Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Только благодаря этому они могут легко и свободно создавать такие слова, как «тормозило», «расширокайтесь», «отмухиваться», «кустыня», «красняк» и т.д., обладающие чисто народной экспрессией. В один и тот же день – в январе 1955 года – я получил два письма от читателей. В одном сообщали мне о таком диалоге: – Майя, что ты делаешь? – Я заключаю дверь. (То есть запираю на ключ.) В другом письме приводилось восклицание четырехлетнего Бори: – Нелина мама уехала и заключила мой стульчик! (То есть опять-таки замкнула на ключ, – очевидно, в чулане.) И, конечно, я не мог не вспомнить, что прежде в слове «заключить» корень ключ ощущался гораздо сильнее, чем нынче. У Барсова, например, в его книге «Причитания Северного края», в фольклорной легенде «Происхождение горя народного», говорится о каких-то ключах, что они приладились «к тюрьмам заключенным» (то есть именно к запертым на ключ)42. Ребенок не мог бы самостоятельно воссоздать это старорусское слово в его первоначальном значении (которое нынче уже совершенно забыто), если бы родной народ, снабдивший его материалами для построения слов, не вооружил его – одновременно с этим – нужными методами для их построения. Вспомнилось также у Николая Успенского: «Мужики заключались в эвтой риге»43. Когда на одной из предыдущих страниц я приводил детское слово «ещекать» (от наречия «еще»), мне и в голову не приходило, что это же новообразование может параллельно возникнуть среди взрослых в народной среде. В.О.Перцов сообщил мне такой эпизод, слышанный им от П.П.Бажова. Был когда-то на уральском заводе один инженер, любивший при всякой оказии произносить утомительно длинные речи. Каждую речь он неизменно заканчивал традиционным призывом, где часто повторялось словечко «еще» («Будем работать еще продуктивнее, еще энергичнее» и т.д.). Это «еще» произносилось им особенно громко. Слушатели подметили однообразный покрой его обильных речей, и один из них, когда в речи оратора появилось «еще», облегченно вздохнул и шепотом утешил Бажова: – Ну, теперь скоро конец! Уже начал ещекать (по местному произношению – «ишшокать»). Не показательно ли, что неологизм малыша ленинградца совпадает до полного тождества с тем словом, которое создал экспромтом на далеком Урале взрослый «простой человек»? Если бы речь и мышление двухлетних, трехлетних, пятилетних детей не были проникнуты общенародными нормами языка, мы никогда не могли бы наблюдать отмеченную выше особенность детского словотворчества, которая заключается в том, что разные, очень разные дети, отдаленные друг от друга большими пространствами, из поколения в поколение самостоятельно придумывают одни и те же слова – будь это в Крыму, или в Новгороде, или где-нибудь у китайской границы. Так, например, слово «кусарик» я услышал впервые от трехлетней девочки в 1904 году, потом через двадцать лет я прочитал в «Дневнике» А.Д.Павловой, что ее Адик тоже «изобрел» это слово. И вот через полвека, минувшей осенью, костромская жительница Наталья Борщевская сообщает мне в письме о своем внучатном племяннике Вове (двух с половиной лет), что он тоже называет сухарик «кусариком». Таких фактов великое множество, и, конечно, они никогда не имели бы места, если бы дети в своем словотворчестве не опирались на одни и те же законы развития языка, надолго установленные русским народом. Выше я привел одно слово, изобретенное трехлетним ребенком: – Мама сердится, но быстро удобряется. Это слово вызывает у взрослых улыбку, ибо связывается в их уме с удобрением полей. Между тем ребенок самостоятельно произвел его от слова «добрая» (в смысле «сердечная») и знать не знает ни о каком удобрении (где «добрый» означает «унавоженный», «тучный»). Ребенок вооружается для более сложногои многообразного речевого общения |
|
|
|
|
