|
<<< ΛΛΛ >>>
Шибко зайчик побежал,
А за ним бежит Журнал.
– Журнал? – спросил я. – Почему же журнал?
Она была застигнута врасплох, покраснела, но через минуту
нашлась:
– Неужели ты не понимаешь? Журнал – это зайчик такой… Он читал
журналы, журналы, журналы, вот его и прозвали Журнал.
Так была придумана – задним числом – логическая мотивировка
для явно бессмысленной рифмы, не имевшей вначале никакого отношения
к сюжету. Самому ребенку эта мотивировка была не нужна, он отлично
обходился без нее. Когда же ему пришлось призадуматься, чтобы найти ее
для непонимающих взрослых, он утратил и ритм игры, и аппетит к стихотворству.
Повторяя свой импровизированный стих, дети могут деформировать
слово, но ни при каких обстоятельствах не нарушат напева, который для
них есть первооснова стиха. Когда мальчик закричал за столом:
Дайте, дайте, дайте мне
Ка-артофельно пюре! –
он достиг безукоризненного ритма путем решительной расправы
со словом «картофельное»: удвоил его первый звук и совсем уничтожил последний.
С неменьшей решительностью деформировала слова своей песни
трехлетняя Аня – в угоду тому же полновластному ритму. Анина мать лежала
в постели и кормила грудью новорожденного, которого только что привезла
из родильного дома. Аня прыгала вокруг своего нового брата и выкрикивала
в бурном восторге:
Мама с мальчиком лежит
И грудой его кормит!
Мама с мальчиком лежит
И грудой его кормит!
«Грудой» и «кормит» – жертвы ритму. Через час девочка сама
объяснила отцу:
– Надо бы «грудью»… но «грудой» – чтобы было складнее.
Дерзко, без дальних раздумий, маленькие дети ломают любую
словесную форму, лишь бы только обеспечить победу своему любимому ритму
(а также порою и рифме).
Наточка Вернандер, двух с половиною лет, выкрикнула как-то
такие стихи:
Плывут уточка с гусем
На раздутых парусем.
<<< ΛΛΛ >>>
Ребенок создал его лишь потому
Тем сильнее в нем это ощущение смешного
Малейший оттенок каждой грамматической формы угадываетсяребенком с налету
Теперь я могу сказать
|
