<<<     ΛΛΛ     >>>   

время и вода, старость и вечер, сон и смерть. Представленные (а

вернее сказать — обобранные) в подобном соседстве, эти сочетания

свелись к обыкновенным штампам; впрочем, лучше покажу это на

нескольких конкретных примерах.

В Ветхом Завете (I Цар. 2, 10) сказано: “И почил Давид с отцами

своими и погребен был в городе Давидовом”. Терпя крушенье,

дунайские корабельщики на тонущем судне молились: “Дай мне уснуть,

а проснувшись, взяться за весла” (1). Братом смерти именуют Сон в

“Илиаде” Гомера — родство, засвидетельствованное, по Лессингу, на

многих надгробьях. Обезьяной смерти (Affe des Todes) звал его

Вильгельм Клемм, поэтому написавший: “Смерть — это первая спокойная

ночь человека”. Однако и до него Гейне говорил: “Смерть —

opnuk`dmni ночи тень, жизнь — палящий летний день”... Ночью земли

называл смерть Виньи; старым креслом-качалкой (old rockingchair)

зовется она в блюзах — последний сон, последний полуденный отдых

негра. Не раз сравнивает смерть со сном и Шопенгауэр, приведу лишь

эти слова (“Welt als Wille”, II, 41): “Сон для человека — что

смерть для рода человеческого”. Читатель, разумеется, уже вспомнил

реплику Гамлета: “Умереть, уснуть и видеть сны, быть может”, — и

его страх перед беспощадностью сновидений в этом смертном сне.

Сравнение женщины с цветком — еще один образчик вечности (или

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Его вечность единовременно схватывает
Проникающимсквозь высокие шелковые занавеси