<<<     ΛΛΛ   

либеральную идею одномоментно «всю и сразу», причем невозможность эта рассматривалась как порожденная внешними условиями.

В контексте же Русской идеи с ее установкой на абсолютные идеалы настоящее несущественно, оно преходяще, исчезающе, подлежит отрицанию и преодолению. Историческая современность «сама по себе» малозначима; как правило, она трактуется лишь как переход к будущему. Устраивать историческую жизнь в современной повседневности, исходя из самоценности и самостоятельности настоящего и сообразуясь с реальными возможностями, — эта тактика и психология «малых дел» ей чужда. Глобальный мессианизм устремлен в отдаленное, а то и просто воображаемое будущее, и никакие жертвы в настоящем (преимущественно жертвы чужие) ему не кажутся чрезмерными.

Либеральная и «презентистская» (для которой будущее — это улучшенное настоящее) идейная конструкция конкурирует с универсально-романтической футурологическими установками Русской идеи. Как уже упоминалось, либеральная идея оказалась в состоянии интегрироваться в просветительские, а затем и в позитивистские версии историзма и смогла представить историю как процесс постепенного осуществления идеалов либерально-правового общественного порядка в мировом масштабе. Однако, обретенное таким образом либеральной идеей историческое измерение по-прежнему осталось инородным, внешним как ей самой, так и действительной истории. Историзированный вариант либерального проекта предполагает в перспективе устранение плюралистичного вариативного развития человечества и исторического многообразия, а в результате — и самой истории. Расходившимся ручейкам и исторического движения человечества якобы суждено слиться в единый океан глобальной либерально-демократической цивилизации. Никто не доказал, однако, существования неодолимой исторической закономерности, неизбежно ведущей к либерально-правовой организации человечества, хотя история последних столетий время от времени и давала некоторые основания для интерпретации ее именно в таком ракурсе.

Было бы верхом недоразумения противопоставить либеральную идею, как якобы «научную», Русской Идее как «мифологической». Сопоставление их по критериям «истинности» с проверкой аргументации не может привести к значимым результатам именно потому, что в обоих случаях налицо идеи преимущественно не теоретические, а «практические». Выбор между ними — это вопрос не истинности, а предпочтений тех или иных регулятивных принципов и оценки их последствий. Либеральная идея имеет возможность представлять себя и выглядеть более «научной» только потому, что она сознательно ориентирована на «социальные технологии» и на современный научно-технологический тип рациональности.

Русская Идея — это отнесенный в будущую историческую перспективу общественный идеал в форме универсальной цели истории. Статус

[115]

либерального проекта социальных технологий совершенно иной: если он и идеал, то специфический — всего лишь «идеал средств». Однако в отношении к реальной исторической жизни он принадлежит сфере нормативно-должного, — того, должно быть, хотя бы и не существует. Когда приверженцы либеральной идеи представляют ее как якобы уже осуществленную, она неизбежно превращается в «идеологию» и откровенную апологию современного западного образа жизни. Общественная же практика и там разительно отлична от содержания либеральной идеи, которая зачастую маскирует реалии по существу своему «неправовые» и «неправые». В то же время степень и формы радикального критического неприятия либерально-правового проекта, свойственные ныне части отечественной публицистики, выглядят слабо мотивированными. Критика правового порядка, по какими бы, пусть и истинным, основаниям (недостаточности. несовершенства, «внеморальности» или другими) она ни осуществлялась, объективно неизбежно означает отказ от права в пользу бесправия, произвола, беспредела власти и анархии, т.е. всего того, чего у нас и так в избытке. Сколь бы недостаточным и несовершенным в сравнении с идеалом ни был формальный правовой порядок, он предпочтительней его отсутствия.

Есть дополнительное обстоятельство, способное затруднить возможный диспут между сторонниками Русской Идеи и поклонниками идеи либерально-демократической. В современных российских условиях в силу конкретных исторических обстоятельств их старый спор вновь обрел идеологическую проблематичность и практическую актуальность. Классическая эпоха европейской философии от Гоббса и Локка до Канта и Гегеля породила широкий спектр дискуссий о теоретическом содержании и судьбах атомарных и универсалистских, авторитарных и демократических «моделей» общественного порядка. В конце ХХ в. (если речь о Западе) ситуация иная: большинство профессиональных философов вообще не склонно усматривать в проблематике классической социальной и политической философии достойной темы теоретического поиска и философских дискуссий.

Есть, конечно, и исключения, среди которых стоит упомянуть стремления возродить классическую проблематику в вариантах социальной этики и теорий справедливости в контексте теорий коммуникативного действия, в том числе и в вариантах теорий взаимных обязательств, напоминающих прежние концепции социального контракта. И все же в целом либерально-демократические идеи предстают ныне чаще как клише политической пропаганды и стереотипы массового сознания, иными словами, как «идеологемы», нежели в качестве понятий философского ранга и инструментов анализа действительных отношений власти. Кредит философского доверия к «общечеловеческим» либеральным и демократическим ценностям был серьезно подорван уже Ф. Ницше и практически исчерпан в серии катаклизмов ХХ в. В результате традиционные понятия этого типа («свобода», «идеалы» «справедливость», «духовность», «гуманизм» и др.) оказались

[116]

вытесненными из философии в сферу идеологий или утопий. Они пали жертвой многообразных «критик идеологий», начиная с историцистских и кончая психоаналитическими, и выглядят либо дискредитированными, либо принадлежащими безвозвратно отошедшей эпохи «классической политики». Собственно философской темой стал, напротив, многомерный кризис культуры, основанной на либеральных и демократических ценностях, причем при всех различиях в этиологии, диагнозах и рецептах исцеления сам факт такого кризиса для большинства серьезных мыслителей несомненен. Существенными оказались и радикальные сдвиги в типе философствования. Современная постклассическая философия, в той мере, в какой она утрачивает интерес к постановке и обсуждению традиционных мировоззренческих проблем, склонна уступить обсуждение подобных тем политологам и социологам как специалистам «технологического» профиля. В этих условиях (как и в философии истории в целом) рассчитывать на ренессанс чего-то подобного классическому философствованию означало бы ступить на путь слабо мотивированных допущений. А потому не исключено, что те, кто сегодня хочет возобновить и продолжить традиционную для отечественной мысли философско-теоретическую полемику со сторонниками либеральной и демократической идей, могут просто не найти оппонентов.

Общее впечатление таково, что «Русская Идея» и «либеральный проект» ни в отдельности, ни вместе не несут в себе философского содержания, достаточного для объяснения и осмысления как всемирного исторического процесса, так и современного его состояния.

Примечания
[1] Частично опубликовано в: Либеральный гуманизм и мифологемы отечественной мысли // «Вестник СПбГУ». Сер. 6. Вып. 4. 1993.

[2] Франк С.Л. Крушение кумиров // Франк С.Л. Сочинения. М., 1990. С. 159.

[3] Бердяев Н.А. Философия неравенства // Русское зарубежье. Л., 1991. С. 133.

 <<<     ΛΛΛ   

Философское осмысление современной российской исторической ситуации думается
В русле которой формировался либерализм