<<<     ΛΛΛ     >>>   

Язычество, как можно предположить, вообще гораздо ближе непосредственным витальным природным человеческим запросам, нежели христианство. В нем — мои сокровенные вожделения, голос крови, необоримые страсти. «Язычество наиболее соответствует земной, не до конца обоженой природе человека, — пишет Карен Степанян, — поэтому оно — до определенного срока — вновь и вновь репродуцируется в истории человечества, и даже спустя много веков после утверждения христианства живет в людях, вступая в разного рода сочетания с христианским духом, зачастую исподволь беря верх над ним, вытесняя его по сути и действуя под его именем».

В европейской культуре, по мнению Томаса Манна, можно зафиксировать два элемента — античность и христианство. Но ведь античность — это еще язычество. Античные греки, эти одареннейшие язычники, прославляли природное естество человека. Богиня Афродита склонялась у ложа влюбленных. Древние боги Греции — Зевс, Аполлон, Афродита — это не личности, а, ка подчеркивал А.Ф. Лосев, предельно обобщенные природные и социальные силы. Конечно, они антропоморфны, то есть уподоблены человеку, но все таки внеличностны, ибо идея личности предполагает развитую субъективность, уникальность человека и его свободу.

В античной культуре индивид — лишь частичка космоса, подражание ему. Устойчивость подобного представления иллюстрируют труды А.Ф. Лосева. По его мнению, различие между человеком и космосом в античной культуре чисто количественное. Между ними нет никакого раскола, никакой бездны. Добавим: удревних греков просто не было ощущенияличности, как не было ее и у большинства народов Древнего Востока.

Но вот появилось христианство. Можно предположить, что язычество окончательно вытеснено. Однако B.C. Соловьев подчеркивает, что уже в античном обществе «прежнее действительно христианское общество расплылось и растворилось в христианской по имени, а наделе — языческой громаде». В средневековом миросозерцании и жизненном строе, разъясняет философ, новое духовное, то есть христианское начало, не овладело старым, языческим. И это говорится про эпоху, когда мудрецы толковали о торжестве христианского мироощущения, о слиянии человека с Богом. «Я нахожу полезным и важным выяснить, — пишет B.C. Соловьев, — что христианство и средневековое миросозерцание не только не одно и то же, но что между ними есть прямая противоположность. Этим самым выяснится и то, что причины упадка средневекового миросозерцания заключаются не в христианстве, а в его извращении и что этот упадок для истинного христианства нисколько не страшен».

Мы находим ценнейший материал о языческом влиянии на средневековое искусство в работах австрийского искусствоведа и философа культуры Ганса Зедльмайра. В работе «Утрата середины» он пишет о том, что «в конце романской эпохи (романики), около 1125г. в Европе была краткая, уместившаяся в одно поколение, фаза странной демонизации священных образов. Портал «Страшный суд» Отенского собора, романская часть церкви св. Магдалины в Везде, романский портал в Муассаке, барельефы в Суйяке, скульптуры храма в Болье сюр Дордонь даже в сравнении с остальным доготическим средневековым искусством, не отличавшимся особой правдой изображения человека, поражают исследователя потусторонностью и мертвенностью образов святых».

Г. Зедльмайр подчеркивает, что Христос в средневековом искусстве иногда походит на азиатского божка или деспота. Апокалиптические звери и ангелы демонически страшны. Далеко не все здесь объясняется средневековой эстетикой, которая допускала крайние искажения зримого, лишь бы хоть как-то навести созерцателя на мысль о незримом. По видимому, считает культуролог, дело было в другом, если рядом со священными изображениями теснились демоны, адские звери и химеры, проникая даже внутрь храма.

Рассматривая историю христианского мира, Зедльмайр отмечает, что в предроманском и романском искусстве (550—1150) западный храм постепенно приобретаетчерты, отличающие его от старохристианского и византийского. Внутренние помещения темнеют, важную роль играют подземные склепы. Бог изображается на Западе, как и на Востоке, обычно в своей отеческой ипостаси. В его образ примешиваются демонические черты. Подобное проникновение демонических и хтонических фигур (из тематики апокалипсиса, падения ангелов, битвы небесных воинств и Страшного Суда) было бы немыслимо в восточно христианском ареале.

Языческие веяния проникают и в искусство Возрождения. Миновало средневековье. Теперь-то верховенство христианства? Куда там! Человек вдруг возомнил о своей отделенности от Бога. Языческое освящение тела . Устранение надчеловеческих абсолютов. Ищи основы в себе, человек! Человеческая плоть буквально завораживала великих мастеров кисти. Натурщицей оказывалась то собственная Саекия, то таинственная богиня.

Искусство готики, по словам Зедльмайра, находится под знаком Богочеловека . Бог приближается к человеку в образе вочеловечившегося Спасителя. Храм, уподобляясь небесному своду, озаряется светом, украшается золотом и драгоценными камнями, наполняется звучанием органа. Христос чаще изображается как земной человек, что подчеркивают льнущие к нем Богоматерь и святые. Человек реалистически изображается в живописи и возродившейся пластике.

В эпоху Ренессанса и барокко (1470—1760) устанавливается культ божественного человека. Человеческое тело просветляется и преображается так, как это было невозможным вне веры в воскресение плоти . Совершенство тела принимается за образ духовного совершенства, нагота — за образ чистоты и правдивости. «При всем этом, — подчеркивает Зедльмайр, — проявляется не столько оязычивание христианства, сколько христианизация высоко иязы ческой античности » .

В самом конце готики еще более неистовый демонизм дал о себе знать у Иеронима Босха, писавшего между 1480 и 1516 гг. ровесник Леонардо да Винчи, Босх создает в противовес новому космическому искусству высокого Ренессанса адский мир, имеющий свою логику хаоса и населенный частью неслыханными, изощренно въедливыми чудовищами и зловещими аппаратами в окружении одичалых пространств и развалин, освещенных не солнцем и луной, а пожарами и странными заревами. Разгул нечистой силы у Босха не что иное, как искушение внутри христианского мировосприятия.

Языческое начало гнездится также и в гуманизме как идейном течении эпохи Возрождения. В своем обращении к античности гуманизм нашел вдохновение для личного поиска человеком истины и добра. Гуманисты разных эпох, как правило, видели свою задачу в том, чтобы восславить человека. «Гуманизм послушен факту рабства человека у природного мира», — подчеркивал Н.А. Бердяев. Гуманизм, по его словам, постепенно отпадает от всякого богопознания и обоготворяет человека и человеческое…

Кризис гуманизма закономерно привел к идее сверхчеловека. В XIX в. прославление неоязычества находим в философии Ф. Ницше. «Совсем в ином смысле, — писал он, — в единичных случаях, на различных территориях земного шара и среди различных культур, удается проявление того, что фактически представляет собоювысшии тип , что по отношению к целому человечеству представляет собой род сверхчеловека. Такие счастливые случайности всегда бывали и всегда могут быть возможны. И пр благоприятных обстоятельствах такими удачами могут быть целые поколения, племена, народы».

Как утверждал немецкий философ, именно христианство разрушило замечательные маршруты человечества. Естественное состояние людского рода подверглось порче, поскольку христианство приняло сторону всего слабого, низкого, неудачного. Хорошо бы поскоблить заблудшие века. Заодно возродить древнее, природное, жизнестойкое. «Христианство взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал нзпротч во^екмяинстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, кйкискушения» .

Тоталитаризм XX в. явился не только помрачением духа, но и апофеозом язычества. Культ вождя. Идолопоклонничество. Толпа вручает собственные полномочия тому единственному. Индивид больше не прислушивается к голосу совести. Не доверяет рассудку. Душит личные сомнения камнем слепой веры. Ницше усматривал в разрушении мифа фактор гибели культуры. Ясперс же, напротив, видел в устранении язычества огромный сдвиг в духовной жизни человечества. Он писал о том, сколь демоничен человек, который хочет утвердить свою самость. А господство такого воззрения ведет к утрате самосознания человека. «В каких бы связях отдельных мотивов не выступало обожествление людей, — пишет он, — до каких возвышенных форм и глубоких толкований оно бы ни поднималось, в корне оно всегда заблуждение».

Однако в современном сознании все чаще возникает малопривлекательный образ человека, выпавшего из лона человечества. Маячит угроза диктатуры индивида, готового отстаивать собственное своеволие в толпе, внутри человеческого скопища. Мы много толкуем сегодня о человеке. Но начинать следует, видимо, не с культа индивида, не с безоговорочного признания его самоуправства. Всякий иной подход может, как это ни парадоксально, обернуться деспотией. Здесь скорее маячит призрак неоязычества — живого воплощения тоталитарного сознания.

Язычество раскрепощает волевые порывы, высвобождает жизненную энергию, демонстрирует желание подчинить себе других, устраняет моральные запреты. Но разве язычество не оценивается нами как сознание человеческого стада, клана, коллектива? Внутри такой общности нет пространства для сознательных и уникальных созданий . Откуда же взяться сильной воле , индивидуальному самочинству? Парадокс в том и состоит, что человеческие связи легко рвутся именно там, где есть неразличимое множество. Коллективистский инстинкт, фантом общиннос ти без труда превращается в групповой эгоизм.

Мыслим ли гуманизм без автономного, суверенного субъекта? Казалось бы, вопрос выглядит абсурдным. Как может проявиться любовь к человеку в доличностных культурах? В древнейших известных нам мифологиях человек не отторжим от Вселенной, он еще не воспринимает себя как нечто самостоятельное. Эллины, как и азиатские арийцы, обоготворяют великие явления природы, которые оказывают благодетельное или разрушительное влияние на человеческую жизнь.

Но может быть, именно в этом устремлении к безличным установлениям человек и черпает жизненные силы? Группа современных французских философов, которые называют себя «новыми правыми», отвечает на этот вопрос положительно. Более того, истоки настоящего человеколюбия они усматривают в мифологических верованиях индоевропейцев. Прославление архаического арийского духа они связывают с кочевыми народами, которые на заре истории вторглись из Центральной Азии в Китай, Индию и на Запад. В Европе эти племена, по убеждению «новых правых», создали особую культуру, с которой они связывают рождение первой формы гуманизма.

Гуманизм «новые правые» толкуют в ключе, противоположном христианской мысли: возрождение язычества и связанного с ним антихристианского типа рациональности утверждается, как подчеркивает Б.Л. Губман, в качестве важнейшего залога изменения к лучшему ситуации в современной культуре, общественной жизни, признания подлинной ценности человека. «Насущной задачей, — пишет А.де Бенуа, — является создание неоязычества, позволяющего реализовать «тип подлинного существования» , то есть ответственной вовлеченности «принятого решения» , которое создает предчувствие и творит у человека, существа, «рожденного для смерти», состояние «режима власти» духа, способствующего постоянному восхождению и самопревосхождению» .

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Играть может только человек
ЭросЧто думает человек о любви ценит ли он свое тело воспринимает ли его как священный сосуд
Интеллектуальнее философствовать о культуре
человек обязан был принести жертвоприношение
Только постулировало дуализм челове ка