Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Использование христианского символизма в качестве эвристического принципа, как наиболее удачной содержательной формы ищущего разума, возрождается в XIX веке. Философы совершенно разных направлений и ориентаций используют метод философской экзегетики, философского толкования христианских символов, идей, образов для создания своих мыслительных конструкций. Поэтому адекватная интерпретация философии XIX века, особенно той ее части, которая связана с идеями христианства, требует от читателя определенных усилий. Оригинальность русской философии не в том, что она подключилась к традиции поиска универсальной истины, свободной от культурно-исторических условий. Она в том, что с первых шагов своих, посредством усвоения высокоразвитых форм византийской мысли, а затем европейского философствования, новое течение мысли создает свой язык, аутентичные формы и методы русской философской рефлексии. Понимание этого позволяет уяснить причину ее неакадемичности. Обаяние и глубина, которые исходят из текстов русской философии, связаны с цельностью ее мысли, рожденной социально-историческими условиями национальной жизни, формами жизненного человеческого самоопределения. В этих истоках подлинный смысл "русского философского дела". Философская мысль, связанная с русской культурной историей, должна была столкнуться с проблемой: имеет ли история смысл и что его обусловливает, в каких отношениях находится общество, история, человек, как сочетаются индивидуальные усилия с развитием общества и, вообще, какие факторы влияют на историческое развитие социального целого. Одной из первых проблем, наряду с вопросами политической, социальной жизни, в истории русской мысли была проблема самопознания. Она появляется, когда наши предки выделяются из общеславянского этноса и, преодолев племенную рознь, задаются вопросом "откуду есть пошла русская земля... и откуду русская земля есть". Такое полное название "Повести временных лет" свидетельствует о том, что акт самопознания является первым и необходимым шагом на пути к самопознающему, рефлексирующему разуму. Вопрос " кто мы, откуда и куда идем? ", как и попытки дать на него ответы, мы находим на протяжении всей истории русской философии от древности до наших дней. 261 Принятие христианства для Руси означало "трансплантацию", пересадку новых мыслей, знаний, представлений, соображений и т.п., но не людей. В годы, когда в Киеве, Новгороде, Владимире поднимались купола церквей, народные массы поклонялись языческим богам, охраняли капища. Язычество обороняло себя от христианской проповеди. "Простым славянам - гармоничным по психике и уровню знаний - надо было и погадать, и избавиться от ночных привидений, и договориться с лешим, чтобы он не пугал пасущийся в лесу скот, и задобрить душу предков - навьев. Поэтому, одержав политическую победу, христианство в Древней Руси не смогло справиться с древним мировоззрением, хотя последнее было объявлено суеверием" [1]. Постепенно напряженность религиозных конфликтов снизилась, что привело к взаимной терпимости: язычество и христианство на Руси проросли друг в друга. Создается своеобразный вариант мировоззрения, называемый двоеверием, "народной верой" [2], удержавшейся в течение веков [3]. Все это имеет прямое отношение к истории мыслительного процесса: "сегодняшний" православный был "вчерашним" членом языческого общества, объединенного этикой родовой коллективности. Совлекая с себя "ветхого Адама", он, естественно, не мог сразу уничтожить в себе язычника и варвара. Повседневная тотальность коллективного мира, в котором живет недавний язычник, еще более укрепляет этику родового единства. Это обстоятельство как всеобщий закон коллективной жизни еще более нивелирует личность и в массе делает ее анонимной. 1 Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1992. С. 230. Для подавляющего большинства сложные проблемы свободы воли, личностной ответственности, цели и смысла жизни так, как они стоят в христианстве, были непонятны и не нужны. Однако потребность в органичном и непротиворечивом мировоззрении, которое имело практический смысл хотя бы для отделения добра от зла, была у всех. Носитель массового сознания, среднебытовой "народной веры" не идет по сту- 262 пеням подвига, ведущего к образу целостной личности Богочеловека Иисуса Христа, но - застывает в какой-то одной функции, совершенствуя себя в ней, одновременно относясь к другому, как к такому же элементу целого. В ситуации расколотого нерефлексивного родового сознания основная масса, не продвигаясь по лестнице личностного самосовершенствования, напротив, прочно занимает какое-то место в социальной иерархии. Каждый, занимая свою "клеточку" в социуме: "царь" и "раб", "богатырь" и "нищий", "святой" и "юродивый" и т.д., совершенствуется в одном и передоверяется во всем другим. Отсюда - культ милостыни вместо благотворения, культ чувства сострадательности, которое видело в несчастном одно лишь несчастье и не отделяло конкретное состояние человека от него самого: поступок от человека, умысел от непреднамеренности, добро от идеи добра, в конце концов, глупость от ума [1]. 1 Бобков К.В., Шевцов Е.В. Символ и духовный опыт православия. М., 1996. С. 221. Неразвитость индивидуального начала, традиции мышления народно-мифологического сознания находят завершение во всеобщем принципе коллективной ответственности. Упование на "мир", коллектив с его этикой родового единства и взаимопомощью оборачивается всеобщей безответственностью. У социальности свои имманентные, внутренне присущие законы, которые все время вклиниваются в повседневность человеческих "атомарностей", объединенных духом родового коллективизма. Результат почти всегда одинаков: "хотелось как лучше, получилось как всегда". Расхождения между мыслью и делом, горячим желанием и прозой результатов, целью и средствами является причиной того, что уже в рамках православной Киевской и позже - Московской Руси интеллектуальная элита формулирует вопрос, оказавшийся чисто русским, "вечным и больным" вопросом: "кто виноват?" и "что делать?" Так первый этап развития философской мысли (X-XVII вв.) становится опытом осмысления духовности православия в условиях русской национальной жизни и становления личностного самосознания. На уровне массового сознания свидетельством этому является появившийся культ образованных людей - книжников, а также святых и юродивых, видящих и артикулирующих на весь мир "невероятное (для полумифо- 263 логичного мышления) и слишком очевидное" для рефлексирующего разума. Мысль святого ценит естественное, то, что находится вокруг него, и устремлена к тайне, лежащей в основе мира. Юродивый, напротив, отказывается от мира естественного и уходит в "ничто", отсюда - нагота, лохмотья, "обнаженная" нравственность, не камуфлированная внешней благопристойностью, этикетностью, обрядовой ритуальностью. Юродивый - сама "движущаяся" нравственность, обличающая лицемерие людей, фарисейство. Это живое напоминание каждому о необходимости личного усилия, "подвига", чтобы быть достойным имени "человек". Буйство юродивого - это его напоминание нам о страшном определении Бога равнодушному человеку: "Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв... Ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих" (Откр. 3, 1;15-16). Русская мысль рано обнаружила в человеке две его ипостаси - "царя" и "раба". Царь - это не тот, кто правит, властвует, но тот, кто живет в творческом напряжении собственной мысли и дела. В человеке это символ вечного в земном. "Раб", напротив, это земное, повседневное, сиюминутное в вечном. Человек в зависимости от своих жизненных ситуаций, настроения, присутствия либо отсутствия удачи чувствует себя то рабом со всеми его безнадежно-неразрешимыми проблемами, то царем - хозяином мира. Но, говорит традиция русской практической философии, человек должен нести в себе еще ипостась юродивого, чтобы видеть, мыслить и оценивать все так, как оно есть на самом деле. Борьба с ересями (XV-XVI вв.), раскол церкви в XVII в., поворот к Европе и "переламывание" всего национального уклада в XVIII веке носили не только государственно-политический, но и моральный характер. В разгоревшемся уже с конца XVII века споре "традиционалистов" и "новаторов" русская философия укрепляла свои исходные гуманистические позиции. Несмотря на различие подходов в решении социальных, социально-политических, исторических и этических вопросов, русская философия XVIII-XIX вв. обладала единством идей и определенным созвучием в решении вопросов дальнейших перспектив национальной жизни. В XIX веке толчок к интенсивному развитию философской мысли приходит из-за границы. Не идеи христианства, но Бер-
264 линский университет, где кафедру философии занимали представители идеалистического направления в немецкой философии, становится центром притяжения и творческого отталкивания для русской мысли. Сами проблемы идеалистической философии ставятся так, что рождаются вопросы историософского характера: о смысле исторического процесса, о задачах отдельных стран и народов. И бывшие русские студенты, окружавшие кафедры немецких профессоров, начинают задумываться над судьбами России и ее загадкой. Появляются славянофилы и западники, каждые по-своему старавшиеся дать ответы на вопросы, волновавшие русские умы. Русская интеллигенция стала интересоваться церковью, и начиная с А.С.Хомякова появляется религиозная философия, носящая у В.Соловьева и позже - у Н.Бердяева, С.Булгакова и др. систематический характер. Но человека quot |
|
|
|
|
