенно подробно обсуждает символику стрижки и бритья клириков Сикард Кремонский (вторая половина XII в.). Его рассуждения, опирающиеся на работы Августина, Григория, Амалария и на Гонория Августодунского, стоит привести целиком.

После того как Св. Петр был схвачен язычниками, ему обрили бороду его, срезали волосы с головы его, но он пожелал, чтобы то, что было сделано с ним в насмешку, рассматривалось как таинство в память либо о муках Господних, либо моральных заветов, что должны быть в нас. Ибо под "головой" понимается здесь разум, украшенный мыслями (подобно тому как голова украшена волосами), каковой разум должно, однако, обрить от излишних мыслей бритвой страха Господня, с тем чтобы можно было созерцать небесные предметы открытым ликом сердца. Кружок волос означает украшение добродетелями; волосы выстрижены ровным кружком, ибо добродетели совершенствуются в гармонии любви, подобно тому как дух священнослужителя должен быть крепок и замкнут внутри него как в ровном и гладком круге (Horace. Sat., II, VII, 86), ибо среди геометрических форм ни одна так не гармонична и не находится с собою в согласии больше, чем круг. Верхняя часть головы обривается, и кружок волос остается в нижней части в знак того, что разум может свободно созерцать божественное (Матф., 22; 21), а чувственная природа (sensualitas), находясь в гармонии и согласии с разумом, помышляет о мирском . Волосы должны оставаться, потому что иногда нужно мыслить и о вещах преходящих, необходимых в жизни, но такой
длины, чтобы они не мешали ушам и глазам, иначе мирские мысли отвлекут уши и глаза разума на мирские дела, которые часто скрывают (от вас) слова сеятеля (Лука, 8; 5-18); или мы терпим упреки, сыплющиеся на нашу голову с тем, чтобы дождаться, когда увенчают нас венцом вечной жизни, тем венцом, что обещал Господь любящим Его (Иаков, 1; 12). Мы бреем бороду свою, дабы выглядеть как мальчики; подражая их скромности и невинности, мы будем пировать с Господом и войдем во царствие небесное (Матфей, 18; 3), и мы будем равны ангелам с их вечно цветущей юностью. Но в течение постов мы отпускаем наши бороды, стараясь выглядеть как кающиеся грешники...

В классическое средневековье тонзура у клириков и монахов обычно сравнивалась с терновым венцом. Ее рассматривали также как знак союза с Богом. Так, Жоффруа из Сен-Тьерри в одной из неизданных проповедей говорил: "Венец для нас - улика, а не преимущество, это - наш суд, а не награда, он - нам в наказание, а не для услады. Один лишь знак без дела, стоящего за этим знаком, - не что иное, как шутка сатаны". В общем пострижение символизировало для священннослужителей отречение от мирских дел и очищение сознания от мирских мыслей.

177
В составленных в 1120-х годах правилах каноников Шпрингерсбаха и Рольдюка острижение волос на голове, как и бритье бороды, было упомянуто в числе Христовых стигматов; в их число включались не только зримые меты, оставленные терзанием Его плоти, но и те, что не сопровождались телесной болью, и прежде всего отрезание излишнего, например волос. «Этот обычай соблюдался апостольскими мужами и дошел до нас... так, как будто переходил "с головы на бороду Ааронову, с бороды - на края одежды его" (Псалтырь, 132; 2-3). Поэтому те, кто хочет быть прославлен со Христом, должен пойти вослед страстям Его и нести знаки Его совершенства. Ибо кто из готовых душу свою отдать за Христа возлюбит волосы тела своего более Христа?.. Но недостаточно отрезать волосы с головы, не стремясь отсечь пороки души». Соответственно этому цитируемые правила предписывают всем членам капитула (за исключением тех, кому не позволяет здоровье) бриться в установленное время; регламентируются и правила подготовки и раздачи бритв накануне "дня общего бритья".

 <<<     ΛΛΛ   

1 бородой
человеческой жизнью