<<<     ΛΛΛ     >>>   

гов — то, что христиане называют состоянием человека до грехопадения.
Далее, сравнение центрального столба жилища с мировой осью у первобытных народов и их вера в легкость соединения Земли и Небес69 позволяет вам утверждать, что желание постоянно находиться в священном пространстве и считать это естественным легче удовлетворяется в контексте традиционных культур, нежели в рамках цивилизаций, возникших позднее. В самом деле, такого состояния становится все труднее достигнуть — по мере развития цивилизаций появляется все больше мифов о героях, которые только одни и способны добраться до Центра; понятия доблести, мужества, сильной личности, тяжелых испытаний и т. п. все более выдвигаются на первый план и гипертрофируются, чему способствует и растущее влияние магии и идеи личной власти.
Но в обеих традициях ностальгия по раю выражается с одинаковой силой14*. Даже там, где преобладает идея тщательно охраняемого Центра, мы находим великое множество «эквивалентов» и с более низкими барьерами доступности. Мы можем говорить о «легкодостижимых» центрах по аналогии с тем, как «Древо Жизни» или «трава бессмертия» находят себе «доступные замены» в магии, фармакологии и народной медицине: любое магическое или целебное растение способно занять их место (§ 111). Короче говоря, с какой стороны ни взглянуть, в диалектике святого места всегда проявляется ностальгия по раю.
Эти факты чрезвычайно любопытны, потому что они могут послужить основой, а может быть, и ценнейшим вкладом в истинно философскую антропологию. Прежде всего они обнаруживают в человечестве, все еще находящемся, как говорится, «на этнологическом уровне», присутствие «установки» на духовность, которую отличает от развитых теологических или метафизических систем лишь ограниченность средств выражения (символы, ритуалы и «предрассудки» исчерпывают их список). Но даже сами эти скудость способов и прямолинейность выражения придают такому духовному состоянию особый вес. Его подлинность и роль в жизни первобытных и полуцивилизованных народов доказывают, во всяком случае, что проблемы метафизики и теологии отнюдь не являются ни недавним открытием человеческого ума, ни аберрантной формой или преходящей фазой духовной истории человечества.
Однако на эту диалектику парадокса — доступность и одновременная недоступность священного пространства, его уникальность и трансцендентность, с одной стороны, и «воспроизводимость» по желанию, с другой, — следует взглянуть и с другой точки зрения, которая возвращает нас непосредственно к тому, что мы назвали амбивалент-
6Я См.: Eliade M. Le Chamanisme... P. 235 и ел., 423 и ел.

351

ностью священного (§ 6 и ел.). Мы видели, что священное и привлекает, и отталкивает, оно и благодетельно, и опасно, оно несет и смерть, и бессмертие. Эта амбивалентность проявляет себя также в формировании сложной и противоречивой морфологии священного пространства, чьи негативные свойства (труднодоступность, сопряженность с опасностью, в том числе исходящей от чудовища-сторожа) конечно же могут быть объяснены существованием «ужасной» стороны (табу, опасность и все остальное), и наоборот.
Наконец, необходимо суммировать сказанное о «легко осуществимых заменах» священного пространства и особенно Центра. То, что их изобретали во множестве, при этом делая их все более и более доступными (в результате многообразных уподоблений что угодно получило способность превращаться в Центр, в лабиринт, в символ бессмертия и т. п.), свидетельствует о воспроизведении, почти что даже механическом, единого архетипа во все более «локализованных» и «грубых» вариантах. Здесь не место углубляться в изучение структуры и функции подобных архетипов, о которых мы уже говорили в предыдущих главах этой книги; повторим лишь, что любое дерево может стать Космическим деревом, любая вода — изначальными водами и т. д. Этому вопросу мы посвятили специальную работу70, к которой обратимся позже. Сейчас мы только укажем, что «динамика» и «физиология» сакральных пространств позволяют нам констатировать существование архетипического сакрального пространства, которое может «актуализироваться» путем иерофаний и освящения любых мест. Как мы уже говорили, «центров» может быть множество, потому что природа священного пространства допускает сосуществование бесчисленных мест, могущих ими стать. И «динамика», «актуализация» этой бесконечности возможна потому, что она представляет собой повторение архетипа. Мы видели, что архетип можно повторить на любом угодном человеку уровне и в любой форме, какой бы приблизительной она ни была (как в случае со священным деревом, священными водами и др.); существенным мне представляется не факт открытости архетипа для грубых имитаций (повторений), но то, что человек тянется к архетипу даже в своем первоначальном и непосредственном религиозном опыте и стремится воссоздать его в реальности. Если все это говорит нам что-то о месте человека в Космосе, то речь идет не о том, что Дерево Жизни можно принизить и вплести в любое магико-медицинское суеверие или что символ Центра сводится к такой «легкой замене», как мое жилище. Нет, все вышеприведенное говорит нам о постоянно ощущаемой человекам потребности «реализовывать» архетипы даже в самых «нечистых» опытах повседневного существования; о жажде трансцендентных форм, в данном случае — о жажде священного пространства.
70 Eliade M. The Myth of Eternal Return

352

БИБЛИОГРАФИЯ

В целом о сакральном пространстве

Van der Leeuw G. Religion in Essence and Manifestation. L, 1938. P. 393 и ел.; Guardinin R. Von heiligen Zeichen. S. 71 и ел.; Bogoras W. Ideas of Space and Time in the Conception of Orimitive Religion // AA. New series. 1917, april. P. 205 - 266; Nissen H. Orientation. По всей работе // Studien zur Geschichte der Religion. Vols. I — III. В., 1906 - 1907; Granet Af. La Pensee chinoise. P. 91 и ел.; Cuilandre J. La Droite et la gauche dans les poemes homeriques. P., 1940. P. 56, 57; Deffontaines P. Geographic et religions. P., 1948.

О строительных ритуалах
Sartori P. Uber das Bauopfer // ZFE. 1898. Vol. XXX. S. 1 - 54; Sebillot P. Les Travaux publiques et les mines dans les traditions et les superstitions de tous les pays. P., 1894. P. 85 - 120; Sebillot P. Le Folklore de France. Vol. IV. P., 1906. P. 89 - 99; недавние работы можно найти в: Eliade M. Comentarii la legenda Mesterului Manole. Bucharest, 1943, особенно с. 37 и ел.; Cocchiara. И Ponte di arta e i sacrifici di costruzione // Annali del Museo Pitre. Vol. I. Palermo, 1950. P. 38 - 8115'.

0 circumambulatio
Saintyves P. Le Tour de la ville et la chute de Jericho // Essais de folklore biblique. P., 1923. P. 177 - 204; Pax W. WS. 1937. Vol. VIII. P. 1 - 88; Afus P. Barabudur. Vol. I. P.; Hanoi, 1935. P. 68 и ел., 94 и ел. и по всей работе.

О mandala
De Visser M. W. Ancient Buddhism in Japan. Vol. I. P., 1921. P. 159- 175; ZimmemH. Kunstfonn und Yoga. В., 1926. P. 94 и ел.; Tucci G. 11 Simbolism architectonico dei tempi di Tibet occidentale // Indo-Tibetica. Vols. Ill, IV. Rome, 1938; Tucci G. Teoria e ргайса del mandala. Rome, 1949; Suzuki E. Mandara // Eastern Buddhism. Vol. VII. 1936, May; Eliade M. Techniquesdu Youga. P., 1948. P. 185 и ел.; Eliade M. Le Yoga: Immortalite et liberte. P., 1954. P. 233 и ел.

0 mundus
Deubner L. Mundus // HE. 1933. Vol. LVIU. P. 276 - 287; Hedbund. Mundus // EJ. 1933. Vol. XXXVI. P. 53 - 70; Allcroft A. H. The Circle and the Cross. L, 1927. По всей книге; Robert F. Thymele. Recherches sur la signification et la destination des monuments circulaires dans I'architecture religieuse de la Grece. P., 1939. P. 181, 225 и по всей работе.

О символизме Центра
Eliade M. Cosmologie si Alchimie Babiloniana. Bucharest, 1937. P. 31 и ел.; Eliade M. Comentarii la legenda Mesterului Manole. Bucharest, 1943. P. 72 и ел.; Eliade M. The Myth of the Eternal Return. L., 1955. P. 12 - 16 и ел.; Eliade M. Images and Symboles. P., 1952. P. 33 и ел.; Gaerte W. Kosmische Vorstellungen in» Bilde irahisorischer Ziet Erdberg, Himmelsbegr, Erdnabel und Weltstrome // APS. 1914. l. IX. P. 956 - 979; Burrows E. Some Cosmologlcal Patterns in Babylonian Religion //

353

The Labyrinth. L., 1935. P. 45- 70; Wensinck A. J. The Ideas of Western Semites concerning the Navel of the Earth. Amsterdam, 1916; Dombart T. Der Sakraltunn; I: ZikkuraL Munich, 1920; Allbright W. F. The Mouth of the Rivers // AISL. 1919 Vol. XXXV. P. 161 - 195. " •-

Об omphalos см. библиографию к гл. VI.

О Космическом древе см. библиографию к гл. VIII.

О лабиринте
Jackson Knight W. F. Cumoean Gates: A Reference of the Sixth Aeneid to the Initiation pattern. Oxford, 1936; KerenyiK. Labyrinth-Studien//Alboe Vigiloe. Vol. XV. Amsterdam; Lpz., 1941.

06 обрядах, связанных с лабиринтом, на о-ве Малекула
см.: Bernard A. Malekula. A Vanishing People of the Hew Hebrides. L, 1942. P. 340 и ел., 649 и ел.

354

Проблема, к рассмотрению которой мы приступаем в этой главе, — одна из наиболее трудных в религиозной феноменологии. И трудность заключается не в том, что магико-религиозное и профанное время различны по характеру. Скорее, проблему составляет тот факт, что реальное переживание времени, его опытное восприятие разнятся у первобытных народов и у современного человека западной культуры. Да, сакральное время отличается от профанного, но и само это отличие не одинаково по своей природе в первобытном и современном обществе. Поначалу трудно определить, не коренится ли отличие в том, что для первобытного человека восприятие профанного времени еще не отделилось полностью от представления о магико-религиозном времени. Разумеется, такое восприятие дает первобытному человеку постоянный «выход» в религиозное время. Чтобы упростить объяснение и до некоторой степени предвосхитить результаты нашего исследования, мы можем сказать, что сама природа ощущения времени первобытным человеком позволяет ему легко превращать профанное в сакральное. Но поскольку основной интерес эта проблема представляет для философской антропологии и социологии, мы ее коснемся только для того, чтобы перейти к обсуждению времени иерофанического.
По существу, в'опрос, которым мы задались сейчас, таков: что отличает сакральное время от «профанной» длительности, предшествовавшей ему и за ним следующей? Очевидно, что под словосочетанием «иерофаническое время» понимается целый ряд разнообразных вещей. Оно может означать время, в течение которого совершается тот или иной ритуал, т. е. сакральное время, по самой своей сути отличающееся от обыденной временной протяженности. Им может также быть обозначено мифическое время, воскрешенное ритуалом или простым повторением какого-либо действия, имеющего мифический архетип. Наконец, так могут называться ритмы Космоса (например, «иерофании Луны»), если их понимать как моменты, в которые обнаруживает себя, т. е. проявляется, изначальная сакральная сила, движущая Космосом. Таким образом, момент или фрагмент времени могут в любое мгновение превратиться в иерофанические: кратофания, иерофания или теофания тут же преображают, освящают и делают его памятным, а следовательно, всегда открытым для повторения. Любой род времени «открывается» в сакральное время, иными слова-

355

ми, может обнаружить перед нами то, что мы для удобства называем абсолютным, сверхъестественным, сверхчеловеческим или сверхисторическим.
Время в восприятии первобытного человека неоднородно. Не говоря уже о возможной его «иерофанизации», оно может представать еще в ряде форм, различных по своему назначению и «интенсивности». Леви-Брюль, вслед за Харделандом, насчитал пять разных типов времени, которые, по верованиям даяков, благодаря своим особым свойствам определяют течение дня: 1) восход солнца, хорошее время для начала всякой работы. Удачей считается родиться в это время, однако тогда же не следует отправляться на охоту, рыбную ловлю или в путешествие — счастья не будет; 2) около 9 утра — момент несчастливый для любых начинаний, но если выходишь в дорогу, можешь не опасаться бандитов; 3) полдень — весьма благоприятное время; 4) 3 часа пополудни — час сражений: повезет врагу, разбойнику, охотнику и рыболову, но не путешественнику; 5) на закате период удачи более краток"' '*.
Примеры легко умножить. В любой религии есть поверья о счастливых и несчастливых днях, о наилучших моментах удачных дней, о «сконцентрированном» или «растянутом» времени, о временах «сильных» или «слабых» и т. п. Одно мы должны помнить: время всегда воспринималось как неоднородное, и не только в смысле разнообразных значений, придаваемых ему различными ритуальными системами, — всегда во времени противопоставлялись удачные и неудачные периоды. Иными словами, у природы времени есть еще одно измерение, которое мы можем назвать иерофаническим; благодаря ему время не только принимает форму определенной последовательности, но и выполняет различные предназначения, облекается разнообразными «призваниями», приводится в движение противоречивыми «движущими силами». Ясно, что это иерофаническое измерение может быть обнаружено в ритмичности природных феноменов, оно может быть «следствием» чего-то подобного вере даяков в пять типов времени или связанным с кризисами солнцестояния или с фазами луны и проч.; также его может «порождать» религиозная практика человеческих обществ, например зимние праздники, основанные на факте «мертвого» сезона в календаре сельскохозяйственных работ.
Разные авторы (например, Мосс и Гране) говорят о жизни человеческих сообществ как об источнике ритмов сакрального времени; однако нельзя отрицать и того, что в открытии и упорядочивании систем счета времени ведущую роль сыграли ритмы Космоса. Вспомним хотя бы, насколько велико религиозное значение движения луны (§ 47 и ел.) или жизненного цикла растений (§ 139) в духовной жизни перво-
' Levy-Bruhl L. Le Sumaturel et la nature dans la mentalite primitive. P., 1931. P. 18, 19.
12*

356

бытного человека. Сами идеи ритма и повторения, к которым мы будем возвращаться по ходу наших рассуждений, возможно, были в свое время откровениями иерофаний Луны еще до того, как примеры ритмов и повторений обнаружились в структуре социальной действительности как таковой. Есть мнение2, что «социальное» происхождение сакрального времени подтверждают наблюдаемые несоответствия религиозных календарей ритмам природных явлений. На самом деле такие расхождения ни в коей мере не опровергают существование связи между системами счета времени, изобретенными человеком, и природными ритмами; они доказывают лишь, что первобытная хронометрия была несовершенной и что вера древнего человека не носила «натуралистического» характера, праздниками отмечалось не само природное явление, а его религиозный аспект.
Растительные иерофаний (§ 123) показали нам, как весенний праздник двигался по календарю, не имея фиксированной даты. Я уже объяснял также, что мистическим и религиозным содержанием весеннего праздника было возрождение Природы и обновление Жизни, а не естественное наступление соответствующего времени года. Не потому сакральное время имело независимую от ритма природных явлений организацию, что календарные праздники не соответствовали астрономическому календарю, а потому, что этот ритм признавался значимым ровно настолько, насколько он был выражением иерофаний, и именно эта «иерофанизация» освобождала его от «обязанности» совпадать с астрономическим временем, служившим ему некой колыбелью. «Знак» весны мог объявить весну еще до того, как «весна природы» давала себя почувствовать (§ 123). Знак метил начало новой эры, а наступавшая вскоре весна только подтверждала ее приход, и не просто как явления природы, а как манифестация полного обновления и нового начала всей космической жизни. Разумеется, понятие обновления включало, вместе с Космосом, и отдельных людей, и само общество. Уже не впервые я объясняю на страницах этой книги, как первобытная духовность возвращала все на свете к единству, приводила все уровни к соответствию друг другу.

148. Единство и непрерывность иерофанического времени

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения богословия 2 бронтон
Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения богословия 11 скандинавия
Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения богословия 10 богемия
Цикада тоже одновременно сродни демону тьмы
Все эти священные постройки символизируют вселенную человека центром