<<<     ΛΛΛ     >>>   

«Встав в позу ревнителя благочестия, этот король изгнал евреев из своего королевства; он конфисковал их недвижимость, позволив им продать движимое имущество и забрать с собой вырученные деньги; это поставило евреев в крайне затруднительное положение, так как люди, воспользовавшись ситуацией, отказывались покупать или платить. Историки сообщают, что изгнанников грабили и довели их до столь отчаянного положения, что для многих оно было совершенно непереносимо. Многие погибли, подобно Иакову Орлеанскому, которому отрубили голову в городе, где он родился и от названия которого получил свое имя» (14, 637). Это изгнание массы трудолюбивых граждан вызвало экономический упадок в стране. Поэтому в 1198 году король Филипп Август решил предложить евреям вернуться, что было встречено папой Иннокентием III без одобрения. Зажиточный еврей был опасен, хотя и полезен принцам и прелатам, нуждавшимся в деньгах; а вид благочестивого еврея, счастливо живущего в лоне своей семьи, воспринимался как вызов христианскому миру. Рабам, осужденным Богом на вечные страдания, нельзя было позволять пользоваться жизненными благами, наслаждаться семейным счастьем. Папа никогда не выказывал признаков сочувствия к их страданиям. Он рассылал послания не с тем, чтобы спасать евреев от гонений, а с тем, чтобы упрекать властителей, обращавшихся с ними слишком мягко. Папа заботился о том, чтобы им никто излишне не покровительствовал. Если бы проповедники оставили евреев в покое, те прекрасно ужились бы со своими христианскими соседями. Лучшим доказательством того, что евреи вели себя, как добропорядочные граждане, и редко совершали тяжкие преступления против закона, служит тот факт, что обвинения против них в папских документах обычно носят достаточно общий характер. В 1205 году Иннокентий направил два важных послания: одно – французскому королю, а второе – санскому архиепископу и парижскому епископу. Речь в них шла о евреях. Событие, которое папа, величайший юрист средневековья, упроминает в этих посланиях, заслуживает большего внимания, чем то, которое ему обычно уделяют историки.

Письмо к французским иерархам начинается пространным повторением того, что уже было высказано предыдущими папами и самим Иннокентием III в Constitutio pro Judaeis об осуждении евреев на вечное рабство «за то, что они распяли Христа», и лишь «благодаря благочестивому христианскому милосердию им дозволено жить». Папа указывает, что евреи не выказывают ни малейшего признака благодарности за такое великодушие; напротив, "хотя они милостиво допущены в наше общество, они воздают нам так, как принято воздавать у них за гостеприимство, как говорится, «подобно змее на чреслах, огню во чреве». Главное или, по крайней мере, занимающее в письме самое значительное место обвинение против евреев сегодня выглядит явно недостаточным для их публичного осуждения. Папа возражает против найма евреями христианских кормилиц. Ему стало известно, что на Пасху в еврейских домах кормилицам иногда велят «сцеживать молоко в отхожие места в течение трех дней, прежде чем снова приступить к кормлению младенцев». Вдобавок, «евреи совершают также и другие отвратительные и неслыханные преступления против христианской веры». Средневековый читатель, конечно же, предполагал, что евреи замышляли какие-то другие неслыханные дотоле мерзости. Письмо заканчивается повелением, которое архиепископ должен был передать королю: принять меры, чтобы евреи не смели «распрямлять шею, на которой лежит ярмо вечного рабства», и требованием запретить им нанимать христианских кормилиц «и вообще христианских слуг». Если же евреи не исполнят этого повеления, следует принудить их. «Мы наделяем вас полномочиями под угрозой отлучения от церкви запретить христианам вступать в какие бы то ни было деловые связи с евреями».

История о кормилицах, сцеживающих молоко в отхожие места, могла иметь фактическое основание. Трудно поверить, однако, что еврей, даже в средние века, когда предрассудки были характерны не только для христиан, мог открыто запретить кормилице кормить младенца после того, как она получила Святое причастие. Нет сомнения, что в ту эпоху люди сказали бы, что евреи тайно убеждены в правоте христианского представления о таинстве причастия, однако из преступного упрямства отказываются войти в лоно церкви. Есть, однако, другое, более правдоподобное объяснение.

Христианская Пасха приблизительно совпадает с еврейским праздником Песах *9, во время которого евреям предписывается есть только неквашенный хлеб *10. Если в этот период кормилица настаивала на том, чтобы есть обычный хлеб, ее хозяева считали, что ее кровь и молоко осквернены, и возражали против того, чтобы она кормила ребенка в Песах. Такой запрет мог привести к домашним ссорам: хозяйка дома могла сказать кормилице, что если та отказывается есть неквашенный хлеб, ей следует на несколько дней прекратить кормить младенца. Кормилица же, покинув дом, могла рассказывать об этой истории в том виде, который казался ей правдоподобным, и таким образом возложить вину на хозяйку дома.

Более рациональная причина запрета евреям нанимать христианских кормилиц – опасение, что, находясь в услужении у евреев, христианская женщина может потерять веру или добродетель, или и то и другое вместе, – не выдвигалась на первый план. Цель папского письма состояла в дискредитации евреев, и упоминание об обращении в иудаизм или соблазнении еврейским хозяином христианской кормилицы тоже было бы действенным. Но история о христианских женщинах, вынужденных сцеживать молоко в отхожее место, лучше всего подходила для антиеврейской пропаганды, стремившейся представить евреев чудовищами, втайне творящими преступления столь ужасные, что о них нельзя даже упоминать вслух".

Послание к французскому королю сформулировано с большей строгостью и содержит дополнительные и более серьезные обвинения против евреев, которые якобы все время богохульствуют, лихоимствуют и убивают. Сейчас они начинают возвращаться во Францию, и король явно дает им слишком большую свободу. По этой причине папа взял на себя труд заново изложить дело перед королем. Он пишет Филиппу, что «властители, предпочитающие наследникам распятого Христа потомков распинавших Его, против которых и по сей день кровь Иисуса вопиет к Отцу Небесному; властители, предпочитающие людям, освобожденным Сыном Божьим, евреев, как будто сын рабыни может стать наследником вместе с сыном свободной, – такие властители наносят тяжелейшее оскорбление величию Божию». Однако эти соображения не имели отношения к экономической ситуации во Франции, где благодаря своим коммерческим способностям «потомки распинавших» оказались совершенно незаменимы. С другой стороны, они конкурировали с христианскими торговцами и, что еще хуже, лишали церковников монополии в сфере коммерции, управления недвижимостью и других экономических областях, где умение читать и писать было необходимо. И папа продолжает пространно излагать историю «еврейских дерзостей». Во-первых, он обвиняет евреев в лихоимстве, употребляя это слово в значении, которое впоследствии было определено в 1246 году на церковном соборе в Безье как «взыскивание одолженной суммы». В «лихоимстве» были виновны в равной степени и евреи, и христиане. Церковь все еще вела явно безнадежную войну против ростовщичества. Папа писал:

"Знайте же, что до Нас дошли известия, что во французском королевстве евреи стали столь дерзки, что при помощи своего порочного лихоимства, взыскивая не только проценты, но и проценты с процентов, овладевают церковной собственностью и христианским имуществом. Так среди христиан свершается то, против чего предупреждал пророк применительно к евреям:

'Наследие наше – в руках чужих, дома наши – у тех, кто не жил в них'".

Но это была лишь одна сторона дела. Французский король, как и сам папа, не мог вести дел, не имея средств; однако никто, будь то еврей или христианин, не предоставил бы денег без выгоды для себя. Если евреи были вытеснены из всех сфер экономической деятельности, за исключением торговли деньгами, лишены гражданских прав и неоднократно названы в официальных документах изгоями, не было ничего удивительного в том, что некоторые из них искали возможности выжать соки из «высших существ», снизошедших до них, чтобы одолжить денег. Более того, Артур Дж. Бальфур *12 верно заметил:

«Если вы заставите множество людей стать ростовщиками, некоторые из них наверняка окажутся лихоимцами» (11, 262). В средние века жалобы на грех лихоимства обычно слышались лишь тогда, когда подходило время платить долг, а должник либо не мог, либо не хотел выполнять свои обязательства перед кредитором. Когда дела шли хорошо, когда на взятые у евреев или христиан под проценты деньги строились церкви и монастыри или дело оказывалось достаточно прибыльным, чтобы выплатить долги, на лихоимство не жаловались. У папы было не больше оснований жаловаться на лихоимство французских евреев, чем на лихоимство французских христиан, ответственность за души которых лежала на нем.

Гораздо серьезнее было обвинение в богохульстве. Это понятие можно было трактовать достаточно широко, а в средние века это преступление зачастую наказывалось смертью; нередко такое обвинение служило удобным предлогом для того, чтобы лишить евреев папского покровительства, а затем ограбить их. Представление Иннокентия о богохульстве было достаточно широким для того, чтобы причислять к нему большинство суждений евреев о христианской вере. Папа жаловался королю:

«Они хулят имя Бога и публично оскорбляют христиан, говоря, что те верят в простолюдина… но мы не допускаем, что Он был простолюдином по происхождению или по поведению. В самом деле, они и сами не могут отрицать, что Он был жреческого рода и царской крови, а Его манеры были превосходны и подобающи». Очевидно, Иннокентию было нелегко защищать свою позицию. Обвинения в лихоимстве, богохульстве и найме христианских кормилиц вряд ли могли произвести должное впечатление на короля. Поэтому в заключение своего письма папа приводит еще одно обвинение, которое не могло не вызвать среди христиан, с почтением внимавшим каждому папскому слову, страха и ненависти к отверженному народу. Папа обвинил евреев в том, что те постоянно убивают христиан, когда у них есть возможность сделать это, не будучи уличенными. Папе рассказали (это могло быть правдой) о «неком бедном ученом, чей труп был найден в еврейском отхожем месте», и папа уверял французского короля и весь христианский мир, что это род преступлений, которые евреи совершают постоянно. «Евреи, – заявлял папа, – пользуются любой возможностью тайно убивать христиан, которые позволяют им жить в своей среде». Даже приняв во внимание эпоху и благочестивое рвение, трудно найти оправдание подобному утверждению. Еще труднее объяснить, почему Иннокентий написал французскому королю, что если тот запретит службу у евреев христианским кормилицам, ему будет даровано полное отпущение грехов. Папа заверял, что если король «положит конец дерзостям евреев в этих и подобных делах… мы присовокупим к этому отпущение грехов».

Поведение евреев зачастую давало папе основание для оправданного возмущения. В письме графу Неверскому от 17 января 1208 года он с характерным для стиля этой эпохи пафосом протестовал против действий евреев, причинявших церкви массу беспокойств. Гражданские власти и «некоторые правители», затрудняясь вести свои дела из-за недостатка средств и лишившись возможности взять ссуду после церковного запрета, стали назначать евреев своими управляющими. Когда эти управляющие описывали заложенные «поместья и замки», они отказывались платить церковную десятину с перешедшей в их руки собственности, позволяя таким образом «правителям» уклоняться от уплаты церковных сборов и налогов. Несмотря на такие провокационные действия, папа не рекомендовал казнить преступников, а намекал, что им следует возобновить свои скитания. «Евреев, против которых свидетельствует кровь Христа, не следует убивать, дабы христиане не забывали закона Божьего; им должно оставаться скитальцами до тех пор, пока на их лицах не проступит печать позора». Это был весьма суровый совет, если учесть, что вся вина этих людей состояла в том, что они помогали своим правителям обходить церковные правила уплаты десятины. «Арфы церкви умолкли», – заявлял папа, ибо церковники лишились причитающегося им дохода.

В первые годы своего правления Иннокентий III надеялся на обращение евреев в христианство, и вполне вероятно, что именно разочарование в этой надежде вызвало его ярость против тех, кого невозможно было ни убедить, ни принудить войти в лоно церкви. В сложном переплетении противоречивых политических, экономических и церковных интересов папа никогда не переставал выказывать отеческой заботы о благополучии обращенных в христианство евреев. Результат был невелик. Вопреки наложенной на них обязанности присутствовать на проповедях, вопреки различным степеням принуждения, экономическому давлению и даже угрозам пытки и смерти, лишь очень немногие евреи согласились переменить свою старую религию. Те же, кто по внутреннему убеждению или по какой-либо другой причине принял христианство, оказались в весьма затруднительном положении: без друзей, без средств к существованию и зачастую даже без пищи и одежды. Их было так мало, что не возникло никакого сообщества, которое взяло бы их под опеку. Они оказывались бременем для местных епископов, зачастую относившихся к ним с антипатией. Недоверие пустило в христианских душах столь глубокие корни, что даже после того, как новообращенные проходили обряд крещения святой водой, многие христиане продолжали взирать на них с подозрением или презрением. Однако Иннокентий делал все от него зависящее, чтобы помочь им. В его письмах упоминаются три обращенных еврея: один в Англии и двое во Франции. Папа написал несколько писем епископу Отюна, жестоко укоряя его за отказ помочь обращенному еврею и его дочери, непрестанно взывавших к Риму с просьбой о денежной помощи.

В том же году (5 декабря 1199) папа написал в Лейчестерский монастырь, требуя помочь человеку, который «вместо того, чтобы купаться в благовониях роскоши, принял таинство крещения, следуя увещеваниям одного знатного человека», а теперь находится в отчаянном положении. В письме к архиепископу Санса Петру Корбельскому (от 10 июня 1213 года) Иннокентий рассказывает еще одну, к сожалению, незавершенную историю о новообращенном. Французский еврей, по имени Исаак, прибыл в Рим со своей семьей и здесь принял христианство. Причиной его решения послужили не убедительные аргументы римских церковников или великолепие папского двора, а чудо, о котором рассказывает папа со слов новообращенного. «Мы прилагаем к этому документу то, что Мы услышали от него, ибо отрадно рассказывать о чудесах Господних»:

«Некая христианская женщина, проживая в доме отца этого человека, была совращена евреями и отступила от католической веры, так что, подпав под влияние еврейского заблуждения, постоянно утверждала, что Иисус не может ни помочь, ни повредить ей и что хлеб со стола ничем не отличается от гостий *13 с алтаря. Боясь наказания, грозящего ей в случае, если бы она публично отрицала христианскую веру, она отправилась вместе с прихожанами в церковь на случившийся тогда праздник Воскресения Христова и, приняв причастие, спрятала гостию за щекой». Принеся гостию домой, женщина отдала ее Исааку.

До сих пор история развивается в соответствии с традиционным трафаретом. Читатели, знакомые с подобными рассказами, естественно, ожидали, что гостия начнет кровоточить и вся семья Исаака, пав на колени, поймет, что произошло чудо. Однако события развивались не столь просто и еще более невероятным образом, чем в средневековых историях такого рода.

Когда Исаак собирался положить гостию «в пустую шкатулку, которую он держал в шкафу, в дверь дома постучали; опасаясь нечаянного посетителя, он второпях положил гостию в другую шкатулку, где у него хранилось семь парижских ливров, а затем пошел открывать дверь. Когда он вернулся к шкафу и не нашел гостий в пустой шкатулке, куда, как он думал, он положил ее, он заглянул в другую шкатулку, в которой держал деньги, и обнаружил, что она наполнена не монетами, а облатками. Удивленный и трепещущий, он созвал друзей и, рассказав им о случившемся, начал в их присутствии перебирать облатки, чтобы найти ту влажную, которую принесла во рту женщина: он надеялся, что после того, как он достанет ее из шкатулки, остальные облатки вновь превратятся в монеты. Когда же ему так и не удалось отличить эту облатку от остальных, собравшимся стало ясно величие Божьего чуда и они приняли решение перейти в христианство».

Любопытно попытаться представить, что же на самом деле могло случиться в ту пасхальную неделю в доме Исаака. Хитрый новообращенный мог придумать всю эту историю от начала до конца, однако это кажется маловероятным. Среди множества объяснений наиболее вероятным представляется следующее.

Приняв иудаизм, но желая сохранить это в тайне, женщина отправилась на Пасху в церковь, чтобы не дать повода к толкам: соседи пришли бы в ярость, узнав о ее отступничестве. Когда же она возвратилась из церкви, кто-то распустил слух, что она украла гостию для колдовских целей своих еврейских друзей. Доверчивые соседи, которые, возможно, к тому же завидовали достатку Исаака, с готовностью поверили слуху, и арест женщины был неминуем. Она пришла к Исааку и поведала об опасности. Он прекрасно понимал, каковы могут быть последствия подобного обвинения. Отрицать вину было совершенно бесполезно, в любую минуту разъяренная толпа могла уничтожить дом вместе с его обитателями. Все члены семьи собрались, чтобы обсудить, как спасти женщину и самих себя. Поскольку отрицать обвинение в святотатстве было бесполезно, Исаак решил, что лучше всего будет запутать дело и предупредить события, выдумав потрясающую историю о чуде. Изобретательному Исааку не составило большого труда раздобыть неосвященные облатки, которые он и положил в шкатулку вместо монет. Все остальное было проще простого: он созвал соседей и показал им, как Бог наказал его за его еврейское лихоимство, превратив монеты в облатки.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

После него великобритания неоднократно заявляла

Воспринимался как вызов христианскому миру

Во франции