Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
§ 3. Модель очевидности в учении о познании Классическое учение о познании, развитие которого сопровождалось рождением новоевропейской науки, возникло из критического отношения к пронизанной схоластическим мышлением традиции, которую оно пыталось преодолеть. Тем не менее, общим с этой традицией у него был способ понимания, который можно было бы обозначить как модель очевидности познания. Карл Поппер [10] указал на то, что ядро оптимистической теории познания, инспирированной рождением современной науки, состояло в учении о том, что истина очевидна, что она открыта и что следует лишь раскрыть глаза, чтобы ее «узреть». И хотя она часто может быть завуалированной и при определенных обстоятельствах не легко снять с нее завесу, но «как только обнаженная истина предстает перед нашими глазами, мы в силе ее узреть, отличить ее от ложности и знать, что 10 См. его статью: On the Sources of Knowledge and Ignorance (1960) // Popper K. R. Conjectures and Refutations. The Growth of Scientific Knowledge, London 1963. [Русский пер.: Поппер К. Об источниках знания и незнания // Вопросы истории естествознания и техники. 1992. №3. С. 5-30.]
43 это есть истина». С этим учением о познании, которое можно найти также и у мыслителей классической древности, была тесно связана идеологическая теория заблуждения, а именно: точка зрения, согласно которой заблуждение нуждается в объяснении, в то время как познание истины разумеется само собой, а причины заблуждения следует искать в сфере воли, интересов, предрассудков. Злая воля препятствует некоторым образом процессу чистого познания — видению истины. Интерес и предрассудок «вмешиваются» и фальсифицируют результат, искажают очевидность. С некоторым правом здесь можно говорить о псевдоморфизме методологии критического мышления, о ее развитии под наследованной теологическим способом мышления определенной маской, кажущейся оправданной описанным выше способом решения проблемы обоснования. Это объясняется тем, что если рациональное мышление может опираться на конечные данные, которые передаются ему через определенный тип очевидности, тогда апелляция к достоверным основаниям, ориентированным в соответствии с упомянутым выше постулатом достаточного обоснования, представляется удачной, без всякого обращения при этом к человеческому произволу. В очевидных знаниях соответствующий фрагмент реальности предстает непосредственно и однозначно в поле зрения познающего, которого представляют себе как послушного получателя, так что никакое сомнение здесь не допускается. Разумеется, для этого ему следует признать не только содержание, но и очевидный характер такого рода знаний; он должен идентифицировать их как очевидности. Но как только на этот счет возникает внезапно сомнение, начинается дискуссия об адекватных критериях, и прерванный в этой точке регресс в обосновании, по-видимому, может быть в принципе продолжен. Иллюзия архимедовой опорной точки рассеяна. Разные модели очевидности отличаются друг от друга прежде всего источником познания, различающимся в зависимости от обстоятельств способом, а также типом, которым регламентируется доступ к этому источнику. Как правило, в этом конечном пункте особенно проявляется социологический характер данного учения о познании, впрочем, а также тот факт, что этому учению ни в коей мере не присущи философская чистота и свобода от всякого рода эмпирических наслоений, которые философы иногда склонны им приписывать. Исторически связанная с определенным кругом людей и единственная в своем роде сверхъестественная очевидность, доступная прочим людям, а также последующим поколениям только через фиксированную, отчасти письменно, традицию — распространенный в теологическом мышлении развитых религий образец передачи истины — может оформляться в социальном отношении, как нам известно, совершенно различным образом. Как таковая, однажды открытая с помощью этого образца и непреложная истина должна быть обоснованной раз и навсегда и тем самым закрытой от всякой возможной критики. Но, как известно, таким закреплением никоим образом не исключаются все изменения. Напротив, первоначальная проблема лишь 44 сдвигается в сторону идентификации и интерпретации этой очевидности, то есть теперь следует установить, какие переданные через соответствующую традицию установки имеют канонический характер и рассматриваются тем самым как содержащие очевидность и как их следует толковать, чтобы это содержание выявлялось чисто и нефальшиво [11]. Вместо свободного от догматики анализа главных вопросов в решающих пунктах выступает экзегеза, толкование никак необоснованных текстов. Разумеется, это толкование осуществляется всегда избирательно и, более того, конструктивно и потому может приводить принципиально к совершенно разным концепциям, с которыми не всегда готовы согласиться [12]. Таким образом, всякого рода важные проблемы могут решаться компетентными лицами в герменевтическом одеянии авторитарно, стало быть, способом, предохраняющим по возможности эти решения от сомнения и возражений. В этой связи в том или ином обществе вполне закономерно ставится институциональный вопрос: какие лица уполномочены давать надлежащие толкования. Иногда относительно закрытой и иерархически структурированной бюрократической группы, состоящей из религиозных или мировоззренческих экспертов, удается установить монополию на интерпретацию. Стало быть, требование послушания соединяет в одну общую связку берущие свое начало от определенного Откровения [13] убеждения носителей определенных социальных позиций, уполномоченных толковать Откровение и наделенных для осуществления своих прав, а тем самым и для распространения своих собственных вероисповеданий самыми различными санкциями, начиная с наложения потусторонних наказаний и заканчивая средствами физического насилия. В качестве вениа такого социального и духовного развития можно рассматривать наделение определенных должностных лиц правом непогрешимости касательно выдвигаемых ими определенных толкований и его догматическое закрепление. Все это являет собой образец, который особенно точно отражает авторитарно — догматический характер этого учения о познании и одновременно ясно показывает, что учения о познании и обществе здесь неразрывно связаны друг с другом. 11 На том факте, что ответ на эти оба вопроса не должен в принципе рассматриваться как само собой разумеющимся, основывался метод, которым пользовался иезуит Франческо Верона в начале XVII в. в борьбе с кальвинизмом; об этом см. указанную выше работу: Popkin R. The History of Scepticism from Erasmus to Descartes, S. 70 ff. Разумеется, в таком случае оказывается, что его реформаторские противники открыли возможность применения этого метода к соответствующей контраргументации. В современной теологии также обращаются к обозначенным выше вопросам; см. об этом, например: Marxsen Willi. Das Neue Testament als Buch der Kirche, Stuttgart, 1966; S. 16 ff. Эта книга ясно показывает, в какой мере вследствие переоценки сегодня герменевтической проблемы была отодвинута на задний план фундаментальная теоретико-познавательная проблематика. К этому мы еще вернемся.
45 Крайние варианты модели очевидности познания с характерными для нее монополией толкования, требованием послушания, долгом веры и преследованиями инакомыслящих могут раскрыть со всей очевидностью связь теоретико-познавательной проблематики обоснования с социально-структурными и нравственно-политическими проблемами. Но указанная связь имеет место не только в этих авторитарных крайних случаях, но и в случаях, где она не обнаруживается в столь характерных действиях. Было бы ошибкой видеть в учениях о познании, связанных с религиозно-теологическими или светско-идеологическими концепциями, «нечистые» частные случаи, которые могли бы быть предоставлены критике идеологии. В то же время, например, теория познания современного естествознания как «чистое» учение без эмпирических примесей и социальных и политических импликаций ничего общего не имела бы с проблемами такого рода, поскольку ее можно построить чисто формально, семантически или аналитически, и конституировать как автономную, немировоззренческую дисциплину, как чистую теорию науки. Что при определенных обстоятельствах можно так поступить, этого также не должно оспаривать, как и тот факт, что данный поступок сегодня может считаться исключительным случаем. Вызывает определенное сомнение то, что только такое учение о познании может быть еще существенным занятием для решения важных проблем [14]. Вопреки этому здесь следует также констатировать, что учение о познании и критика идеологии тесно связаны друг с другом, что обе тоже никак не могут быть «нейтральными», как и нравственная философия, при этом их собственные проблемы ничуть не умаляются [15]. Более того, существует связь с общественно-политическими проблемами, которая не может быть устранена без ущерба их значимости. То же самое относится и к решениям проблем, которые не столь явно пользуются моделью очевидности или даже оперируют настоящей альтернативой к этой модели, альтернативой, в которой принцип достаточного обоснования больше не играет никакой роли. Пока отвлечемся от этого, мы настаиваем в первую очередь лишь на том, что модель очевидности предлагает прежде всего кажущееся приемлемым решение проблемы архимедовой опорной точки познания, которое варьирует в различных, ориентированных на нее, учениях о познании сообразно привилегированным источникам познания и в зависимости от обстоятельств применяется в различных концепциях рациональности. 14 В своей статье: The Nature of Pilosophical Problems and their Roots in Science (1952) // Conjectures and Refutations, a. a. O., S. 66 ff, Карл Поппер настоятельно подчеркивал, что «очищение» философии, ее отпочкование от космологических, математических, политических, социальных и религиозных проблем, в которых она Коренится, свидетельствует о ее вырождении, несущем с собой вообще забвение интересных проблем.
46 Философия Нового времени нисколько не освободилась от этой теологической модели, сводившей в целом процесс познания к истолкованию данных и подкрепленных авторитетом высказываний, причем заблуждение приравнивалось к греху, а познание как бы принимало характер милостыни. С возникновением современной науки классическое учение о познании также оперирует базирующейся на очевидности теорией истины (Offenbarungstheorie der Wahrheit), разумеется, теорией, в рамках которой очевидность некоторым образом натурализирована и демократизирована. А это значит, что она лишилась разом своего сверхъестественного и исторического характера и была переориентирована на индивидуальную интуицию или индивидуальное восприятие, т. е. произошел процесс, подобный тому, что проделала Реформация с индивидуальной совестью в отношении нравственно-политических решений, характерной для формирующейся протестантской традиции. Этим была принципиально поставлена под сомнение практикуемая в то время в христианском учении, по меньшей мере, касательно важных проблем, теоретико-познавательная привилегия для носителей определенных социальных позиций. Было создано учение о познании, вступившее с необходимостью в конфликт с официальным учением католической церкви, что по сей день дает о себе знать. Устранение в протестантской среде центральной инстанции и ее монополии на интерпретацию, при одновременном укреплении библейской веры, привело к множеству конкурирующих толкований и теологическим попыткам приспособиться к современным наукам, иммунизировавшим, видимо, отчасти ядро христианских вероучений от критических возражений такого плана. Герменевтическая ориентация философии, осуществленная затем в этой среде, дала начало стилю мышления, который не только близок теологам, но, более того, способствовал также разработке в рамках теологического мышления вспомогательной теоретико-познавательной концепции. К этому мы еще вернемся. Правда, что касается широко распространенной точки зрения, что характерная для протестантской мысли переоценка Библии и индивидуальной совести была чревата непосредственно повлекшими за собой свободу последствиями для общества, то сегодня она должна вызывать сильные сомнения. Реформация и контрреформация в любом случае привели, прежде всего, к краху свободомыслия и терпимости, берущих свое начало от Возрождения, к подрыву широко распространенных в то время Эразмовых направлений и фанатизации масс, так что либеральные взгляды могли снова утвердиться лишь после длительного переходного периода, содержание которого определялось борьбой с религией, гонениями на ведьм, преследованиями еретиков [16]. Идеи Просвещения 16 Об этом см.: Trever-Roper H. R. Religion, the Reformation and Social Change, в его одноименном сборнике статей, London/Melbourne/Toronto 1967, где подвергается критике прежде всего тезис Вебера—Таунея о связи кальвинизма и капитализма, а также его статью: The Religious Origins of the Enlightenment [опубликована в том же сборнике], в которой корректируется тезис о позитивном влиянии кальвинизма на науку и философию, и, наконец, дан глубокий анализ резко возросшего в эпоху Реформации и контрреформации числа колдовских химер. Об этом см. его статью: The European Witch-craze of the Sixteenth and Seventeenth Centuries в том же сборнике. Таким образом |
|
|
|
|
