ΛΛΛ     >>>   

Дуглас М. Чистота и опасность

Анализ представлений об осквернении и табу

Источник: http://www.msses.ru/regina/info.phpl

Введение
1. Ритуально нечистое
2.Мирское загрязнение
3.Скверное в книге Левит
4.Чудеса и магия
5.Примитивные миры
6.Силы и опасности
7.Внешние границы
8.Внутренние контуры
9.Система в состоянии войны с собой
10.Система распавшаяся и обновленная

Введение



В девятнадцатом веке первобытным религиям обычно приписывали два свойства, отличавшие и отделявшие их от великих мировых религий. Первое состояло в том, что их движущим мотивом был страх, другое - что они были неотделимы от представлений об осквернении и гигиене. Практически все описания первобытных религий, оставленные миссионерами или путешественниками, полны рассказов о том, в каком постоянном ужасе и страхе живут их приверженцы. Описываются верования в ужасные напасти, обрушивающиеся на тех, кто случайно переходит некую запретную черту или имеет дело с чем-то нечистым. И поскольку страх овладевает всем сознанием, то это обстоятельство полезно учитывать и при рассмотрении других особенностей первобытного мышления, в частности - представлений о нечистом. Рикье подытоживает это так:


La souillure elle-meme est a peine une
representation et celle-ci est noyee dans une
peur specifique qui bouche la reflexion; avec
la souillure nous entrons au regne de la Terreur. (c.31).

Но антропологи, проникнув глубже в эти примитивные культуры, не нашли там никакого особенного страха. Эванс-Притчард проводил исследование колдовства у племени азанда, которое произвел на него впечатление самого жизнерадостного и беззаботного во всем Судане. Чувство, которое испытывает азанда, обнаруживший, что на него напустили чары, - это никак не страх, но искреннее возмущение, вроде того, что почувствовали бы мы, обнаружив, что нас обокрали.

Люди племени нуэр, глубоко религиозные, как следует из того же источника, к своему Богу относятся как к доброму старому другу. Одри Ричардс, описывая обряды инициации девочек народа бемба, фиксирует свободное, непринужденное, отношение к ним их участников. И этот список можно продолжать. Антрополог ожидает увидеть, что ритуалы исполняются по меньшей мере с благоговением. И оказывается в роли агностика, осматривающего собор св. Петра, которого шокирует поведение взрослых, болтающих безо всякого уважения к месту, где находятся, и детей, скачущих по каменным плитам пола. Так что первобытный религиозный страх, так же как и идея о том, что он сковывает сознание, представляет собой, по-видимому, неверный путь к пониманию этих религий.

Гигиена, напротив, оказалась очень удачным путем, тем более что идя по нему мы можем задействовать какие-то знания о самих себе. Насколько известно нам, грязь - это в первую очередь беспорядок. Всем известно, что беспорядок не бывает абсолютным: он существует только в голове того, кто его видит. Если мы сторонимся грязного, то это не из-за малодушия, страха или священного ужаса. Наши представления о болезнях также не объясняют всех особенностей нашего поведения, касающегося мытья или избегания грязи. Грязь противостоит порядку. Устранение ее - это не негативное действие, а позитивное стремление организовать окружающий мир.

Лично я к беспорядку отношусь очень спокойно. Но я никогда не забуду как неуютно я почувствовала себя в одной ванной комнате, безупречно чистой, если говорить об отсутствии грязи или пятен. Она была устроена в старом доме, в пространстве, образованном простой установкой дверей на концах коридора между двумя лестничными площадками. Обстановка была оставлена нетронутой: гравюра с портрета Виноградова, книги, садовые инструменты, ряды резиновых сапог. Все это неплохо смотрелось в качестве коридора, но в качестве ванной производило довольно неприятное впечатление. И я, уделявшая так мало внимания внешней реальности, начала наконец-то понимать своих более чувствительных друзей. Борясь с грязью, оклеивая комнаты обоями, украшая и обустраивая их, мы движимы не желанием избежать болезни, мы позитивно переупорядочиваем свою среду, приводя ее в согласие с представлением о ней. В нашем избегании грязного нет ничего, связанного со страхом, ничего нерационального: это созидательное движение, попытка увязать форму и функцию, обеспечить единство опыта. Если таким образом обстоят дела с тем, как мы разделяем, приводим в порядок, чистим, то и очищение и профилактику в первобытных обществах мы должны интерпретировать в том же ключе.

В этой работе я пыталась показать, что ритуалы, связанные с чистым и нечистым, создают единство опыта. Они являются позитивной составляющей процесса религиозного примирения, и нет никаких оснований усматривать в них отклонения от центрального пути развития религии. Посредством их вырабатываются и получают публичное существование символические системы. Внутри этих систем увязываются несвязанные элементы и бессвязный опыт становится осмысленным.

Идеи осквернения в общественной жизни работают на двух уровнях, один из которых преимущественно инструментальный, другой - экспрессивный. На первом, более очевидном, уровне, мы находим, что люди пытаются влиять на поведение друг друга. Верования усиливают социальное давление: все силы мира призываются для того, чтобы обосновать стремление старика к смерти, величие матери, права слабых и невинных. Политическую власть удержать, как правило, не просто, и первобытные правители здесь не исключение. И мы видим, что обоснование их легитимности замешано на вере в необычайную силу, исходящую от них, или накладываемую на них их положением, или заключенную в словах, которые они способны произнести. Точно также, идеальный общественный порядок защищен теми опасностями, которые обрушиваются на его нарушителя. Эти представления об опасностях, угрозы, с помощью которых один человек оказывается в состоянии управлять другими, включают точно также и боязнь самому подвергнуться опасности, сойдя с праведного пути. Это хороший язык для обеспечения взаимного контроля. На этом уровне законы природы включаются в санкции морального кодекса: одно заболевание вызывается прелюбодеянием, другое - кровосмешением; одно метеорологическое явление является следствием политической неверности, другое - недостатка благочестия. Все в мире задействуется для того, чтобы поддержать стремление людей заставить друг друга быть хорошими гражданами. Так, мы видим, что некоторые моральные ценности поддерживаются и некоторые социальные нормы определяются представлениями об опасности заражения, как например в случае, когда взгляду или прикосновению совершившего прелюбодеяние приписывается способность вызывать болезни его соседей или его детей.

Нетрудно увидеть, каким образом представления об осквернении могут быть использованы в столкновении претензий и контр-претензий на обладание определенным статусом. Но если эти представления проанализировать, станет ясно, что те контакты, которые рассматриваются как опасные, имеют и символический смысл. Это более интересный уровень, на котором представления об осквернении связываются с социальной жизнью. Я убеждена, что некоторые виды осквернения используются как аналогии, выражающие общее видение социального порядка. Например, существуют представления, что опасность одного пола для другого заключена в соприкосновении с флюидами, исходящими от его представителей. Согласно таким представлениям, подобная опасность угрожает только представителям одного из полов, обычно - мужчинам от женщин, но иногда и наоборот. Такие способы представления сексуальной опасности можно представить как отражение симметрии или иерархии. Интерпретация их как чего-то, касающегося действительных отношений полов, оказывается неубедительной. Я полагаю, что многие представления о сексуальных опасностях вообще лучше интерпретировать как символическое выражение отношений между отдельными частями общества, отражение иерархической или симметричной структуры, относящейся к большей социальной системе. Что справедливо для представлений о сексуальном осквернении, справедливо и для представлений об осквернении тела. Два пола могут служить моделью соединенности и обособленности социальных единиц. Таким же образом процесс глотания может изображать политическое присоединение. Иногда отверстия на теле представляют, по-видимому, точки входа или выхода социальной подсистемы, или телесное совершенство может символизировать идеальную теократию.

Каждая первобытная культура - это мир для себя. Следуя совету, данному Францем Штайнером в работе Табу, я интерпретировала предписания, касающиеся нечистого, рассматривая их в полном контексте всех видов опасностей, возможных в рамках данного видения мира. Все катастрофическое, что может случиться с человеком, должно быть описано в соответствии с принципами, действующими в рамках его конкретной культуры. За словами стоят иногда катаклизмы, иногда действия, иногда другие физические обстоятельства. Одни опасности велики, другие незначительны. Мы не в состоянии начинать сравнение первобытных религий до того, как определимся в вопросе о том, какие силы и какие опасности они признают. Первобытное общество - это активная структура, помещающаяся в центре соответствующего ей мира. Различные силы исходят из узлов этой структуры, силы, обеспечивающие благополучие, и опасные силы, защищающие ее от посягательств. Но общество не существует в нейтральной среде, в ничем не тревожимом вакууме. Оно подвержено воздействию извне; так что то, что не с ним, не часть его, не подчинено его законам, - это все потенциально против него. Я допускаю, что при описании таких воздействий, проходящих по границам и маргинальным областям, общество у меня получается организованным несколько более систематически, чем оно есть на самом деле. Но именно такое преувеличенное подчеркивание систематичности необходимо для того, чтобы интерпретировать верования, смысл которых неясен. Потому что я уверена, что в представлениях о разделении, очищении, ограничительных линиях и последствиях для тех, кто их нарушает, главная функция заключена в том, чтобы внести систематичность в исходно неупорядоченный опыт. И только путем преувеличения разницы между тем. что внутри и вовне, выше и ниже, мужчиной и женщиной, с и против, создается видимое представление порядка. В этой связи меня не пугает обвинение в том, что социальная структура у меня получается излишне жесткой.

Но ни в какой другой связи я и не собираюсь утверждать, что первобытные общества, в которых распространяются такие идеи об опасности заражения, являются жестко организованными, застывшими и неподвижными. Никому неизвестно, насколько стары представления о чистом и нечистом в любой не имеющей письменности культуре: для ее представителей они должны казаться извечными и неизменными. Но есть все основания считать, что они подвержены изменениям. Можно предположить, что то же стремление к упорядочиванию, которое вызывает их к жизни, ведет к их постоянной модификации и обогащению. Это обстоятельство очень важно. И когда я утверждаю, что реакция на грязь не существует в отрыве ото всех других реакций на неоднозначные вещи или на отклонение от нормы, я вовсе не пытаюсь возродить в измененном виде гипотезу девятнадцатого века. Представления о заразном явно восходят к реакции на отклонение. Но это гораздо больше, чем беспокойство лабораторной крысы, внезапно обнаружившей. что привычный путь из лабиринта перекрыт. И больше, чем растерянность аквариумной рыбки, оказавшейся рядом с мутантом своего собственного вида. Исходное распознавание отклонения ведет к беспокойству и затем к подавлению или избеганию; это все правильно. Но мы должны найти более сильный организующий принцип, чтобы отдать должное сложным космологическим системам, которые стоят за символами осквернения.

Человек, с рождения принадлежащий какой угодно культуре, склонен считать, что он только пассивно воспринимает представления своего мира о действующих в нем силах и опасностях, не замечая тех небольших изменений, которые он может в них привнести. Точно также мы считаем, что всего лишь пассивно воспринимаем свой родной язык, и не замечаем своей сопричастности сдвигам, происходящим в нем за время нашей жизни. Антрополог рискует попасть в ту же ловушку, если видит в исследуемой им культуре давно устоявшуюся систему ценностей. В этой связи я определенно не считаю, что появление представлений о чистом и заразном предполагает наличие четких ментальных построений или жестких социальных институтов. Справедливо, возможно, обратное.

Может показаться, что в культуре, особенно насыщенной организующими представлениями об опасности заражения и очищении, человек зажат в железных тисках категорий сознания, надежно защищенных правилами избегания и наказаниями. Может показаться, что для такого человека невозможно отделить свои собственные мысли от всего того, что на них накладывают устойчивые традиции его культуры. Разве он в состоянии подняться над своим собственным мышлением и увидеть его ограниченность? И все же, если он этого сделать не в состоянии, то как можно сравнивать его религию с великими мировыми религиями?

Чем больше мы узнаем о первобытных религиях, тем яснее становится, что в их символических структурах есть место для великих тайн религии и философии. За восприятием грязного стоит восприятие соотношения порядка и беспорядка, бытия и небытия, формы и бесформенности, жизни и смерти. Там, где представления о грязном высоко структурированы, их анализ выводит на темы такого уровня. Поэтому понимание правил, касающихся чистоты, - это хороший выход на сравнительном религиоведение. Идущие от апостола Павла противопоставления крови и воды, природы и благодати, свободы и необходимости, или ветхозаветный образ Божества, - все это может стать яснее, если использовать полинезийские или центральноафриканские интерпретации близких сюжетов.

Н. Бердяев. Царство Божие и царство кесаря

"Отдавайте кесарево кесарю, а Божье Богу". Эта вечная евангельская истина должна быть понята динамически, а не статически. Различение и разграничение двух царств остается вечным, но отношения между двумя царствами в истории христианства не остаются неизменными, они меняются в разные возрасты христианства. Христианство не знает застывшей формулы, которая навсегда определила бы христианское устроение царства кесаря. Одно лишь пребывает незыблемым. Христианство не отрицает механически и революционно царства кесаря, оно признает его, как особую сферу бытия, отличную от царства Божьего, но для целей Царства Божьего нужную. Церковь Христова имеет свою собственную основу, независимую от стихий этого мира, она живет по своему собственному закону духовного бытия. Но Церковь Христова в момент своего возникновения была окружена стихиями мира сего и принуждена была жить в языческом государстве, жестоко христиан преследовавшем. "Царство кесаря" не означает непременно монархии, оно есть обозначение царства этого мира, порядка греховной природы. Демократическая или социалистическая республика в такой же степени есть царство кесаря, как и монархия. И вопрос об отношении Царства Божьего к царству кесаря есть одинаково вопрос об отношении и к монархической государственности и к революции. Это есть вопрос об отношении Царства Божьего к "миру". Тему эту следует обсуждать в атмосфере отрешенности и освобожденности от страстей и интересов. В наши дни как будто бы окончательно погибло бескорыстно-аристократическое отношение к истине. Духовное плебейство, своекорыстие и утилитаризм искажают не только решение, но и самую постановку тем. И в особенно нездоровой атмосфере происходит обсуждение принципиального отношения христианства к монархии и революции, к старому "миру сему" и новому "миру

(*) В тему мою не входит обсуждение проблемы отношении христианства к социальному вопросу.

--------------------------------------------------------------------------------

-32-

сему". Но к теме этой нельзя прикасаться тому, кто одержим политическими страстями и интересами, кто находится в состоянии злобы и ненависти. В теме этой есть много проблематического, она не получила еще обязательного церковно-догматического решения. Менее всего допустимо для христианина внешнее отношение к важным и катастрофическим событиям жизни. Когда человек переживает какое-нибудь несчастье, тяжелую болезнь, нужду, смерть близкого существа, то религиозное отношение к этим событиям исключает возможность видеть в них внешние случайности, несправедливость судьбы, механические удары извне. В жизни нет ничего случайного и совершенно внешнего. Все имеет смысл, все что-то значит, т.е. является знаком из иного мира. Религиозно пережить какое-либо событие значит пережить его внутренний смысл, понять его изнутри, из глубины духовного опыта, пережить его как свою судьбу, как ниспосланное Промыслом Божиим. Если так нужно переживать события личной жизни, то тем более нужно так переживать события жизни исторической. С Россией произошла страшная историческая катастрофа. И весь мир находится в небывалом кризисе. Мы живем среди обломков обществ и государств новой истории. Все пришло в состояние неустойчивости и хаотических движений. Общественный порядок, который казался не только крепким, но и вечным, нарушен и разрушен. Радикально меняются отношения церкви и государства и совершенно по-новому определяются взаимоотношения Царства Божьего и царства кесаря. Новое царство кесаря предстает перед вечной Церковью Христовой. И все старые категории в решении этой темы оказываются негодными и устаревшими. Безумны, жалки и беспомощны перед лицом мирового кризиса те реставрационные, реакционные мысли, которые надеются на восстановление старых отношений между церковью и царством кесаря, вожделеют того царства кесаря, в котором Церковь Христова была подавлена и порабощена. Сознание, которое видит в революции, в русском и мировом кризисе лишь внешний скандал и внешнее бесчинство, которое продолжает думать, что ничего особенного не произошло, не есть христианское, не есть религиозное сознание, это есть сознание, подавленное обывательским позитивизмом.

Христианство не может внешне относиться к историческим кризисам, переворотам и переломам, не может рассматривать их, как движение мертвой материи, никакого отношения не имеющее к жизни духа, к движению духа. Христианство имеет универсальную природу, оно объемлет все, все происходящее в мире с ним связано с ним ему подчинено. Революция, исторический кризис должны что-то означать во внутренней судьбе христианства. Все внешние исторические события имеют вторичную, а не первичную природу, они определяются событиями совершающимися во внутреннем духовном мире. Для внешнего, религиозно непросветленного взора кажется, что революция происходит в стихиях мира, а

--------------------------------------------------------------------------------

-33-

Церковь Христова лишь пассивно претерпевает события извне идущие и ударяющие по ней. Это есть абберация нерелигиозного сознания. Предполагается, что Церковь совершенно пассивна в русской революции, что в ней ничего не происходит, что христианство играет лишь страдательную роль. В действительности же происходит кризис и революция в мире духовном и в мире историческом лишь символически отражается. Революция не есть событие внешнее для каждого из нас и для всего христианского мира, а есть внутреннее духовное событие, духовная болезнь в христианском человечестве, в христианском народе. Церковь есть живой организм, организм богочеловеческий, в котором происходит непрерывное взаимодействие Божества и человечества. Как и всякий организм, Церковь может переживать кризис, может болеть, может возрождаться и развиваться. Болеет и переживает кризис в Церкви не Бог, не божественная истина Церкви, а человечество. Мы перестали понимать церковный смысл исторических событий, потому что утеряли интегральную, космическую идею Церкви. Рационалистическое и номиналистическое сознание превратило Церковь в учреждение, существующее дифференциально на ряду со всем остальным. Христианство, как и все органическое, в высшей степени динамично, оно имеет свои возрасты и эпохи, свою историческую судьбу. Перво-христианство означало совсем иную эпоху в христианстве, чем христианство со времен Константина Великого. Христианство периода мученичества очень отличается от Христианства периода вселенских соборов. Христианство средневековое есть совсем иная эпоха в христианстве, чем христианство нового времени. Самый стиль христианства очень меняется, он относится не к онтологии христианства, а к его психологии и его истории. Вот и ныне христианство вступает в критический период, переживает болезнь возраста. Кончается не только христианство новой истории, но быть может и весь исторический период христианства со времен Константина Великого. И этот внутренний кризис христианства определяет все внешние исторические катастрофы. По-новому определяются отношения между Церковью и стихиями мира сего. И радикально меняется отношение царства кесаря, в котором происходят бурные процессы, к вечным целям Царства Божьего. Эти отношения определяются в духовном мире, и в мире историческом они лишь проецируются и отражаются. Выздоровление от болезни, преодоление духовного кризиса будет означать новый период в христианстве, возникновение нового стиля в христианстве, в христианской душе и христианской исторической плоти, радикальное изменение христианского быта, который никогда не должен быть отождествляем с бытием. Но значит ли это, что христианство может связать себя с революцией, как раньше связывало себя с монархией, значит ли это, что образуется царство кесаря, которое христианство может признать своим? Великий соблазн и заключается в отожествлении христианства с каким бы то ни было царством кесаря, т.е. в порабощении бесконечного конечному.

--------------------------------------------------------------------------------

-34-

II

Христианство не революционно во внешнем смысле слова. Оно вступало в мир не как революционная социальная сила, призывающая к насильственному изменению строя жизни. Христианство нельзя назвать даже и социально реформаторской силой. Природа христианства совсем невыразима в социальных категориях мира сего. Христианство вошло в мир, как благая весть о спасении и о Царстве Божием, которое не от мира сего. "Ищите ж прежде всего Царства Божьего и правды Его, и это все приложится вам". "Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный". "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою повредит". "Не придет Царство Божие приметным образом, и не скажут: вот: оно здесь, или: вот, там. Ибо Царство Божие внутрь вас есть". "Царство Мое не от мира сего". Социальная революция во всем противоположна словам Христа. Социальная революция ищет прежде всего того, что приложится, а не Царства Божьего; деятели социальной революции не ищут совершенства, подобного совершенству Отца Небесного; они хотят приобрести весь мир и этим вредят своей душе; социальная революция ищет строя жизни, который приходит приметным образом, о котором можно сказать, что он вот, здесь или вот, там; царство, к которому стремится социальная революция, от мира сего. Тоже самое нужно сказать и о духе обратном революции, об империализме. Империализм имеет природу языческую. Христианство было величайшим духовным переворотом в истории человечества, самой большой внутренней революцией, пережитой человечеством. С явлением Христа начинается не только новая историческая эпоха, но и новая космическая эпоха, изменился внутренний состав мира. И вместе с тем христианство не верит, что можно изменить мир к лучшему внешним и насильственным путем, осуждает внешние революции, как основанные на ложной духовной настроенности. В основе всех внешних революций лежит духовная настроенность прямо противоположная христианской. Ими движет зависть, злоба, ненависть, месть, а не любовь, инстинкт разрушения, а не творчество, и они несут с собой смерть, а не воскресение. Подлинно новая, более совершенная и лучшая жизнь приходит изнутри, а не извне, от духовного перерождения, а не от изменения социальных условий, социальной среды. Уничтожение рабства в мире было духовным делом христианства. Мир дохристианский, даже в величайших своих мыслителях не мог подняться до преодоления рабства. Но христианство никогда не призывало рабов бунтовать против своих господ. Лишь неприметно обнаруживаются в истории плоды христианской идеи братства людей. Христианство нисколько не отрицает процессов, совершающихся в природном мире, естественного развития в мире. Но не на эти процессы возлагает оно достижение Царства Божьего, высшего совершенства жиз-

--------------------------------------------------------------------------------

-35-

 ΛΛΛ     >>>   

В первобытных религиях
Царством кесаря
Дуглас М. Чистота и опасность 10 представления
Они хотят следовать такому образу жизни