<<<     ΛΛΛ     >>>   

      Тем не менее, такая подгонка психоанализа к нормам научности логического позитивизма оказывается несостоятельной уже потому, что психоаналитик вообще не "наблюдает" поведения своего пациента. Он лежит на кушетке и проговаривает свои ассоциации, рассказывает сновидения, психоаналитик не видит даже выражения его лица. Высказывания пациента о своем прошлом аналитик не может проверить на истинность или ложность, относятся ли они к его детству или к нынешним отношениям с другими людьми. Этого он не может сделать и в силу принципиальной невозможности проверки большей части утверждений, и в силу врачебной этики. Более или менее прогнозируемыми являются только реакции пациента на позицию аналитика ("перенос" и "контр-перенос"). К тому же наблюдения психоаналитика не являются интерсубъективными: вместе со сменой аналитика (даже принадлежащего к той же церкви) может радикально поменяться диагноз, толклвание симптомов и сновидений пациента. Представим себе номологическую дисциплину, в которой при смене наблюдателя меняются не только гипотезы или интерпретации наблюдений, но и сами наблюдения, а наблюдаемым "поведением" называется поток высказываний "объекта", ни одно из которых в принципе невозможно проверить.

      При этом мы понимаем, что аналитик по ходу такой длящейся годами "беседы" очень многое узнает о пациенте. Но какого рода знание он получает? Длящийся уже несколько десятилетий спор между сторонниками "объяснения" и "понимания" в науках о человеке обусловливает две более радикальные стратегии реформирования психоанализа, нежели та, что господствует среди большинства членов психоаналитической ассоциации.

     Самый радикальный пересмотр психоаналитической теории был предложен Грюнбаумом, который в результате дотошного методологического исследования пришел к выводу, что метапсихологию Фрейда уже ничто не спасет. Научный статус в психоанализе имеют некоторые частные гипотезы, организующие клинический опыт психотерапевтов. Он мало чем отличается от врачей других специальностей, поскольку врач, в отличие от работающего в лаборатории ученого, всегда имеет дело с конкретными проявлениями общих закономерностей. Опытный врач обладает тем, что часто называется "интуицией", но что является на деле способностью по отдельным симптомам устанавливать их причины. В отличие от врача, имеющего дело с соматическими заболеваниями, психотерапевт никогда не может обратиться в лабораторию за каким-то биохимическим анализом, подтверждающим гипотезу о больных печени или желудке. Но в часто повторяющихся симптомах имеются определенные закономерности, и те же свободные ассоциации ведут к неким "болевым точкам", конфликтам, являющимся причинами страданий. Окончательного подтверждения диагноз аналитика никогда не получает, но он прибегает ко вполне рациональным процедурам объяснения, а используемые им категории организуют и направляют лечение. Кроме того, некоторые частные гипотезы психоанализа получили подтверждение во внеклинических наблюдениях и экспериментах. Вывод Грюнбаума не утешителен для психоанализа: нужно отбросить практически всю метапсихологию, сохранив лишь то, что получило подкрепление с помощью внеклинических наблюдений или соответствует общим для всей медицины критериям научности. Все остальное - устаревшие сказки для полуобразованных выпускников колледжей, считающих, что у них "есть" бессознательное только потому, что об этом написано в популярной книжке или статье какого-нибудь шарлатана, получившего от других невежд и обманщиков Ph.D. , но не имеющего представления о современной науке.

      Сходной позиции придерживаются многие другие критики психоанализа, которые не отрицают эвристической ценности наблюдений Фрейда, хвалят психоанализ за накопление многочисленных данных о поведении и мышлении невротиков, но с порога отметают все претензии психоанализа на установление законов психики. Ни Ясперс, ни Поппер не отрицали плодотворности эмпирических наблюдений Фрейда, не отвергают их (вопреки аргументам ad hominem со стороны психоаналитиков) и такие авторы популярных "разоблачений" фрейдизма, как упоминавшийся выше Д.Циммер или Э.Геллнер[ii] . Но все эти ценные наблюдения требуют совсем другой теории, свободной от мифологических сущностей и вольного смешения натуралистических и менталистских понятий. Психоаналитическая терапия может оставаться той же самой, но теоретическое обоснование со временем неизбежно обретет черты нормальной номологической дисциплины.

      Подобная перспектива вряд ли устраивает большинство психоаналитиков, а наиболее проницательные из них прямо пишут, что каждой существующей терапии соответствует своя теоретическая база. Бихевиористская терапия имеет в качестве фундамента бихевиористскую же теорию. Если психоаналитики примут в качестве истиинной теории, скажем, какой-нибудь вариант когнитивной психологии или бихевиоризма, то им придется пересмотреть и свою практику. А это будет концом психоанализа, что несет за собою и ряд материальных последствий для практикующих его врачей. В условиях, когда на рынке "пси-культуры" конкурирует до 200 различных терапевтических школ, никто не станет предаваться самоубийственному пересмотру тех самых популярных сторон учения, которые продолжают привлекать клиентов.

      Быть может, именно поэтому столь широкое распространение получила в последние годы герменевтическая трактовка психоанализа, как варианта "понимающей" психологии. Эта стратегия выживания является наиболее тонкой уже потому, что все естественнонаучные опровержения психоанализа отпадают вместе с принятием его в качестве герменевтической науки. Одни психоаналитики следуют здесь за Дильтеем[iii] , другие обращаются к феноменологии Гуссерля и онтологии Хайдеггера. Наибольшую известность в последние три десятилетия получил тот вариант герменевтической трактовки психоанализа, который был развит такими философами, как Ю.Хабермас, К.-О.Апель, Г.Радницки и такими психоаналитиками, как А.Лоренцер. Все они в большей или мньшей мере являются наследниками "Франкфурсткой школы" и хотя бы отчасти соединяли марксистскую "критику идеологии" с психоаналитическим видением индивидуальной психологии. Поэтому психоанализ сделался наукой особого рода - "эмансипативной наукой". Фрейда укоряют за "сциентистское самонепонимание", поскольку метапсихология представляет собой "метагерменевтику", а все понятия и психические инстанции Фрейда оказываются терминами "естественного языка", служащими для восстановления коммуникации, но никак не утверждениями гипотетико-дедуктивной теории. Целью психоаналитика является восстановление нарушенной коммуникации пациента с самим собой и с другими людьми, а психоаналитическая теория имеет своим объектом не приодный процесс, а интеракцию врача и пациента. Если в жизненном мире имеются каузальные связи, то это, словами Гегеля, "каузальность судьбы", а не природы: даже самые элементарные мотивы представляют собой смысловые структуры, а не чисто природные влечения.

      Я не стану здесь рассматривать полемику между сторонниками "эмансипативной науки", с одной стороны, и такими оппонентами, как Альберт или Гадамер, с другой (равно как и споры между самими представителями герменевтической версии психоанализа - теория "сценического нимания" Лоренцера во многом отличается от герменевтики в "Познании и интересе" Хабермаса). "Глубинная герменевтика" предполгает четкое разделение наук на "объясняющие" и "понимающие", причем первые полчают узко-инструменталистскую трактовку, а вторые следуют особому "познавательному интересу" - восстановления коммуникации и "эмансипации".

     Хотя у меня есть самые серьезные сомнения в том, что гуманитарные науки не пользуются гипотетико-дедуктивными моделями, а психоанализ является образцом "эмансипативной" науки (почему таковой не будет любая мировоззренческая система, Erloesung- oder Heilswissen в терминах М.Шелера?), вполне можно согласиться с тем, что областью психоаналитической теории и практики является коммуникация между аналитиком и анализируемым. В таком общении происходит трансформация сознания, основных стнов и ориентаций пациента, изменяется его миросозерцание. Этот процесс обладает своими особенностями, которые эмпирически учитывали все предшественники психоанализа, будь то адепты дзен-буддизма или экзорцисты. Но и в этом случае от фрейдовской метапсихологии почти ничего не остается. Если последовательно проводить эту программу, то требуется очистить психоанализ от всех энергетических моделей, выбросить за борт и стадии развития либидо, и "судьбы влечений". Но тогда от учения Фрейда вообще мало что остается. Осуществленная тем же Лоренцером (формально остававшимся членом фрейдистской асоциации) ревизия метапсихологии идет много дальше, чем даже неофрейдизм Фромма или Салливана, в дебиологизации и десексуализации психоанализа (а об агрессивном влечении он вообще не упоминает). Но для подкрепления своей герменевтической теории тот же Лоренцер обращается к гипотетико-дедуктивным моделям в теории "первичной социализации" - оказывается, что практика "понимающей" психологии все равно зависит от объяснения, причем от явно чуждых психоанализу построений современного интеракционизма в социальной психологии.

      Таким образом обе стратегии приспособления психоанализа - к естественным или к социальным наукам - приводят к разрушению всего воздвигнутого Фрейдом строения. Поэтому большинство аналитиков избирает "страусову политику" и просто игнорируют все то, что пишут нейрофизиологи, этнографы или социологи. Но тем самым они неизбежно заняют себя в своего рода "гетто" даже в рамках медицинской корпорации, не говоря уж о более широком научном сообществе.

      Но то, что психоанализ не является ни естественной, ни социальной наукой, еще не означает, что он лишен всякого содержания и может быть просто отброшен как некая мифология. Психоанализ напоминает те древние учения, которые соединяли философскую спекуляцию с той или иной практикой психической саморегуляции. От того, что йога или дзен-буддизм по своему идейному содержанию очень далеки от бихевиоризма, они ничуть не утрачивают своей привлекательности, причем не только для индийцев или японцев. Йог обнаруживает у себя в практике медитации связанные друг с другом чакры, психоаналитик в Lehranalyse или его пациент во время лечения находит у себя стадии развития либидо. В ином опыте , чем этот опыт общения аналитика и анализируемого, ничего подобного не явлено. Опыт не сводится ни к эксперименту, ни к технически контролируемому интерсубъективному опыту науки. В психологии область квантифицируемого и строго-научно объяснимого вообще крайне незначительна. Пусть психоанализ дает лишь видимость объяснения происходящих в нашей душе процессов, но если б он не был эфффективной формой психотерапии (хотя бы при лечении некоторых неврозов), то его бы уже давно не существовало. Он представляет собой Erloesungswissen человека современной технической цивилизации, который с немалым трудом приспосабливается к жизни в мегаполисах. Древние верования и ритуалы либо ушли, либо существуют на задворках современного общества. Вероятно, сохраняющаяся популярность психоанализа связана с тем, что он представляет собой своего рода мифологию, но эта мифология по необходимости приобретает наукообразную форму у получившего образование в колледже или университете представителя среднего класса. Конечно, любой историк религии или богослов может заметить, что это довольно убогая система Heilswissen, лишенная великих символов и всякой поэзии. Но она вполне устраивает человека большого города, а относительно поэзии один из лучших поэтов Германии спрашивал так: ... und wozu Dichter in duerftiger Zeit?

[i] "Charles II is known to have ministered to over 90 000 persons in twenty years, 1660-64 and 1667-83. The peak was reached between  May 1682 and April 1683, when 8 577 entrues appear in King's Register of Healing...One contemoporary declared that Charles II had touched "near half of the nation"" K.Thomas: Religion and the Decline of Magic. Studues  in popular beliefs in the 16-17-th century England, Penguin, Harmondsworth, 1971, p.228.

[ii] См. D.Zimmer. Tiefenschwindel. Die endlose und die beendlose Psychoanalyse, Reinbeck bei Hamburg, 1986; E.Gellner: The Psychoanalytical Movement or the Cunning of Reason, L., 1985. Обе книги отличает завидное чувство юмора и можно только пожалеть о том, что они не переведены на русский язык. За веселыми шутками иной раз скрываются очень серьезные аргументы. Скажем, Э.Геллнер пишет, что будь психоанализ таким эффективым, как его рекламируют, то "японцы уже давно бы его приспособили и заполонили бы мировой рынок самыми дешевыми, быстрыми и эффективными аналитиками" (p.205) Но не является секретом то, что психоанализ не получил какого бы то ни было распространения в странах, где высшие слои общества давно "вестернизировались" и охоо перенимают все европейское или американское. Еще Фрейд обращал внимание на то, что психоанализ "не работает" применительно к крестьянам и весьма сложен в случае городских рабочих, которым никак не удается вербализировать свои конфликты на языке "Эдипова комплекса". О какой универсальности психоанализа можно говорить, если его потенциальными пациентами может быть лишь крайне незначительное число жителей нашей планеты? Это было бы допустимо лишь в том случае, если принять буржуа Вены начала века или нынешнего представителя middle class за вершину эволюции человеческого рода, к которой неизбежно движется все человечество. Но до этого еще не доходили даже самые истовые пропагандисты "конца истории" или "глобализации". Homo psychanalyticus был и, видимо, останется достаточно редким подвидом homo sapiens.

                Проблема гносиса, центральная в гностицизме, очевидно, соприкасается с темой настоящей конференции, посвященной формам мышления. Поэтому в нашем докладе мы намерены поделиться некоторыми наблюдениями, касающимися гносиса, сделанными при изучении  текстов, составленных его приверженцами. Эти тексты сохранились на коптском языке в собрании рукописей из Наг Хаммади, а также в Берлинском папирусе 8502,  в  Аскевианском и Бруцианском кодексах.

                Понятие "гностицизм" принадлежит историографии нового времени. Гностицизм стал проблемой научного исследования в работах  Р.Л. Липсиуса  "Критика источников Епифания" (1865) и А. фон  Гарнака "История догматов" (1886).  Они положили начало критическому изучению источников и созданию на этой основе нетрадиционной концепции гностицизма. Стали обсуждаться вопросы  о том, какое место в гностицизме занимает философия, какое религия, проходит ли он путь развития от философии к религии или наоборот, какова его суть, в какой мере к его характеристике  приложимы понятия "дуализм" и "монизм", в чем видеть его корни, какую роль в его формировании сыграли античное наследие, христианство, религиозная история иудаизма, вавилонская, древнеегипетская, иранская культуры. Из явления, поначалу описываемого в пределах истории раннехристианской церкви  ("ересь"), уже у сторонников "школы истории религии" гностицизм превратился в явление, возникшее до и вне христианства, только  впоследствии  повлиявшее на последнее, и, в свою очередь, что-то воспринявшее от него. Подходы к вопросу о происхождении гностицизма множились, гипотезы сменяли друг друга. При этом снова и снова оказывалось необходимым определять черты самого феномена, контуры которого постоянно менялись с находками новых генетических связей и типологических подобий. Явление оказалось возможным рассматривать с разных точек зрения :  историко-религиозной, философской, социологической, семиотической, сравнительной мифологии, психоанализа и т.д.  Всё это, как и трудности источниковедческого анализа текстов, сделали проблему гностицизма одной из наиболее сложных, интересных и спорных, но едва ли приблизили ее разработку к завершению.

                Различиям в объеме понятия "гностицизм" отвечают разные смыслы, вкладываемые в слово "гностический", начиная с древности вплоть до наших дней. Ведущий французский исследователь М. Тардье, предлагая историю этого слова[1] , указывают на восемь смыслов. Первым по времени он называет эпистемологический смысл, идущий от Платона. Вторым оказывается, по его обозначению, "прямой смысл", относимый им к еретическому гносису или "историческому гностицизму", развившемуся с I по V век на Востоке  (Египет, Сирия, Аравия, Месопотамия) и на Западе (Италия, долина Роны) у писателей и в неортодоксальных христианских течениях. Третий смысл ересиологический, четвертый у Климента Александрийского, пятый у  Евагрия Понтийского, шестой эсотерический, седьмой синкретический, восьмой психологический (иначе: феноменологический, экзистенциальный).

                Разработку проблемы гностицизма заметно стимулировали коптские рукописи, найденные египетскими крестьянами в декабре 1945 г. вблизи Наг Хаммади. Это были тринадцать кодексов, датируемых четвертым веком, содержавших 52 текста (свыше 1100 страниц) разного характера : откровения преимущественно космологического содержания, догматические рассуждения, беседы, молитвы, евангелия, послания, деяния, апокалипсы  в собственном смысле слова.

                Даже теперь, по прошествии почти полувека со времени находки в Наг Хаммади, трудно вполне оценить значение этого события. Сочинения, обогатившие фонд документов по истории духовной культуры древности, прежде всего гностических учений, еще многие годы будут возбуждать интерес исследователей. Пищу для размышлений найдет в них историк и языковед, литературовед и философ, психолог и этнограф. Сами по себе труды, посвященные рукописям из Наг Хаммади, примечательны не только своей научной ценностью. Они оказались заметными фактами истории культуры нашего времени, чутко отзываясь на его запросы.

50-е годы, на которые пришлись усилия первых зарубежных ученых, взявшихся за эти рукописи, для многих из них были временем тяжелого внутреннего кризиса, рожденного второй мировой войной и ужасами фашизма. Нужно было осмыслить горький жизненный опыт, приобретенный в эти годы, когда люди оказались поставленными в экстремальные условия существования, стали свидетелями больших социальных перемен, утраты многих ценностных ориентиров, потресения привычных нравственных устоев. В найденных рукописях эти ученые были изумлены показавшимся им близким настроением глубокой неудовлетворенности реальной жизнью, ощущением потерянности человека в мире, его одиночества.  Многих привлекала установка  древних текстов, далекая от теоретической философии нового времени, напоминавшая им экзистенциальные поиски их собственных учителей и современников.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Посредством которых эксплицируется картина исследуемой реальности
Философия же философия частных
Почему устранение сущностных границ между видами дарвином в его теории естественно исторической
С другой стороны
Астрология качестве астрология