<<<     ΛΛΛ     >>>   

История неоспоримо свидетельствует, что это право процветало не в католических и лютеранских государствах, а у наций кальвинистского вероисповедания. Основная идея — в том, что власть Бога, спускаясь на уровень людей, разделяется на две сферы, механическую сферу государственной власти и органическую сферу социальных кругов. В обеих этих областях внутренне им присущая власть суверенна, то есть имеет над собой только Бога, и больше никого.

Что до механически принуждающей власти, объяснять тут нечего. Когда речь идет об общественной власти, это не так.

Доминирующий характер этой власти нигде не виден столь отчетливо, как в сфере науки. В предисловии к «Сентенциям» Петра Ломбардского и «Сумме теологии» Фомы Аквинского, один ученый томист написал: «Труд Ломбардца правил сто пятьдесят лет и произвел Фому, а после него „Сумма“ правила всей Европой (totam Europam rexit) пять полных столетий и породила всех последующих теологов»13. Согласимся, что сказано слишком смело, и все же идея, выраженная здесь, безусловно, правильна. Влияние таких людей, как Аристотель и Платон, Петр Ломбардский и Фома Аквинский, Лютер и Кальвин, Кант и Дарвин, простирается на многие века. Гений наделен суверенной властью. Он создает школы; он с непреодолимой силой владеет умами; он оказывает неизмеримое влияние на всю человеческую жизнь. Суверенитет гения — дар от Бога, которым обладают только по Его милости. Гений не подчинен никому и ответствен лишь перед Тем, Кто его одарил.

То же самое наблюдается и в сфере искусства. Всякий творец — царь в Храме Искусства, не по закону наследования и не по должности, а лишь по милости Божией. Эти творцы тоже наделены властью и никому не подотчетны, но правят над всем и в конце концов получают поклонение, причитающееся их мастерству.

То же самое следует сказать о суверенной власти личности. Здесь нет равенства. Есть слабые, узколобые люди с крылышками воробья; есть и гиганты с орлиным размахом крыльев. Среди этих гигантов мало царствующих особ, они правят в собственной сфере, даже если от них шарахаются или их преследуют, возмущаясь тем сильнее, чем больше они одарены. Происходит это во всех сферах жизни — на фабрике, в магазине, на бирже, на море, даже в сфере благотворительности. Везде один сильнее другого благодаря характеру, талантам и обстоятельствам. Органическое господство осуществляется везде; не по дозволению властей, а по велению суверенной жизни.

На том же самом основании бок о бок с суверенитетом личности существует и суверенитет общественных сфер. Университет осуществляет научное господство, академия художеств делает это в сфере искусств, гильдия — в сфере техники, профсоюзы управляют трудом, и каждая из этих сфер или корпораций осознает за собой власть независимого суждения и авторитетного действия внутри своей собственной сферы. За этими органическими сферами с их интеллектуальным, эстетическим и техническим суверенитетом открывается сфера семьи, с ее правом брака, домашнего мира, образования и собственности. Ее природный глава тоже сознает, что он — глава семьи не по дозволению правительства, а потому что Бог наделил его этой властью. Отцовская власть коренится в родстве и провозглашается в пятой заповеди. Таким образом, можно сказать в конце концов, что социальная жизнь города и деревни образует свою собственную сферу, которая порождена жизненной необходимостью, и потому должна быть автономной.

Словом, мы видим, что суверенитет утверждает себя: 1) в социальной сфере (через личное верховенство); 2) в корпоративной сфере университетов, гильдий, ассоциаций и т. д.; 3) в сфере семьи и домашней жизни; и 4) в общинном самоуправлении.

Во всех этих четырех сферах государство не может устанавливать законы и должно уважать их внутренний закон. Бог правит в этих сферах так же верховно и суверенно через Своих избранных мастеров (virtuosi), как Он правит в сфере государства через Им же избранных правителей.

Правительство не может ни обходить, ни изменять, ни разрушать того божественного наказа, согласно которому действуют эти социальные сферы. Суверенитет правительства по благодати Божией заменен и ограничен иным суверенитетом, тоже исходящим от Бога. Ни наука, ни искусство, ни сельское хозяйство, ни промышленность, ни торговля, ни мореплавание, ни семья, ни человеческие отношения не могут принуждать к зависимости от милости правительства. Государство ни в коем случае не должно становиться спрутом, который давит и душит всякую жизнь. Оно занимает свое место, скажем так — растет на своем собственном корне среди всех других деревьев. Тем самым оно обязано чтить и поддерживать всякую форму жизни, которая прорастает независимо от него на своей автономной территории.

Означает ли это, что правительство не может вмешиваться в эти автономные сферы жизни? Совсем нет.

У него три права, три долга: 1) когда разные сферы сталкиваются между собой, оно способствует тому, чтобы каждая действовала в собственных пределах; 2) оно защищает слабых, чтобы сильные не злоупотребляли властью; и 3) оно принуждает всех вместе нести личную и финансовую ответственность и утверждает естественное единство государства. Решения эти, однако, не могут принимать только правители. Права каждого определены законом, и право на собственный кошелек должно оставаться незыблемым оплотом против злоупотреблений властью со стороны правительства.

Здесь и начинается сотрудничество суверенного правительства с суверенной социальной сферой, которое регулирует конституция. Согласно тогдашнему порядку вещей, Кальвин назвал это доктриной о «magistratus inferiores» («низших властях»). Рыцарство, права городов, права гильдий и многое другое привели к самоутверждению этих социальных «государств», со своей собственной гражданской властью; а Кальвин хотел, чтобы эти низшие власти принимали закон в сотрудничестве с высшими.

С той поры средневековые отношения, порожденные отчасти феодальной системой, совершенно устарели. Корпорации или социальные группы больше не имеют власти, их место занял парламент или какое-либо другое собрание представителей; и долг этих ассамблей — вместе с правительством или, если надо, против него, утверждать народные права и свободы во имя всех и каждого. Совместная защита предпочтительнее индивидуального сопротивления и тогда, когда надо упростить устройство и действие государственных институтов, и тогда, когда надо их действие ускорить.

Как бы ни изменялась форма, старый кальвинистский замысел по-прежнему сводится к тому, чтобы обеспечить народу во всех его классах и группах, кругах и сферах, во всех корпорациях и независимых институтах, возможность законно и организованно влиять на принятие законов и на ход управления в здравом демократическом смысле. Но все же остается различие мнений по одному важному вопросу: будем ли мы и дальше обеспечивать права этих социальных сфер через личное право голоса или лучше заменить его правом корпоративным, которое даст возможность разным кругам защищать себя самостоятельно. Новая тенденция проявляется даже в торговле и производстве, тем более — в сфере труда. И даже во Франции появляются люди, подобные Бенуа, которые требуют дать этим организациям право голоса.

Я бы приветствовал такое движение, если бы только оно не было односторонним, а тем более — исключительным; но не могу останавливаться сейчас на этих побочных вопросах. Пока достаточно того, о чем мы сказали: кальвинизм выступает против всемогущества государства; выступает против ужасающей теории, гласящей, что выше существующих законов и кроме них никакого права нет. Выступает он и против гордыни абсолютизма, который не признает конституционных прав, зная только права, милостиво дарованные господином.

Эти три явления, получившие мощное подкрепление в виде пантеизма, гибельны для наших гражданских свобод. Кальвинизм достоин похвалы за то, что он строит дамбу, перекрывающую этот абсолютистский поток, не взывая к насилию со стороны народа и не обращаясь к фантазиям о человеческом величии, но выводя права и свободы социальной жизни из того же самого источника, из которого проистекает высшая власть правительства, а именно — из абсолютной власти Бога. Суверенитет индивидуальной сферы, семьи, социального круга вытекает из этого источника так же непосредственно, как и суверенитет государства. Поэтому два суверенитета должны прийти к взаимопониманию. Оба они одинаково обязаны утверждать данную Богом власть, подчиняя ее величию Божиему.

Народ, уступающий права семьи верховенству государства, или университет, уступающий ему права науки, так же виноваты перед Богом, как и нация, которая поднимает руку на права властей. Борьба за свободу не только законна, это — долг каждой личности в ее собственной сфере. Но не так, как это делалось во времена Французской революции, когда устранили Бога и поместили человека на Его престол. Наоборот, пусть же все, включая правителей, склонятся в глубочайшем смирении перед величием Всемогущего.

В третьей и последней части этой лекции остается рассмотреть еще более сложный вопрос. Как мы должны представлять себе суверенитет Церкви в государстве?

Я называю его сложным не потому, что сомневаюсь в выводах, или в вашем согласии с ними. Здесь, в Америке, всякая неопределенность в этом отношении устраняется тем, что сказано о сотрудничестве Церкви и государства в вашей конституции, а позднее внесено в ваши вероисповедания. Что касается меня, то четверть столетия назад я начертал для себя девиз «Свободная Церковь в свободном государстве» и в тяжелой борьбе претворял его в жизнь. Наши голландские церкви также намереваются пересмотреть в своих исповеданиях все касающееся данного вопроса.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Суверенитет утверждает себя 1
Станет с наукой вы еще сможете говорить об исследовании природы
Где нарушается единство
Как искусство поэтому нет