|
<<< ΛΛΛ >>>
Когда эти мои наблюдения над аналитическим подходом ребенка
к словам впервые появились в печати, против них безапелляционно восстали
педологи. Поэтому я с таким радостным чувством прочитал у одного из
самых зорких и тонких экспериментаторов, покойного Н.X.Швачкина, что
уже с двух лет «ребенок начинает высказывать свое отношение к речи окружающих,
замечая ее особенности, и даже критиковать речь своих товарищей»27.
Приятно сознавать, что твои мысли, высказанные лет тридцать
назад, вполне подтверждаются авторитетом науки.
«Активное отношение ребенка к речи окружающих, – говорит
ученый, – выражается и в том, что он начинает уточнять их речь, внося
в нее коррективы»28.
Ведь это буквально то самое, что было отмечено мною в одном
из первых изданий книжки «От двух до пяти»!
В статье Швачкина изучаются младшие дети – от одного года
до двух с половиною, но если бы эксперименту подверглись дошкольники
более старшего возраста, стало бы еще очевиднее, что ребенок усваивает
нашу «взрослую» речь не только путем подражания, но и противоборствуя
ей.
Это противоборство бывает двоякое:
1. Неосознанное, когда ребенок даже не подозревает о том,
что он забраковал наши слова и заменил их другими.
2. Нарочитое, когда ребенок сознает себя критиком и реформатором
услышанных им речений.
И в том и в другом случае основные законы установленной,
выработанной взрослыми речи остаются для ребенка непреложными. На
них он никогда не посягнет; если же он восстает против некоторых наших
речений, то лишь для того, чтобы вступиться за эти законы. Мы кажемся
ему законодателями, нарушающими свои же уставы, и он требует, чтобы
мы выполняли их с наивысшею строгостью.
Иногда, впрочем, дети великодушно снисходят к заблуждениям
взрослых, и полемика завершается полюбовным размежеванием двух различных
«систем языка».
– Мама, – предлагает четырехлетняя Галка Григорьева, –
давай договоримся. Ты будешь по-своему говорить «полозья», а я буду
по-своему: «повозья». Ведь они не «лозят», а возят.
Но такая покладистость – явление сравнительно редкое. Чаще
всего ребенок защищает свою версию горячо и упрямо, не допуская никаких
компромиссов:
– Почему ты говоришь – «колоть дрова»? Ведь дрова не колют,
а топорят.
Многие ошибки ребенка объясняются, по-моему, тем, что из
нескольких функций той или иной части слова он усваивает всего лишь одну
и начисто отвергает другие.
Заметив, например, что суффикс ка придает многим словам уничижительный
смысл (Ванька, Сонька, Верка и т.д.), ребенок не видит, что то же самое окончание
ка обладает иногда другими свойствами и применяется при других обстоятельствах.
Поэтому он готов протестовать против этого ка даже тогда, когда уничижительный
оттенок отсутствует.
– Ругаться нехорошо: надо говорить не «иголка с ниткой»,
а игола с нитой.
Я спросил у трехлетней Оли:
– Почему ты называешь веревку – «верева»?
– А тебе приятно будет, – пояснила она, – если тебя будут
Корнюшкою звать?
Она же с демонстративным упрямством называла свою кошку
– коша:
– Она коша, потому что хорошая; а когда она будет плохая, я
назову ее кошка.
<<< ΛΛΛ >>>
Никогдане плакал из корысти
Это именно рисунки в стихах
Чуковский От двух до пяти 2 девочке
Чуковский От двух до пяти 11 огромный
Сдругой стороны
|
