Пиши и продавай! |
1 Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987. С. 328-329. 2. Общечеловеческая моральная заповедь "не укради". В преломлении к конкретному труду ученого она выражается в негативном отношении ученого к такому явлению, как плагиат, когда человек выдает чужие научные результаты за свои. Элементарная научная порядочность требует щепетильного отношения к использованию чужих исследовательских результатов - при каждом таком использовании необходима исчерпывающая ссылка. 3. Общечеловеческая моральная заповедь "не лги", которая сплошь и рядом трансформируется в требование бескорыстности научного поиска. Известно, что в противном случае ценностный подход может играть и отрицательную роль в науке, порождая всякого рода лженаучные и антинаучные построения. Вспомним хотя бы волюнтаристский произвол в обществоведении в период сталинизма и застоя, "лысенковщину" в биологии и т.п. К.Маркс с полным на то основанием сказал в свое время: "Человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, - такого человека я называю "низким" [2]. Заметим, что здесь "внешнее" применено Марксом как синоним "чуждого", ибо вообще-то внешние импульсы играют в развитии науки, о чем речь пойдет дальше, нередко определяющую роль. 2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. 2. С. 125 4. Отстаивание истины как этическая норма науки. Вряд ли нуждается в каких-либо комментариях известное изречение Аристотеля "Amicus Plato, sed magis arnica veritas" ("Платон мне друг, но истина дороже"). Что бы мы ни подставили в эту формулу вместо Платона - карьеру, женщину, деньги, политические соображения - формула продолжает выражать важнейшее этическое требование к ученому. Примеров святого выполнения учеными этой нормы в истории науки много. 240 5. Социальная ответственность ученого. Библейский проповедник Екклесиаст говорил: "... во много мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь". Но, пожалуй, и без Екклисиаста настоящие ученые всегда чувствовали (и нередко весьма мучительно) ответственность за свою деятельность. Ответственность эта сегодня неизмеримо возрастает в связи с прорывом науки и техники в глубинные, фундаментальные уровни мироздания (физического, биологического и т.д.) - каждый дальнейший неосторожный шаг в этих областях гибельно опасен для человечества. Мы имеем в виду не только то, что связано с исследованием и использованием внутриатомной и иных энергий. Целый спектр социально-этических проблем порождает молекулярная биология (например, эксперименты с молекулами ДНК), генетическая (генная) инженерия. Не случайно многие ученые полагают, что здесь человек столкнется с такими политическими, моральными, психологическими проблемами, по сравнению с которыми проблемы, занимавшие умы ученых-атомников, будут выглядеть детской забавой. При этом имеются в виду тотальная опасность для человека и человечества использования биологических средств воздействия в военных целях, последствия применения психофармакологических средств, практика пересадки органов и т.д. [1]. Положение усугубляется тем, что сами вторжения человечества при помощи науки в природную среду (да и в природу самого человека) принимают катастрофически крупномасштабный характер. Вспомним хотя бы эпопею вокруг предполагавшегося поворота северных рек. 1 Подробно об этом см. в книге: И.Т.Фролов, Б.Г.Юдин. Этика науки. М., 1986. С. 80-106. Ситуация, сложившаяся в процессе взаимодействия науки и социума обострила проблему научной рациональности, ее сущностного содержания, и соответственно ее роли в развитии общества. Вообще, эта проблема всегда была одной из самых актуальных (в первой половине XX века, например, ею занимались А.Бергсон, Э.Гуссерль, М.Вебер, М.Хайдеггер, К.Ясперс и др.). Но сегодня можно говорить о драматическом повороте в решении данной проблемы - о попытках поставить под сомнение науку как образец рациональности. Для того, чтобы было ясно, о чем идет речь, приведем высказывание одного из наиболее непримиримых критиков науки и вообще рационального подхода к миру П.фейерабенда, объявившего сциентизм "рациофашизмом", а "нездоровый альянс науки и рационализма" - источником "империалистического шовинизма науки". Он пишет: "Отделение государства от церкви должно быть дополнено отделением государства от науки - этого наибо- 241 лее современного, наиболее агрессивного и наиболее догматического религиозного института. Такое отделение - наш единственный шанс достичь того гуманизма, на который мы способны, но который никогда не достигали" [1]. 1 Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 450. В действительности же, как, очевидно, понимает читатель, проблема, которая возникла перед наукой и обществом в целом, не может быть решена с позиций антисциентизма, предлагающего наложить табу на пользование научной рациональностью. Единственно разумное решение состоит в том, чтобы совершенствовать саму научную рациональность и осуществить переход к такому ее типу, который в оптимальной степени соответствовал бы социокультурным и экологическим реалиям конца XX века. Как показал В.С.Степин, в историческом развитии науки, начиная с XVII столетия, возникли последовательно три типа научной рациональности, характеризующихся различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности [2]. 2 См.: Степин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992 С. 177-189. Классический тип научной рациональности (XVII-XVIII века) исходил из того, что при теоретическом объяснении и описании объекта надо абстрагироваться от всего, что относится к субъекту (исследователю), применяемым им средствам и совершаемым операциям. Такая элиминация рассматривалась как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Конечно, и на этом этапе стратегия исследования, а в значительной степени и его результаты были детерминированы присущими данной эпохе мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Освободиться от этого ученому не дано, хотя наука XVII-XVIII веков и стремилась к этому. Отметим, что на уровне развития естествознания (да и обществознания) того времени при лидерстве механики и редуцировании к механической картине мира всего добытого физикой, химией, биологией, социальными науками, при преобладании в качестве объектов исследования простых систем такое стремление было, с одной стороны, в значительной степени реализуемым, а с другой, не оказывало заметного отрицательного воздействия на результаты научных поисков. И хотя в конце XVIII - первой половине XIX века механическая картина мира утрачивает статус общенаучной и наметился переход к новому состоянию естествознания, очерченный выше общий стиль мышления ученого и тип научной рациональности сохраняются. Положение принципиально меняется в связи со становлением так называемого неклассического естествознания (конец XIX - середина XX века). Формируется неклассический тип научной рациональности, который уже учитывает зависимость результатов Люди тем самым порождают такую эволюцию своих общественных отношений |
|
|
|