<<<     ΛΛΛ     >>>   

Вот как близки русскому простому, свободному от мудрствований просвещенного запада сердцу наши православные обряды во всей их богослужебной красоте!

Не напрасно же все наши русские проповедники указывают на храм православный как на лучшее училище мудрости для ума, истомленного сомнениями и блужданиями по стихиям мира сего, как на лучшую врачебницу для души, измятой и израненной нашей житейской суетой.

"Томит ли вас, - говорит прот. М. И. Хитров в своей проповеди на 21-е ноября, - томит ли вас суета житейская, непостоянство, непрочность всех земных благ, беспокойство и неудовлетворенность желаний и страстей, - войдите в храм. Воздух вечности повеет на вас. Здесь те же глаголы, которым внимали тысячелетия, здесь те же песнопения, которые от века раздаются на небесах, и пред спокойным величием совершающихся тайнодейств, и пред вечной красотой слова Божия - побледнеет, исчезнет, стихнет вся злоба дня. Стосковались по идеальным стремлениям, жалуетесь на оскудение их, - отчего же не спешите во храм? Ведь кто подлинно алчет и жаждет, тот стремится насытиться. Вам душно, тесно, тоскливо? Что же вы не идете дышать чистым, святым ароматом? Ведь если подлинно болит ваше сердце при виде мира, во зле лежащего, что же не стремитесь насладиться небесной красотой?" .

Часть II

Наши ревнители западной культуры часто жалуются на то, что русский народ, будучи до крайности привязан к обрядовой стороне религии, нередко впадает в суеверие, выражая свою религиозность в таких формах, которые могут беспокоить вкусы интеллигентного человека. Что сказать на это? Напомним таким печальникам чистоты Христовой истины заповедь этой Живой Истины: Блюдите, да не презрите единого от малых сих, верующих в Мя (Мф. 18, 10. 6). "В обрядах, преданиях, символах и обычаях, - говорит К. П. Победоносцев, - масса народная видит реальное и действенное воплощение того, что в отвлеченной идее было бы для нее нереально и бездейственно. Что, если, разбив оболочку, истребим и самое зерно истины? Что, если, исторгая плевелы, исторгнем вместе с ними и пшеницу? Что, если, стремясь разом очистить народное верование под предлогом суеверия, истребим и самое верование?" "В глубине старых учреждений часто лежит идея глубоко верная, прямо истекающая из основ народного духа, и хотя трудно бывает распознать и постигнуть эту идею под множеством внешних наростов, покровов и форм, которыми она облечена, утративших в новом мире первоначальное свое назначение, но народ постигает ее чутьем и потому крепко держится за учреждения в привычных ему формах. Он стоит за них со всеми оболочками, иногда безобразными и, по-видимому, бессмысленными, потому что оберегает инстинктивно зерно истины, под ними скрытое, оберегает против легкомысленного посягательства. Это зерно всего дороже, потому что в нем выразилась древним установлением исконная потребность духа, в нем отразилась истина, в глубине духа скрытая" .

И мы решительно утверждаем, что безусловно достойно осуждения мнение лиц, полагающих, что все наши обряды совершенно безразличны для существа веры. Напротив, они должны иметь глубочайшее отношение не только вообще к нашей вере или религиозности нашей, но они внутренне соприкасаются с догматами веры .

Чтобы нам не теряться в общих рассуждениях, остановимся на вопросе о существе, цели и значении обрядов нашей православной церкви и при этом будем руководствоваться суждениями лиц, в понимании церковной нашей жизни высокоавторитетных. Вот как определяет обряд известный духовный писатель-аскет епископ Феофан: "Что есть каждое священнослужение? Ряд молитв, читаемых, поемых и мысленно к Богу возносимых. В этом существо священнослужения. Но как мы заключены в пространство и время, то всякое такое служение требует своего времени, своего места и порядка, своей обстановки, обряда, того, что неизбежно обстоит ряд молитв, хотя не составляет существа служения. Священник в известном месте, в известное время, в определенном порядке, как положено в церкви, совершает свое священнослужение; причем и он, и причт, и христиане присутствующие держат себя в известном положении. Все сие есть обряд. Но существо дела не в этом внешнем, а в ряде молитвословий, совершаемых при сем. Это же все привходит, потому что мы пространственны и временны и что не станем делать, делаем в свое время, в своем месте, и в известном порядке. Христианство в высшей степени духовно, ибо благодатно, но не невидимо. И христиане истинные в высшей степени духовны, ибо непременно облагодетельствованы, но не бесплотны. Почему, при всей духовности наивысшей, они не могут не действовать телесно не только в отношении к людям, но и в отношении к Богу - в самых духовнейших движениях сердец своих. Отсюда следует, что, смотря на видимое, чем выражается христианская жизнь в церкви и христианах, несправедливо все в них ограничивать сею одною видимостью. И кто бы стал в этом полагать существо дела, сделал бы большую ошибку. Возьмем простое дело - писание письма. Тут перо нужно, чернила нужны, бумага нужна; нужно тебе и своим положением приспособиться к писанию. Но все это внешняя обстановка - такая, что без нее не напишешь письма; но и когда она есть, нельзя сказать, что письмо пишется или напишется. Письмо в уме и сердце образуется. Когда оно потом обычным порядком выразится на бумаге, совершится письмописание и явится письмо. Зародившееся в душе вызвало соответственное действие делом, - и явилось дело совершенное. Таково и всякое священнослужение и молитвословие. Возбуждается в духе потребность вознестись к Богу с прошением или благодарением. Это показывает известное молитвенное действование телом, которое, быв совершено, являет дело молитвы, или молитву совершенную, в коей внутреннее и духовное сочетано с внешним и телесным" . Таким образом, из приведенного отрывка письма мы видим, что сам автор его, еп. Феофан, понимает обряд прежде всего как необходимое внешнее выражение, по условиям нашей духовнотелесности. И мы хорошо знаем, что нет религии без культа, как невозможно никакое душевное движение без того или иного внешнего проявления. Много на свете религий, много и культов. И везде во всех религиях, начиная от фетишизма и кончая истинным христианским исповеданием, уже сам по себе культ сразу показывает нам достоинство внутреннего содержания религии. Да иначе, конечно, и думать нельзя. Говорят: глаза - зеркало души . Сравните же взор здорового, душевнонормального человека и человека, психически расстроенного, даже просто нервного, в минуту его возбуждения. "Слова служат к выражению мыслей у всех людей как словесных существ". Но сравните ровную осмысленную речь человека душевно здорового и беспорядочные дикие выкрикивания сумасшедшего. Мимика, слово, внешние телесные движения не служат только тому, что удостоверяют наличность того или иного нашего душевного содержания, но они могут обнаружить даже тончайшие оттенки известного душевного явления. И чем богаче душевная жизнь известного человека, тем совершеннее, отчетливее и ее внешнее выражение. Ведь известно, что ясность и простота речи - лучший показатель ясности мысли говорящего. По богатству или бедности языка и литературы народной судят о богатстве или бедности души народной. Но если справедливым и даже необходимым признается такое соотношение между внутренним и внешним в одной области духа человеческого, то отчего же отрицаются права того же духа на внешнее выражение в области жизни религиозно - христианской?

Говорят, что христианство есть религия духа и свободы, что Господь Сам требует от нас поклонения духом и истиною, и Отец небесный таковых истинных поклонников ищет Себе (Иоан. 4, 23-24). Кажется, немного в Христовом учении таких положений, которые так произвольно понимались бы, как понимаются 23-24 стихи 4-й главы Евангелия Иоанна лицами, отвергающими необходимость церковных обрядов. Давать надлежащее, по разуму Св. церкви, толкование указанным стихам Евангелия Иоанна мы здесь пока воздержимся, а сделаем это ниже, в своем месте. Но допустим, что заповедь Господа, высказанная Им в беседе с самарянкою, требует от человека, обновленного верою в Искупителя, только служения духом, при совершенном невнимании в этом случае к телу. Но что же тогда? Тогда мы должны признать одно из двух: либо наша плоть, а с нею и все внешнее, телесное, материальное, вся тварь, которая совокупно стенает и мучится доныне, с надеждою ожидая откровения сынов Божиих, по выражению апостола Павла (Рим. 8, 19-22), не нуждается в общении с Богом, не нуждается в освящении, либо недостойна этого освящения как начало, чуждое Любви Божественной. Но кто из любящих Бога не признает такое заключение нечестивым? Ведь - сама логика спасения неумолимо требует признания, что Спаситель наш, Богочеловек "спас всего мя человека", а не одну лишь половину моего существа. "Смотри, как совершено наше спасение, - пишет еп. Феофан. - Бог, чистейший дух, благоволил ради нашего спасения воплотиться, пожить на земле яко человек, пострадать, умереть, воскреснуть, вознестись на небо и сесть одесную Бога, Все сие видимо, внешне, телесно. Чего ради? Того ради, что спасению нашему невозможно было иначе быть устроену. Если б было возможно совершить сие как-либо духовно, то Богу духовнейшему зачем было отелесаться? Но надлежало, восприяв наше духовно-телесное естество, провесть его самым делом, жизненно, по всему пути из глубины падения до высоты восстановления. Это и совершил Господь, открывая новый для нас путь к обновлению падшего естества нашего... Путь спасения открыт нам телесным шествием по нему Бога; есть ли же ум у тех, кои гадают пройти по нему вслед Господа, во спасение свое, духовно лишь, а не телесно?" - вопрошает преосв. Феофан" . Св. Иоанн Златоуст в своем толковании на слова апостола Павла к ст. 20, гл. 6 Первого послания к Коринфянам говорит следующее: "Мы продали плоть свою диаволу, а Христос, видя это, исторгнул и освободил ее от этой злой власти; потому она принадлежит уже не нам, а Освободившему ее. Пользоваться ею, как невестою царя, никто тебе не препятствует; а если же будешь употреблять ее на прежние дела, то потерпишь то, что следует терпеть подобным оскорбителям. Итак, надобно украшать ее, а не бесчестить" . Не забудем о том, что мы, христиане, по изречению Самого Господа Иисуса Христа и его Апостолов, являемся сынами Божиими (Мф. 6, 9; 8, 14; 2 Кор. 6, 18; Гал. 3, 26 и др.), сосудами благодати Его (Рим. 9, 23; 2 Солунян. 4, 4; 2 Тимофею 2, 21), присными Богу (Ефес. 2, 19), так что тела наши суть храмы св. Духа (1 Кор. 6, 19). Насколько, значит, нечестиво учение древних манихеев и современных сектантов, учащих, будто недостойно Бога, как Духа, служение Ему и со стороны плоти, при посредстве телесных, внешних действий, и в частности обрядов!

Как не было для Господа иного пути спасти человека, как телесное шествие Сына Божия, так и для человека нет иного пути восприятия восыновления, как путь хождения в церкви людей духовно-телесных и видимых. "Суетны те, - говорит еп. Феофан, - которые помимо церкви чают служить благоугодно Богу, ибо таким не даны обетования... Церковь представляй исполненною небесных сил. Приди только кто в соприкосновение с нею, причастися сил ее. Вводят в сие соприкосновение разнообразные церковные молитвословия, или молитвенные чины. Они то же суть для нас в жизни, что в опытах физических проволоки, проведенные в соприкосновение с сильною батареею электрическою. За какую проволоку ни возьмись, хоть самую тоненькую, сила притока к тебе электричества определится не проволокою, а батареею. Так в жизни через какой чин ни прикоснись к церкви, ты коснешься всей ее силы. Суетна ли такая вера, когда Господь есть глава Церкви и преисполняет ее всю и во всем? Вот вне церкви так что ни делай, ничего не будет выходить" . "По нашей телесности, - говорит о. Иоанн Сергиев, - Господь привязывает, так сказать, Свое присутствие и Себя Самого к вещественности, к какому-нибудь видимому знамени: например, в таинстве причащения Он Сам весь вселяется в тело и кровь; в покаянии - действует видимое лицо священника; в крещении - через воду; в миропомазании - чрез миро; в священстве - чрез архиерея; в браке - чрез священника и венцы вечности Сам; в елеосвящении - чрез елей; привязывает Свое присутствие к храму, к иконам, ко кресту, к крестному знамению, к имени Своему, состоящему из членораздельных звуков, к святой воде, к освященным хлебам, пшенице, вину; но придет время, когда тело и кровь Его, равно и все другие внешние знаки, для нас не будут нужны и мы будем "истее Его причащатися в невечернем дни Царствия Его" (канон Пасхальный, песнь 9), а теперь все через телесное и чрез образы и знамения" . Мы научены Самим Словом Божиим веровать, что наш христианский храм есть Дом Божий ( дом Мой - дом молитвы наречется ), есть место селения Славы Божией по преимуществу, и мы научены любить это святое место, беречь и украшать его, научены самым примером нашего Спасителя, ревновавшего об украшении храма Иерусалимского, об убранстве Сионской горницы, в которой совершил Свою Пасхальную вечерю, и, наконец, о намащении Своего пречистого тела после Своей смерти. А посему "однажды навсегда знай, - скажем словами о. Иоанна Кронштадтского, - что в церкви во всех ее службах, в таинствах и молитвословиях дышит дух святый, дух мира, дух жизни и спасения" . "Каждое слово Св. писания, каждое слово Божественной Литургии, утрени и вечерни, каждое слово священнотаинственных молитв и молитвословий имеет в себе соответствующую ему и в нем заключающуюся силу, подобно знамению Честнаго Животворящего Креста. Такая благодать присуща каждому церковному слову, ради обитающего в церкви Ипостасного вочеловечившегося Божия Слова, Которое есть Глава Церкви" .

Из сказанного о силе и назначении внешних церковно - богослужебных действий в деле освящения человека ясно, что наши обряды поистине являются как бы проволоками, через которые распространяется от заряженной батареи электрический ток. Конечно, существо освящения не в обрядах, не в внешних знаках, - существо освящения в силе Св. Духа, в силе Любви Божественной, пригвожденной к кресту и Своею кровию омывающей грехи человечества. Нет другого имени под небом, которым надлежало бы нам спастись, как имя Господа Нашего Иисуса Христа (Деян. 4, 12). Но ведь это имя должно быть произнесено телесными устами, должно быть и исповедано. Сердцем бо воруется в правду, усты же исповедуется во спасение (Рим. 10, 10). Вера начинается в сердце и непременно вследствие призывающей Благодати Божией ( Никто же может прийти ко Мне, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его - Иоанна 6, 44), но спасительной она становится только после исповедания устами, когда будет самим верующим внешне проявлена. Помолюся духом, помолюся же и умом, воспою духом, воспою же и умом (1 Кор. 14, 15), говорит св. Апостол. В этих словах св. ап. Павел различает молитву "духом" и молитву "умом". Что здесь понимать под молитвой "духом"? Очевидно, под молитвой "духом" надо разуметь то таинственное внутреннее озарение от Св. Духа, которое так необходимо для начала нашей молитвы, как необходима призывающая благодать для начала веры. Как во всем довольство наше (способность наша) от Бога (2 Кор. 3, 5), так и в этом случае: О чесом бо помолимся, яко же подобает, не вемы, но Сам дух ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными (Рим. 8, 26). Но если "молитва духом" есть веяние божественной благодати, то ясно, что "молитва умом" есть дело самого человека. Если "молитва духом" есть действие сокровеннейшее, таинственное, то "молитва умом" как дело существа духовно - телесного должна обнаружиться и во вне, телесно" . Давая апостолам пред Своим вознесением заповедь о проповедании Евангелия, Господь наш Иисус Христос сказал: Кто будет веровать и креститься, спасен будет: а кто не будет веровать, осужден будет . (Марка 16, 16). В Церковь Христову вводят вера как внутренний, невидимый акт и крещение как внешнее, видимое действие. Для спасения необходимы то и другое, но существо дела в вере, и потому один внешний акт без внутреннего ведет только к осуждению.

Вместе с заповедью о проповедании Евангелия Господь дал обетование, что уверовавшие будут совершать чудеса и знамения. Но как? Одной ли силой веры? Нет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; возложат руки на больных, и они будут здоровы (Марка 16, 17-18). Таким образом, для обнаружения спасительной силы Божией являются необходимыми, кроме веры как внутреннего акта, и внешние действия: в одном случае слово - в произнесении Имени Божия, в другом - телесное движение определенного характера, например, возложение рук. "Итак, все сокровища спасения, благодатные и духовные, быв заключены в вещественные сосуды, приемлются чрез тело. Тело соприкасается вещественному, сокрывающему в себя духовно-благодатное, и передает сие благодатно-духовное духу нашему, в котором приятелище и вместилище для того устрояется чрез духовные настроения", - говорит еп. Феофан . Конечно, наш кичливый ум, особенно если он подавлен тьмой греха или находится в отчуждении от живого источника церковной жизни, не может принять этой истины, последнее основание которой, разумеется, находится исключительно в воле Божией, благой и совершенной.

Учение Св. Церкви нашей о действовании благодати Божией чрез телесные посредства представляется в глазах "иудеев" соблазном, а для "эллинов" кажется безумием. Одни никак не могут совместить с понятием о величии Бога добровольного Его уничижения, другие же совсем не допускают, чтобы для Бога, Личного Духа, было возможно откровение в телесных вещах. На возражение первых ответим словами церковного писателя 3-го века Тертуллиана: Ничто так не достойно Бога, как спасение человека. А современным "эллинам" напомним слова псалмопевца: Образумьтесь, бессмысленные люди! когда вы будете умны, невежды? Насадивший ухо не слышит ли? и образовавший глаз не увидит ли? (Пс. 93, 8-9). "Не дивись, - скажем словами о. Иоанна Кронштадтского, - что в вещественных образах является Бог и даже говорит устами образа, ибо вся возможна суть у Бога (Марка 10, 27). "Когда нужно было, Он чрез ослицу проговорил человеческим голосом. Что невозможно для Бога, Который может оживотворить камень?" .

Часть III

В предыдущей главе мы установили понятие об обрядах как необходимых телесных посредствах благодатного освящения верующего человека. Несомненно, в этом именно смысле св. Василий Великий называет обряды церковные догматами от предания .

Впрочем, должны здесь оговориться, что при столь значительном множестве обрядовых действий, существующих в нашей церкви, мы не можем утверждать, что всякий обряд есть непременный и безусловный проводник благодатного воздействия на человека.

Епископ Феофан уподобляет внешний чин церкви ризе Господней. Великое множество людей теснило нашего Спасителя постоянно во время Его прохождения по городам и весям Палестины, великое множество касалось Его одежды; но исцелилась чрез одежду только кровоточивая.

Для души младенчески-верующей, искренно жаждущей общения с Богом, Господь открывается на всяком месте, во всякой вещи, потому что искупительная смерть Богочеловека устранила средостение (Ефес. 2, 14) и плоть, обожившаяся в Первенце из мертвых, по единству естества, стала теперь способна к этому обожению во всем мире, во всякой вещи. В Ветхом завете богослужение непременно приурочивалось сначала к скинии, а потом только к храму Иерусалимскому, оно непременно выражалось в определенных внешних действиях и церемониях, из которых ни одно не имело своего собственного значения проводников благодати освящения, а только значение символическое, потому что Иисус не у бе прославлен (Иоан. 7, 39). Так что и слова Иисуса Христа, сказанные самарянке (Иоан. 4, 23-24) о том, что должно наступить время, когда истинные поклонники будут поклоняться Богу духом и истиною не в Иерусалиме и не на горе, совсем нельзя понимать в том сектантском понимании, по которому Господь будто бы этими Своими словами воспрещает молиться в храме или вообще молиться открыто, а равно сопровождать молитву каким-либо внешним действием. Богослужение ветхозаветное, так называемое обрядовое, было Богопоклонением во плоти, в известных формах, не одухотворенных живым действием благодати Божией, поэтому не могло быть и освящающим человека; а как лишенное творческого начала, оно было замкнутым в строго определенные формы, причем эти обряды как формы, символически изображавшие будущие предметы и явления времени Мессии, были для еврея строго обязательны. Не таково Богопоклонение в Новом Завете. Здесь богослужение совершается уже в "духе и истине": не чувственные движения и обрядовые действия являются господствующими, а дух благодати, одухотворяющий самые внешние богослужебные формы, и обряды наши уже - не символы, но истинное явление спасающей силы Божией, которая, правда, и в Новом завете действует чрез телесные посредства, потому что обращена на существа духовно-телесные, но не подавляет ими свободного духа человеческого, а напротив, оживляя его, может разнообразить формы Богопоклонения до бесконечности . Велико разнообразие обрядов в православной церкви, как велика и сила веры, которая оживляет церковь и, проходя чрез общецерковное сознание, как чрез призму, преломляется в массе разнообразных оттенков в отдельных душах верующих. И вот, каждая верующая душа, непременно усты исповедающая во спасение , несет в общую сокровищницу свое исповедание, которое не может не вливаться во внешние видимые формы. Значит, чем живучее дух веры в известной христианской общине, тем свободнее, разнообразнее формы Богопоклонения, разнообразнее и многочисленнее обряды. Почему мы так мало знаем о каком либо твердо установленном институте церковных обрядов первенствующей церкви? Не потому ли, что живая вера, столь отличавшая первых христиан, не стесняла их свободы в разнообразии обрядов?

С этой точки зрения надо признать, что не любовь к обрядовой стороне и не обилие обрядов являются показателями упадка веры, а, напротив, оскудение веры необходимо вызывает и бедность внешнего ритуала. Худо не то, что у нас много обрядов, а опасна безжизненность их, которая является первым результатом оскудения духа веры. Обряды наши церковные созданы общим церковным духом на началах взаимной христианской любви, и высший распорядитель здесь - Св. Церковь. Кто живет в этой Церкви, как в своей родной стихии, тому любы и обряды. Ведь в сектантство уходят не от избытка веры и любви, а от избытка гордости, самоуслаждения. Будущий сектант, еще прежде чем совершится фактическое отступление его от церкви, еще числясь в церкви, непременно переживает свое духовное отчуждение от тела церкви и прежде всего освобождает себя от подчинения ее уставам и богослужебному строю. А ведь ничто так не сближает людей, как общее дело. Богослужение же наше общественное со всеми обрядами есть такое общее дело, в котором участниками могут быть все на равных основаниях. "Православная Церковь, - говорит К. П. Победоносцев, - красна народом. Как войдешь в нее, так почувствуешь, что в ней все едино, все народом осмыслено и народом держится" . Никогда не будут лишними, никогда не покажутся безжизненными наши обряды церковные тому, кто живет общею жизнью церкви, кто ставит для себя правилами не свои выдумки или лжемудрствования вне церковного мира, а уставы церкви, кто одевается этими уставами, как бы ризой Господней. "Церковь своими уставами, - говорит еп. Феофан, - обнимает всю жизнь человека с рождения до смерти, и притом во всех ее проявлениях и порядках. Следовательно, нет движения и действия, где бы внимательный христианин не встретился с чем-либо церковным. Следовательно далее, нет движения и действия, которое не поставляло бы его пред лице Бога и чрез то не обязывало бы к действованию благоговейнейшему, как подобает действовать пред лицем Бога. Отсюда выходит, что действующий по-церковному, как следует, непрерывно проходит науку благоговеинства пред Богом, с посвящением Ему всего, а отсюда навык - с каждым делом видимым соединять все внимание ума, все сочувствие сердца и всю ревность воли, и все сие в религиозном духе. Ходи ты теперь в сем настроении, под влиянием церковных порядков - что получишь? Получишь то, что дух благоговеинства проникнет всего тебя и вселится в тебя. А отсюда выйдет то, что ты никакой многости в церковном замечать не станешь; ибо дух благоговеинства, пребывая в тебе неотходно, все объединять будет, и у тебя во внимании будет не многое, а одно. Выйдет также, что ты ни в каком последовании церковном не будешь замечать длительности; потому что никакое последование церковное не может быть столько длительным, чтоб сравниться в сем отношении с духом благоговеинства или превысить его, когда он не отходит и непрерывно действен. Как дыхание телесное освежает и оживляет весь организм, так и хождение в церковных порядках освежает и оживляет весь состав духовной жизни. Как кровоточивая, коснувшись края ризы Господа, привлекала целительную себе от Него силу, так всякий, делающий что-либо церковное или участвующий в том, приемлет приток духовных стихий в оживление своего духа. Внешний чин церкви есть риза Господа, самая же церковь - тело Его" . Несомненно, этот именно дух благоговеинства, воспитываемый в каждом отдельном члене церкви непрерывным хождением его в уставах церкви, в храме Божием, в общем собрании многих верующих, соединяется, как некий светлый небесный атом, со множеством таких же подобных ему, и образуется в храме Божием, в нашем богослужении особая небесная атмосфера, в которой "и верится и плачется, и так легко, легко". Кто входит в храм Божий с верою, благоговением и страхом Божиим, тот хорошо знает, как много значит дышать этой атмосферой, особенно в детстве. "Приучайте детей к храму, - говорит прот. М. И. Хитров, - и пусть как можно чаще потрясает детскую душу благодатный дух церкви, пусть проникает все существо детской души, освятив мысли, наклонности, чувства! Тогда не так-то легко овладевают соблазны света и суета житейская сердцем, которое в храме Божием сретилось и тесно сроднилось с небесными впечатлениями" . Или вот что говорит о значении наших обрядов для детской души известный наш педагог К. Д. Ушинский: "Обряды нашей Православной Церкви имеют великое воспитательное влияние уже и потому, что они сами собою, без посредствующих объяснений, обнимают детскую душу святым религиозным чувством, настраивают ее на возвышенный, торжественный лад" . Не можем также пройти молчанием доброго слова о великом значении этой молитвенной атмосферы в деле воспитания детей, живущей в наших храмах и нашем православном Богослужении, принадлежавшего перу недавно почившего Харьковского архиепископа Амвросия. Вот это слово. "Говорят, наши дети еще малы; что они понимают в церкви? надобно, чтобы они сначала выслушали уроки закона Божия. Вот на что мы больше всего надеемся: уроки и уроки! Но уроками ли совершается самое раннее развитие детей? Чрез ум ли детский проходят все образы и картины жизни, и в виде ли логических понятий укладываются в их душах все впечатления, получаемые ими в природе и общежитии? Нет! Жизнь теснится в их души помимо их сознания; она проникает во все поры их нравственного существа прежде всякого научного исследования. Все мы знаем, как возбудительно действуют на детские души жизнь и картины природы - и солнечный свет, и небесные светила, и леса, и луга, и воды, и цветы, и птицы и животные. Все это вы спешите показать детям для из созерцания, наблюдений и удовольствий; а прежде всего признаете для них необходимым чистый воздух и движение. Теперь спросим: почему вы их не держите в классных комнатах, вдали от природы, пока они не узнают научным образом астрономию, чтобы насладиться видом звездного неба, минералогию, чтобы с удовольствием собирать камешки на берегу реки, ботанику, чтобы полюбить цветы, орнитологию и зоологию, чтобы любоваться птицами и животными, и пр. Вы знаете, что дети отупеют, прежде нежели путем науки доберутся до созерцания природы, что они умрут без чистого воздуха и движения. Предоставьте же их и в религии, как и в природе, прежде всего созерцанию и силе впечатлений, показывайте им храмы и богослужение, поставьте их под влияние красоты церковной, в благоговении молящихся, дайте им почувствовать невидимое присутствие Божие и веяние Его благодати и потом уже учите их и объясняйте им то, что они видели, испытали и уже полюбили" .

Душевен же человек не приемлет, яже Духа Божия: юродство бо ему есть, и не может разумети, зане духовне востязуется (1 Кор. 2, 14). Конечно, и наша точка зрения, по которой мы утверждаем, что наши богослужебные обрядовые действия и молитвословия несомненно создают особую духовную и благодатную атмосферу и как бы чрез самое дыхание, даже помимо отчетливого сознания (например, в детях и в нашем простом народе), неустранимо вселяют в душу христианскую Самого Христа (Ср. Галат. 4, 19; Ефес. 3, 17), может вызвать недоумения со стороны людей, привыкших в своих суждениях полагаться больше на свое личное разумение, чем на голос церкви. А между тем последняя опытом лучших представителей своих, еще на земле горевших огнем общения с небом, аскетов, удостоверяет нас, что "какая-то, - скажем словами Е. Поселянина, - духовная атмосфера, впитавшая в себя главные пережитые человеком чувства, окружает всякую человеческую личность; эту атмосферу носит он всюду с собой, и она-то чувствуется нашим внутренним чувством. Но если чувство, кем-либо испытываемое, очень сильно; если человек, с которым мы встречаемся, находится под влиянием какого-либо могучего, цельного, стихийного настроения, необъяснимою психологическою тайною он и нас этим настроением охватывает, подчиняет нас ему, приобщает нас, помимо даже нашей воли, тому, что сам чувствует, тому, о чем сам мыслит... Христанские аскеты думали даже, что душа человеческая не только заражает своими чувствами другую живую душу, но сообщает известную психологическую силу и известную нравственную окраску и вещам человека" . И мы на это, то есть на то, что благодать Божия может почивать даже и на вещах, которыми пользуется человек облагодатствованный, горящий особым духом праведности, имеем тысячи свидетельств. Прежде всего мы имеем свидетельство Св. Дееписателя, сообщающего в Деяниях Апостолов, что даже одна тень проходившего ап. Петра исцеляла больных (Деян. 5, 15), или убрусы и главотяжи ап. Павла совершали чудотворения (Деян. 19, 12). И засим мы имеем пред собой великое множество показаний благочестивых наших паломников, которые на самом деле опытом испытали, какое непостижимое благодатное влияние оказывают разные предметы, освященные употреблением тех или иных угодников, как-то: покровы со св. мощей, мантии (преп. Серафим), шапочки, рукавички, вериги, бывшие на теле св. угодников, и даже песок с могил их или деревянное масло из лампадки, горящей пред св. мощами. Не можем мы здесь обойти молчанием также и факт явления чудотворных икон. Таких икон в нашей России особенно много. Как и чем объяснить то, что в известном месте из многих существующих икон вдруг начинается выделяться одна как такая, которая непостижимо сообщает особую благодать Божию чрез молитву пред ней или чрез прикосновение? Конечно, последнее объяснение этого факта в воле Божией. Но если мы станем на точку зрения, нами выше принятую, которая вполне логически вытекает из идеи совершения спасения нашего Богочеловечеством , то и явление чудотворных икон становится нам в некоторой степени понятным. В самом деле. Молитва есть общение духа человеческого с Духом Божественным. Но ведь наш дух посредствуется плотью. И мы достаточно знаем из примеров и древней библейской истории, и новой христианской, что во всех так называемых богоявлениях человек входил в Богообщение чрез посредство какого-либо телесного образа или даже предмета. Что же удивительного в том, что если Всеблагий Господь, снисходя нашей немощности и телесности, открывается душе нашей не в какой-либо мысленной, неуловимой абстрактной форме, не каком-либо только эмоциональном движении нашей души, а в более наглядном явлении, воспринимаемом всем нашим духовно-телесным существом, при посредстве наших внешних чувств, т.е. чрез зрение, слух, обоняние и даже вкус и осязание (прор. Исаии 6, 5-7 и Иеремии 1, 7-10)? "По той мере, - говорит о. Иоанн Кронштадтский, - как ты начинаешь молиться "духом и истиною" пред св. иконою, например, Спасителя, по той мере к иконе привлекается дух того, кто изображен на иконе, так что если вера твоя в присутствие лица, написанного на иконе, дошла до того, что ты видишь живым то лицо, то Он действительно благодатию Своею бывает тут. Пример - чудотворные иконы, говорившие, источавшие слезы, кровь и проч.; именно потому все они смотрят живо и выразительно. Что невозможно для Бога, который может оживотворить камень!" . Что же удивительного в том, что Заступница рода христианского обнаружит свое участливое явление какой-либо в тяжкой беде, обиде, горе находившейся страдалице - сироте чрез доску, на которой изображен лик Богоматери, в силу ее неотступной веры и молитвы, и почиет на этой иконе благодать Божия, так что уже во все последующее время не отымется от нее, и все, притекающие с верою и любовию, будут пить здесь воду утешения и укрепления? Что удивительного в том, что чудотворные иконы Спасителя или Божией Матери или иных угодников посредствуют людям действительное снисхождение Божией благодати, когда мы видим, как льются здесь, пред сими иконами, ручьями и потоками слезы душ, томящихся в отчуждении от Бога? И кто дерзнет сказать или даже подумать, что Господь, призывающий к Себе "всех труждающихся и обремененных", не явит здесь Свое присутствие тем или иным ощутительным образом? Замечательно, что этим нашим соображениям касательно облагодатствования св. икон, ради веры и любви скорбящих и обездоленных, вполне соответствуют слова известного русского свободомыслящего писателя Герцена .

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Проходит неизменным тоном чрез всю историю церковно религиозного сознания русского народа
Левашов П. Зачем так много у нас обрядов православия 12 проповеди