<<<     ΛΛΛ     >>>   

Человек происходит от человека, и самим рождением органически соединен со всем человеческим родом. Вместе мы составляем одно человечество не только с теми, кто живет сейчас, но и со всеми прежними поколениями и со всеми теми, кто придет после нас, будь их миллионы. Весь человеческий род — одной крови. Однако концепция государства, разделяющая землю на континенты, ее каждый континент — на отдельные части, противоречит этой идее. Органическое единство нашего рода осуществилось бы политически только в том случае, если бы одно государство охватило весь мир, и все человечество объединилось в одну мировую империю. Так, безусловно, и было бы, если бы не грех. Если бы грех, разъединяющая сила, не расколол человечество, ничто бы не испортило и не нарушило органического единства нашего рода. Ошибка всех александров, августов и наполеонов не в том, что они лелеяли мысль о единой мировой империи, а в том, что они стремились осуществить эту идею, несмотря на то, что сила греха расколола наше единство.

Примерно так же выглядят интернациональные космополитические усилия социал-демократов. Эта мечта или утопия все же привлекает нас, хотя мы и сознаем, что они пытаются достичь недостижимого, стремясь осуществить возвышенный и святой идеал сейчас, в этом грешном мире. Более того, даже анархия, пытающаяся разрушить все механические связи между людьми, одновременно уничтожая всякую человеческую власть и способствуя вместо этого росту новых органических связей, возникающих из самой природы, даже она — не что иное, как поиски потерянного рая.

Конечно, без греха не было бы ни судов, ни государственного порядка. Политическая жизнь развивалась бы патриархальным путем, из жизни семьи. Ни суд, ни полиция, ни армия, ни военный флот немыслимы в безгрешном мире; если бы жизнь развивалась нормально, органически, без препятствий, всякое правило, установление, закон отпали бы, контроль и власть — исчезли. Кто связывает то, что не сломано? Кто возьмет костыли, если ноги здоровы?

Всякое государственное образование, всякое утверждение власти, всякое механическое поддержание порядка и обеспечение спокойной жизни неестественно. Против них восстает глубина нашей природы. Они могут привести к ужасным злоупотреблениям и к народным мятежам. Так возникает нескончаемая битва между властью и свободой, и всякий раз, когда власть вырождается в деспотизм, врожденная тяга к свободе утверждала себя в установленных Богом средствах для обуздания зла. Всякая истинная концепция государства и власти, с одной стороны, а с другой стороны — всякая истинная концепция права и долга тех, кто защищает свободу, зависит от первоначальной истины, которую кальвинизм поставил во главу угла: Бог установил власти, поскольку в мире есть грех.

В этой мысли сокрыты и светлая, и темная стороны государственной жизни. Темная сторона состоит в том, что не должно быть множества государств, должна быть только одна мировая империя. Нами правят механически, не согласуясь с нашей природой. От имени государства действуют грешные люди, честолюбивые и властолюбивые. Светлая сторона состоит в том, что в грешном человечестве без разделения на государства, без законов и правительств, без власти жизнь была бы истинным адом; или, по крайней мере, повторила бы то, что творилось на земле перед потопом. Обладая глубокой концепцией греха, кальвинизм выявил истинный корень государственной жизни и научил нас двум вещам: 1) мы должны с благодарностью принять из руки Божией установление государства с его средствами сохранения порядка, без которых теперь не обойтись; 2) мы должны всегда бдительно следить за опасностью для личной свободы, исходящей от власти государства.

Но это не все, кальвинизм сделал больше. В области политики он научил и тому, что человеческий элемент, то есть народ, нельзя считать самым главным, словно Бога используют лишь для того, чтобы помогать этому народу в час нужды. Кальвинизм утверждает, что Бог в Своем Величии должен сиять перед взором всякой нации, а все нации, вместе взятые перед Ним, — словно капля воды в ведре или пылинка на весах. Со всех концов земли Он собирает народы перед Своим судейским престолом. Они существуют для Него, они — Его собственность и потому они сами, а в их лице — все человечество, должны существовать для Его славы и согласно Его установлениям, чтобы, когда они руководствуются Его установлениями, в их благоденствии воссияла Его премудрость.

Человечество по причине греха распалось на множество отдельных народов. Грех, гнездившийся в сердце этих народов, разъединил людей и разделил их. Когда же он проявился в позоре и неправедности, слава Божия потребовала, чтобы зло было обуздано, чтобы в хаос вернулся порядок, и чтобы внешнее принуждение дало человеческому сообществу возможность существовать.

Это право принадлежит только Богу, и Ему одному. Никто не имеет права властвовать над другим человеком, в противном случае такое право с необходимостью и сразу же становится правом сильнейшего. Фараон на побережье Нила властвовал над предками феллахов Египта, как тигр в джунглях властвует над беззащитной антилопой.

Точно так же и группа людей, исходя только из своих собственных прав, не может принудить вас подчиняться кому-либо. К чему обязывает меня то, что в далеком прошлом один из моих предков заключил «Общественный договор» с другими людьми того времени? Как человек я свободен и не должен бояться даже самых влиятельных своих собратьев.

Я не говорю о семье, здесь правят органические, природные связи; но в государственной сфере я не склоняюсь перед таким же человеком как я.

Власть над людьми не может исходить от людей. Это же относится и к власти большинства над меньшинством — история почти повсеместно показывает, что меньшинство очень часто бывает правым. Таким образом, к первому тезису кальвинизма — власти нужны только из-за греха — добавляется второй, столь же важный: всякая земная власть исходит лишь от Божиего всевластия. Когда Бог говорит мне «Повинуйся», я смиренно склоняю голову, не ущемляя ни в чем мое человеческое достоинство. В той же степени, в какой мы унижаем себя, склоняясь перед чадом человеческим, чье дыхание в ноздрях его, мы себя возвышаем, покоряясь Господу неба и земли.

Слово Писания незыблемо: «Мною правят цари», или, как пишет апостол: «Существующие же власти от Бога установлены, поэтому противящийся власти противится Божию установлению». Власти — орудия «общей благодати»; они должны пресекать вседозволенность и своеволие, защищать добро от зла. Но это не все. Начальства и власти поставлены Богом как Его служители, чтобы предохранять славную работу Бога, сотворившего человечество, от полного разрушения. Грех вредит делу Божиих рук, Божиему замыслу, Божией праведности, Божией славе Верховного Творца и Строителя. Словом, Бог учредил существующие власти, чтобы через них утвердить Свою праведность против попыток греха. Тем самым Бог дал правителям страшную власть над жизнью и смертью. Поэтому все существующие власти, в империях или в республиках, в городах или в государствах, правят «по благодати Божией». Поэтому же справедливость носит священный характер. Исходя из того же самого принципа, гражданин обязан повиноваться не только за страх, но и за совесть.

Кальвин ясно утверждал, что власть, как таковая, ни в коей мере не зависит от того, как она установлена и в какой форме существует. Хорошо известно, что лично он предпочитал республику и не испытывал никакой любви к монархии, хотя в те времена ее считали божественной, идеальной формой правления. Так и было бы в безгрешном государстве. Если бы не пришел грех, то Бог оставался бы единственным царем всех людей. И это состояние вернется, когда Бог будет вновь всем и во всем. Прямое правление Бога — монархия в абсолютном смысле слова; никакой монотеист не может этого отрицать. Но Кальвин считал сотрудничество многих лиц под взаимным контролем, т. е. республику, желательным, поскольку установление государства необходимо вследствие греха.

В воззрениях Кальвина, однако, это могло расцениваться как небольшое различие, связанное с практической пользой, а не как фундаментальное различие, связанное с сущностью власти. И монархию, и аристократию, и демократию он считал в равной степени возможными и действенными формами правления; главное в том, что здесь, на земле никто не может претендовать на власть над равным ему человеком, если она не дана ему «по благодати Божией», и, тем самым, долг послушания налагает не человек, а Сам Бог.

На вопрос о том, как же определять, кого божественный авторитет должен облекать властью, по мнению Кальвина, нельзя дать один ответ для всех народов и времен. И все же он без колебаний говорил, что лучшие условия существования людей наличествуют там, где сам народ избирает себе правителей.

Там, где эти условия существуют, народ, по его мнению, должен с благодарностью признавать благоволение Божие, точно так, как это выражено в преамбуле ряда ваших конституций: «Благодарные Всемогущему Богу за то, что Он дал нам власть избирать своих правителей». В толкованиях к пророку Самуилу [I и II Книги Царств] Кальвин увещевает народы: «А вы, о люди, которым Бог дал свободу избирать ваших собственных правителей, смотрите, чтобы не утратить это благоволение, избрав на должности, обладающие высочайшим достоинством, обманщиков и врагов Божиих!»

Могу добавить, что народный выбор теперь возникает везде, где нет другой формы правления или где существующая форма утратила силу. Там, где основывались новые государства, это всегда осуществлялось посредством народного выбора, за исключением тех случаев, когда это происходило посредством завоеваний или силы. Там же, где верховная власть разложилась и пала, или возникли споры о праве наследования, или разгорелся мятеж, именно народ через своих представителей обычно присваивает себе право эту власть восстановить. Однако Кальвин уверен, что Бог посредством Своего Промысла вправе забрать у народа угодный ему способ правления, а то и вообще не давать его, если народ для него не годен или по своим грехам потерял на него право.

Историческое развитие того или иного народа показывает, какими различными путями приобретается власть. Ее может давать наследственное право, как при наследственной монархии. Ее можно присвоить, как присвоил Пилат власть над Иисусом. Ее могут даровать выборщики, как бывало у древних германцев. Ею могут владеть Штаты, как было в старой Голландской республике. Одним словом, она может принимать самые разные формы, ведь уровни развития наций бесконечно различны. Форма правления, подобная вашей, не удержалась бы и дня в Китае. Народ России и теперь не приспособлен к какой-либо форме конституционного правления, а среди кафров и готтентотов Африки даже такая форма, как в России, совершенно немыслима. Все это определяет и устанавливает Бог через сокровенное внушение Своего Промысла.

Но все это — не теократия. Теократия была лишь в Израиле, поскольку в делах Израиля Бог участвовал непосредственно. Через урим и туммим, через пророчества и Его спасительные знамения, через кары, Он отправлял судебную и верховную власть над Своим народом. Кальвинистское же исповедание всевластия Божиего относится ко всему миру, справедливо для всех народов и для всякой власти, которую человек осуществляет над человеком; даже к власти родителей над детьми. Эту политическую веру можно кратко изложить в трех тезисах: 1) Только Бог, но никак не человек, вправе определять судьбы народов, ибо только Бог создал их, сохраняет Своей всемогущей силой и правит ими через Свои установления. 2) Грех разрушил в сфере политики прямое правление Бога, и потому власть передана людям в качестве механического средства. 3) В какой бы форме эта власть себя ни являла, человек обладает властью над ближним только в той мере, в какой она сообщается ему величием Божиим.

Кальвинистскому исповеданию прямо противоположны две другие теории — теория народовластия в той антитеистической форме, в какой она была объявлена в Париже 1789 года, и теория государственной власти, которой занималась историко-пантеистическая школа в Германии. Теории эти по сути тождественны, но ради ясности их лучше рассмотреть отдельно.

Что вдохновляло и вело людей во времена Французской революции? Недовольство злоупотреблениями? Страх перед произволом коронованных особ? Благородная защита прав и свобод народа? Отчасти это и так, но во всем этом так мало греха, что даже кальвинисты с готовностью признают в этих трех обстоятельствах божественный суд, вершившийся в то время в Париже.

Однако движущая сила Французской революции — не в ненависти к злоупотреблениям. Когда Эдмунд Берк сравнивает «Славную революцию» 1688 г. с революцией 1789 г., он говорит: «Наша революция и революция во Франции диаметрально противоположны почти в каждой мелочи, а также во всем том духе, в каком их осуществляли»2*.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В природе единство благодати
Суверенитет общественных сфер
Искусстве1
Кайперианские идеи продолжали оказывать глубокое влияние на политику страны