Пиши и продавай! |
.. .кантовский и, следовательно, по форме иудейский. .. — Далее в своем тексте Лаку-Лабарт цитирует в скобках Гёльдерлина: "Кант — это Моисей нашей нации". Стр. 128. Gestell (нем.) — одно из ключевых понятий Хайдеггера, на русский язык традиционно переводится как постав. Стр. 130. ..."вялую животность"... (и далее) — В русском (неполном) переводе "Духа христианства. .." Гегеля (Гегель. Философия религии. Т. 1. М ., Мысль, 1975) эти места отсутствуют. Стр. 132. Дилемма (если а, то Ь, то не-Ь)... — Точнее, имеется в виду дилемма (в формально-логическом смысле слова, т. е. логическое умозаключение): из того, что из а следует Ь, следует не-6 (или: если из а следует 6, то не-Ь). Стр. 136. Selbstbethauptung (нем.) — самоутверждение. 184 Тавтогорически — неологизм, полученный из аллегорически заменой греч. аллос, другой, на тауто, тот же самый. Стр. 139. .. .под именем "люда"... — Гранель пользуется устаревшим французским словом le populaire. Стр. 140. Das Land der Mitte (нем.) — центральная страна. Стр. 142. .. .нация (природа). — Во французском языке нация (nation) и природа (т. е. натура, nature) — однокоренные слова. .. .память ... об этом отвержении "хранится в стихотворении еврейского поэта", Делана, котшсан- ном после его встречи с Хайдеггером. — Речь идет о знаменитом стихотворении Пауля Делана "Тодт-науберг", написанном под влиянием трагически воспринятого поэтом свидания с Хайдеггером. Подробнее эта коллизия обсуждается Лаку-Лабартом в его книге "Поэзия как опыт" (Poesie comme experience. P., Christian Bourgois, 1986; см. в особенности с. 50-58 и 130-133). И, чтобы все закончить, не могу не сменить еще раз регистр. Память обязывает меня воспроизвести некролог, написанный некогда для "Независимой газеты". In memoriam Официальные лица на могиле мыслителя — философа или писателя — призваны воздать хвалу его мысли, его профессиональным достижениям, праздные зрители — насладиться нерукотворным 185 памятником, мемориалом, который в очередной раз воздвиг себе человеческий дух, другу же, наивную амбицию быть которым я продолжаю лелеять, не нужны ни похвалы, ни установление истины, ибо ими не заполнишь открывшуюся вдруг пустоту, еще одно на глазах забываемое забытье. Да, исчезают те считанные дни, когда я вживе общался с Ж.-Ф., теряют значение — не это ли и есть забвение? — те столь значимые когда-то слова и штрихи, из которых сложилась ткань живого общения, общности... Мне трудно вспомнить суть беседы, когда до невозможности (т. е. по-французски) элегантный и вальяжный Ж.-Ф., который при этом невольно виделся и другим, джинсовым и отвязным, позвал меня, джинсового и волосатого, побродить по фантастически скатывающейся со своего пятого этажа прямо в Фонтанку крыше, на которую из мастерской Африки было так легко выбраться ото всех остальных через окно. (Конечно, это не так. Конечно, я помню рассуждения Ж.-Ф. о возвышенном в постсоветской России. Конечно, суть беседы осталась надпечатанной на свинцово-серой вечерней воде. Конечно, я отлично помню, что куда более боялся коварного ската, нежели не расставшийся со стаканом с изрядной толикой водки — "не пить же в России виски" — Ж.-Ф. Конечно, мы — в первую очередь он — не чинясь подчинились городу.) Трудно вспомнить черты ее лица, но вспоминаю тишайшую (рядом не поставишь иного слова) жену Ж.-Ф., ее пепельные, беззащитно полурастрепанные волосы, ее смиренную, уходящую вглубь 186 улыбку, с которой она смотрела на мужа и которая стала еще углубленнее, когда Ж.-Ф. сказал, что ее любимый писатель — тоже Бланшо. Представление |
|
|
|