<<<     ΛΛΛ     >>>   

Маркс к этому добавляет: "Современная семья содержит в зародыше не
только рабство (servitus), но и крепостничество, так как она с самого
начала связана с земледельческими повинностями. Она содержит в миниатюре
все те противоречия, которые позднее широко развиваются в обществе и в его
государстве" [ См.: Маркс К " Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 45, с. 249-250.
Ред.].
Такая форма семьи означает переход от парного брака к моногамии. Чтобы
обеспечить верность жены, а следовательно, и происхождение детей от
определенного отца, жена отдается под безусловную власть мужа; если он ее
убивает, он только осуществляет свое право [Дальнейший текст до слов:
"Прежде чем перейти к моногамии" (см. настоящий том, с. 261) добавлен
Энгельсом в издании 1891 года. Ред.].
С появлением патриархальной семьи мы вступаем в область писаной
истории и вместе с тем в ту область, где сравнительное правоведение может
оказать нам значительную помощь. И действительно, благодаря ему мы сделали
здесь существенный шаг вперед. Мы обязаны Максиму Ковалевскому ("Очерк
происхождения и развития семьи и собственности", Стокгольм, 1890, стр.
60-100) доказательством того, что патриархальная домашняя община,
встречающаяся теперь еще у сербов и болгар под названием Zadruga (примерно
означает содружество) или Bratstvo (братство) и в видоизмененной форме у
восточных народов, образовала переходную ступень от семьи, возникшей из
группового брака и основанной на материнском праве, к индивидуальной семье
современного мира. Это, по-видимому, действительно доказано, во всяком
случае для культурных народов Старого света, для арийцев и семитов.
Южнославянская задруга представляет собой наилучший еще существующий
образец такой семейной общины. Она охватывает несколько поколений потомков
одного отца вместе с их женами, причем все они живут вместе одним двором,
сообща обрабатывают свои поля, питаются и одеваются из общих запасов и
сообща владеют излишком дохода. Община находится под высшим управлением
домохозяина (domacin), который представляет ее перед внешним миром, имеет
право продавать мелкие предметы, ведает кассой, неся ответственность как за
нее, так и за правильное ведение всего хозяйства. Он избирается и отнюдь не
обязательно должен быть старшим по возрасту. Женщины и выполняемые ими
работы подчинены руководству домохозяйки (donaacica), которой обыкновенно
бывает жена домачина. Она играет также важную, часто решающую роль при
выборе мужей для девушек общины. Но высшая власть сосредоточена в семейном
совете, в собрании всех взрослых членов общины, как женщин, так и мужчин.
Перед этим собранием отчитывается домохозяин; оно принимает окончательные
решения, вершит суд над членами общины, выносит постановления о более
значительных покупках и продажах - особенно когда дело касается земельных
владений - и т. д.
Только приблизительно десять лет тому назад было доказано, что такие
большие семейные общины продолжают существовать и в России 150; теперь
общепризнанно, что они столь же глубоко коренятся в русских народных
обычаях, как и сельская община. Они фигурируют в древнейшем русском
сборнике законов, в "Правде" Ярослава, под тем же самым названием (vervj
[вервь. Ред.]), как и в далматинских законах 151, и указания на них можно
найти также в польских и чешских исторических источниках.
У германцев также, согласно Хђйслеру ("Основные начала германского
права"), хозяйственной единицей первоначально являлась не индивидуальная
семья в современном смысле, а "домашняя община", состоящая из нескольких
поколений со своими семьями и притом довольно часто охватывающая и
несвободных. Римскую семью также относят к этому типу, и в соответствии с
этим в последнее время подвергают весьма большому сомнению как абсолютную
власть домохозяина, так и бесправие по отношению к нему остальных членов
семьи. У кельтов также, по-видимому, существовали подобные семейные общины
в Ирландии; во Франции они сохранились в Ниверне вплоть до французской
революции под названием parconneries, а во Франш-Конте они и до настоящего
времени еще не совсем исчезли. В районе Луана (департамент Соны и Луары)
встречаются большие крестьянские дома с общим высоким, доходящим до самой
крыши центральным залом и расположенными вокруг него спальнями, в которые
поднимаются по лестницам в 6-8 ступенек и где живет несколько поколений
одной и той же семьи.
В Индии домашняя община с совместной обработкой земли упоминается уже
Неархом в эпоху Александра Великого и она существует еще и теперь в той же
местности, в Пенджабе, и на всем северо-западе страны. На Кавказе
Ковалевский сам смог доказать ее существование. В Алжире она еще существует
у кабилов. Она встречалась, по-видимому, даже в Америке; ее предполагают
найти в "calpullis" 152 древней Мексики, которые описывает Сурита;
напротив, Кунов ("Ausland" 153 ‘ 42- 44, 1890) довольно ясно доказал, что в
Перу ко времени его завоевания существовало нечто вроде маркового строя
(причем удивительно, что эта марка также называлась marca), с
периодическими переделами обработанной земли, следовательно, с
индивидуальной обработкой земли.
Во всяком случае патриархальная домашняя община с общим землевладением
и совместной обработкой земли приобретает теперь совсем иное значение, чем
раньше. Мы уже не можем подвергать сомнению ту важную роль, которую она
играла у культурных и некоторых других народов Старого света при переходе
от семьи, основанной на материнском праве, к индивидуальной семье. В
последующем изложении мы еще вернемся к сделанному Ковалевским дальнейшему
выводу, что она была также переходной ступенью, из которой развилась
сельская община, или община-марка, с индивидуальной обработкой земли
отдельными семьями и с первоначально периодическим, а затем окончательным
разделом пахотной земли и лугов.
Относительно семейной жизни внутри этих домашних общин следует
заметить, что по крайней мере в России о главах семей известно, что они
сильно злоупотребляют своим положением по отношению к молодым женщинам
общины, особенно к своим снохам, и часто образуют из них для себя гарем;
русские народные песни весьма красноречивы на этот счет.
Прежде чем перейти к моногамии, быстро развивающейся с падением
материнского права, скажем еще несколько слов о многоженстве и
многомужестве. Обе эти формы брака могут быть только исключениями,- так
сказать, историческими предметами роскоши,- не считая разве только
одновременного существования их обоих в какой-либо стране, чего, как
известно, не бывает. Так как, следовательно, оказавшиеся вне многоженства
мужчины не могли находить утешения у женщин, ставших излишними вследствие
многомужества, число же мужчин и женщин, независимо от социальных
учреждений, до сих пор было почти одинаковым, то ни та, ни другая форма
брака сама по себе не могла стать общепринятой. В действительности,
многоженство одного мужчины было, очевидно, результатом рабства и было
доступно только лицам, занимавшим исключительное положение. В
патриархальной семье семитского типа в многоженстве живет только сам
патриарх и, самое большее, несколько его сыновей, остальные должны
довольствоваться одной женой. Так обстоит дело еще в настоящее время на
всем Востоке; многоженство - привилегия богатых и знатных и осуществляется
главным образом путем покупки рабынь; масса народа живет в моногамии. Такое
же исключение представляет многомужество в Индии и Тибете; небезынтересный,
без сомнения, вопрос о его происхождении из группового брака [В издании
1884 г. вместо "группового брака" напечатано: "пуналуальной семьи". Ред.]
подлежит еще дальнейшему изучению. Впрочем, в своей практике многомужество,
по-видимому, отличается гораздо большей терпимостью, чем ревнивый режим
магометанских гаремов. Так по крайней мере у наиров в Индии, хотя каждые
трое, четверо и более мужчин имеют одну общую жену, однако каждый из них
может наряду с этим иметь совместно с другими тремя и более мужчинами
вторую жену, равно как и третью, четвертую и т. д. Удивительно, что
Мак-Леннан, описывая эти брачные клубы, члены которых могут одновременно
состоять в нескольких клубах, не открыл новой категории клубного брака.
Этот обычай брачных клубов, впрочем, отнюдь не является действительным
многомужеством; напротив, как уже заметил Жиро-Тђлон, это просто особая
форма группового брака; мужчины живут в многоженстве, женщины - в
многомужестве [Последняя фраза добавлена Энгельсом в издании 1891 года.
Ред.]
4. Моногамная семья. Она возникает из парной семьи, как показано выше,
на рубеже между средней и высшей ступенью варварства; ее окончательная
победа - один из признаков наступления эпохи цивилизации. Она основана на
господстве мужа с определенно выраженной целью рождения детей,
происхождение которых от определенного отца не подлежит сомнению, а эта
бесспорность происхождения необходима потому, что дети со временем в
качестве прямых наследников должны вступить во владение отцовским
имуществом. Она отличается от парного брака гораздо большей прочностью
брачных уз, которые теперь уже не расторгаются по желанию любой из сторон.
Теперь уже, как правило, только муж может их расторгнуть и отвергнуть свою
жену. Право на супружескую неверность остается обеспеченным за ним и
теперь, во всяком случае, в силу обычая (Code Napoleon [Кодекс Наполеона.
Ред.] определенно предоставляет такое право мужу, если только он не вводит
сожительницу под семейный кров 154), и по мере дальнейшего общественного
развития оно осуществляется все шире; если же жена вспомнит о былой
практике половых отношений и захочет возобновить ее, то подвергается более
строгой каре, чем когда-либо прежде.
Во всей своей суровости новая форма семьи выступает перед нами у
греков. В то время, замечает Маркс [См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд., т. 45, с. 251. Ред.], как положение богинь в мифологии рисует нам
более ранний период, когда женщины занимали еще более свободное и почетное
положение, в героическую эпоху мы застаем женщину уже приниженной
господством мужчины и конкуренцией рабынь [В издании 1884 г. конец этой
фразы был дан в следующем виде: "в героическую, эпоху мы застаем женщину в
положении полузатворнической изоляции, имеющем целью обеспечить
достоверность отцовства для детей". Последующий текст до слов "гречанки
довольно часто находили возможность обманывать своих мужей" (см. настоящий
том, с. 265) почти целиком добавлен Энгельсом в издании 1891 г. с
использованием нескольких фраз, которые имелись в издании 1884 года. Ред.].
Достаточно прочесть в "Одиссее", как Телемах обрывает свою мать и
заставляет ее замолчать [Гомер. Одиссея, песнь первая. Ред.]. Захваченные в
плен молодые женщины становятся у Гомера жертвой плотской страсти
победителей: военачальники по очереди и в соответствии со своим рангом
выбирают себе самых красивых из них; все действие "Илиады", как известно,
развертывается вокруг спора между Ахиллесом и Агамемноном из-за такой
рабыни. При каждом сколько-нибудь значительном гомеровском герое
упоминается пленная девушка, с которой он делит палатку и ложе.Этих девушек
берут также с собой на родину и в супружеский дом, как, например, у Эсхила
Агамемнон поступает с Кассандрой [Эсхил. Орестея. Агамемнон. Ред.];
рожденные от таких рабынь сыновья получают небольшую долю отцовского
наследства и считаются свободными гражданами; Тевкр является таким
внебрачным сыном Теламона и может называть себя по отцу. От законной жены
требуется, чтобы она мирилась со всем этим, сама же строго соблюдала
целомудрие и супружескую верность. Хотя греческая женщина героической эпохи
пользуется большим уважением, чем женщина эпохи цивилизации, все же она в
конце концов является для мужчины только матерью его рожденных в браке
законных наследников, его главной домоправительницей и надсмотрщицей над
рабынями, которых он по своему усмотрению может делать, и фактически
делает, своими наложницами. Именно существование рабства рядом с
моногамией, наличие молодых красивых рабынь, находящихся в полном
распоряжении мужчины, придало моногамии с самого начала ее специфический
характер, сделав ее моногамией только для женщины, но не для мужчины. Такой
характер она сохраняет и в настоящее время.
У греков более позднего периода следует проводить различие между
дорийцами и ионийцами. У первых, классическим образцом которых служит
Спарта, брачные отношения во многом еще более архаичны, чем даже те,
которые изображены Гомером. В Спарте существует парный брак, видоизмененный
в соответствии с принятыми там воззрениями на государство и во многих
отношениях еще напоминающий групповой брак. Бездетные браки расторгаются:
царь Анаксандрид (за 560 лет до н. э.), имевший бездетную жену, взял вторую
и вел два хозяйства; около того же времени царь Аристон, у которого были
две бесплодные жены, взял третью, но зато отпустил одну из первых. С другой
стороны, несколько братьев могли иметь общую жену; человек, которому
нравилась жена его друга, мог делить ее с ним, и признавалось приличным
предоставлять свою жену в распоряжение, как выразился бы Бисмарк, здорового
"жеребца", даже если тот не принадлежал к числу сограждан. Из одного места
у Плутарха, где спартанка направляет к своему мужу поклонника, который
домогается ее любви, можно заключить, согласно Шђману, даже о еще большей
свободе нравов. Действительное нарушение супружеской верности - измена жены
за спиной мужа - было поэтому неслыханным делом. С другой стороны, Спарта,
по крайней мере в лучшую свою эпоху, не знала домашнего рабства, крепостные
илоты жили обособленно в имениях, поэтому у спартиатов 155 было меньше
соблазна пользоваться их женами. Естественно, что в силу всех этих условий
женщины в Спарте занимали гораздо более почетное положение, чем у остальных
греков. Спартанские женщины и лучшая часть афинских гетер были в Греции
единственными женщинами, о которых древние говорят с уважением и
высказывания которых они признают заслуживающими упоминания.
Совершенно иное положение мы находим у ионийцев, для которых
характерны Афины. Девушки учились лишь прясть, ткать и шить, самое большее
- немного читать и писать. Они жили почти затворницами, пользовались
обществом лишь других женщин. Женский покой находился в обособленной части
дома, в верхнем этаже или в глубине, куда мужчинам, в особенности чужим,
нелегко было проникнуть и куда женщины удалялись при посещении дома
мужчинами. Женщины не выходили без сопровождения рабыни; дома они буквально
находились под стражей; Аристофан упоминает о молосских собаках, которых
держали для устрашения нарушителей супружеской верности 156, а, по крайней
мере в азиатских городах, для надзора за женщинами держали евнухов, которые
уже во время Геродота фабриковались на острове Хиос для продажи и, согласно
Ваксмуту, не для одних только варваров. У Еврипида жена обозначается словом
oikurema [Еврипид Орест Ред.], как вещь для присмотра за хозяйством (слово
это среднего рода), и для афинянина она действительно была, помимо
деторождения, не чем иным, как старшей служанкой. Муж занимался своими
гимнастическими упражнениями, своими общественными делами, от участия в
которых жена была отстранена; он, кроме того, имел еще часто к своим
услугам рабынь, а в период расцвета Афин - широко распространенную и во
всяком случае находившуюся под покровительством государства проституцию.
Именно на почве этой проституции выработались единственные яркие типы
греческих женщин, которые так же возвышались над общим уровнем женщин
античности своим умом и художественным вкусом, как спартанки своим
характером. Но то обстоятельство, что нужно было сначала сделаться гетерой,
чтобы стать подлинной женщиной, служит самым суровым осуждением афинской
семьи.
Эта афинская семья с течением времени сделалась образцом, по которому
устраивали свои домашние порядки не только остальные ионийцы, но постепенно
и все греки как внутри страны, так и в колониях. Однако, вопреки всему
этому затворничеству и надзору, гречанки довольно часто находили
возможность обманывать своих мужей, а последние, стыдившиеся обнаружить
хотя бы какое-нибудь чувство любви к своим женам, развлекались всяческими
любовными похождениями с гетерами; но унижение женщин мстило за себя и
унижало самих мужчин, вплоть до того, что в конце концов они погрязли в
противоестественной любви к мальчикам и лишили достоинства своих богов, как
и самих себя, мифом о Ганимеде.
Таково было происхождение моногамии, насколько мы можем проследить его
у самого цивилизованного и наиболее развитого народа древности. Она отнюдь
не была плодом индивидуальной половой любви, с которой она не имела
абсолютно ничего общего, так как браки по-прежнему оставались браками по
расчету. Она была первой формой семьи, в основе которой лежали не
естественные, а экономические условия [В издании 1884 г. вместо слов
"экономические условия" напечатано: "общественные условия"; конец фразы со
слов "именно победа частной собственности" добавлен Энгельсом в издании
1891 года. Ред.] - именно победа частной собственности над первоначальной,
стихийно сложившейся общей собственностью. Господство мужа в семье и
рождение детей, которые были бы только от него и должны были наследовать
его богатство,- такова была исключительная цель единобрачия, откровенно
провозглашенная греками. В остальном же оно было для них бременем,
обязанностью по отношению к богам, государству и собственным предкам,
которую приходилось выполнять. В Афинах закон предписывал не только
вступление в брак, но и выполнение мужем определенного минимума так
называемых супружеских обязанностей [Последняя фраза добавлена Энгельсом в
издании 1891 года. Ред.].
Таким образом, единобрачие появляется в истории отнюдь не в качестве
основанного на согласии союза между мужчиной и женщиной и еще меньше в
качестве высшей формы этого союза. Напротив. Оно появляется как порабощение
одного пола другим, как провозглашение неведомого до тех пор во всей
предшествующей истории противоречия между полами. В одной старой
ненапечатанной рукописи 1846 г., принадлежащей Марксу и мне, я нахожу
следующее: "Первое разделение труда было между мужчиной и женщиной для
производства детей" [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Ред.]. К
этому я могу теперь добавить: первая появляющаяся в истории
противоположность классов совпадает с развитием антагонизма между мужем и
женой при единобрачии, и первое классовое угнетение совпадает с
порабощением женского пола мужским. Единобрачие было великим историческим
прогрессом, но вместе с тем оно открывает, наряду с рабством и частным
богатством, ту продолжающуюся до сих пор эпоху, когда всякий прогресс в то
же время означает и относительный регресс, когда благосостояние и развитие
одних осуществляется ценой страданий и подавления других. Единобрачие - это
та клеточка цивилизованного общества, по которой мы уже можем изучать
природу вполне развившихся внутри последнего противоположностей и
противоречий.
Старая относительная свобода половых связей отнюдь не исчезла с
победой парного брака или даже единобрачия.

"Старая система брака, введенная в более тесные границы в результате
постепенного вымирания пуналуальных групп, все еще служила той средой,
в которой развивалась семья, и тормозила ее развитие вплоть до первых
проблесков цивилизации... она исчезла, наконец, перейдя в новую форму
гетеризма, которая и в период цивилизации следует за людьми, точно
мрачная тень, лежащая на семье".

Под гетеризмом Морган понимает существующие наряду с единобрачием
внебрачные половые связи мужчин с незамужними женщинами, что, как известно,
процветает в самых различных формах на протяжении всего периода цивилизации
и все более и более превращается в неприкрытую проституцию [Дальнейший
текст до слов: "Гетеризм - это такой же общественный институт" добавлен
Энгельсом в издании 1891 года. Ред.]. Этот гетеризм ведет свое
происхождение непосредственно от группового брака, от той жертвы, ценой
которой женщины, отдаваясь посторонним, покупали себе право на целомудрие.
Отдаваться за деньги было первоначально религиозным актом; это происходило
в храме богини любви, и деньги шли в первое время в сокровищницу храма.
Гиеродулы 157 Анаитис в Армении, Афродиты в Коринфе, а также состоящие при
храмах религиозные танцовщицы Индии, так называемые баядерки (искаженное
португальское bailadeira - танцовщица), были первыми проститутками.
Отдаваться посторонним мужчинам - первоначально обязанность каждой женщины
- стало впоследствии уделом только этих жриц, как бы замещавших всех
остальных. У других народов гетеризм ведет свое происхождение от
предоставлявшейся девушкам до брака половой свободы и, следовательно, также
является пережитком группового брака, только дошедшим до нас другим путем.
С возникновением имущественного неравенства, то есть уже на высшей ступени
варварства, наряду с рабским трудом спорадически появляется и наемный труд
и одновременно как необходимый его спутник профессиональная проституция
свободных женщин наряду с принуждением рабынь отдаваться мужчинам. Таким
образом, наследство, завещанное групповым браком цивилизации, двойственно,
как двойственно, двулико, внутренне раздвоенно, противоречиво и все, что
порождено цивилизацией: с одной стороны - моногамия, а с другой - гетеризм
вместе с его самой крайней формой - проституцией. Гетеризм - это такой же
общественный институт, как и всякий другой; он обеспечивает дальнейшее
существование старой половой свободы - в пользу мужчин. На деле не только
терпимый, но и широко практикуемый, особенно же используемый
господствующими классами, гетеризм на словах подвергается осуждению. Но это
осуждение в действительности направляется не против причастных к этому
мужчин, а только против женщин; их презирают и выбрасывают из общества,
чтобы, таким образом, снова провозгласить, как основной общественный закон,
неограниченное господство мужчин над женским полом.
Но вместе с этим развивается второе противоречие внутри самой
моногамии. Рядом с мужем, скрашивающим свое существование гетеризмом, стоит
покинутая супруга [Эта и предыдущая фразы добавлены Энгельсом в издании
1891 года. Ред.]. Одна сторона противоречия так же немыслима без другой,
как невозможно иметь в руке целое яблоко после того, как съедена его
половина. Однако не таково, по-видимому, было мнение мужчин, пока жены не
вразумили их. Вместе с единобрачием появляются два неизменных, ранее
неизвестных характерных общественных типа: постоянный любовник жены и
муж-рогоносец. Мужчины одержали победу над женщинами, но увенчать
победителей великодушно взялись побежденные. Рядом с единобрачием и
гетеризмом неустранимым общественным явлением сделалось и прелюбодеяние,
запрещенное, строго наказуемое, но неискоренимое. Достоверность
происхождения детей от законного отца продолжала, как и раньше,
основываться самое большее на нравственном убеждении, и, чтобы разрешить
неразрешимое противоречие. Code Napoleon ввел статью 312:

"L'enfant concu pendant le manage a pour pere le mari" - "отцом
ребенка, зачатого во время брака, является муж".

Таков конечный результат трехтысячелетнего существования единобрачия.
Таким образом, в тех случаях, когда индивидуальная семья - остается
верна своему историческому происхождению и когда в ней в силу
исключительного господства мужа противоречие между мужчиной и женщиной
приобретает ясно выраженный характер, эта семья дает нам в миниатюре
картину тех же противоположностей и противоречий, в которых движется
общество, разделенное на классы со времени наступления эпохи цивилизации, и
которые оно не способно ни разрешить, ни преодолеть. Я говорю здесь,
разумеется, лишь о тех случаях единобрачия, когда супружеская жизнь
действительно соответствует установлениям, вытекающим из первоначального
характера этого института, но жена при этом восстает против господства
мужа. Что далеко не все браки протекают так, об этом лучше всех знает
немецкий филистер, который так же не умеет быть господином в своем доме,
как и в государстве; его жена поэтому с полным правом присваивает себе
мужскую власть, которой он не достоин. Зато он воображает, что стоит
гораздо выше своего французского товарища по несчастью, которому чаще, чем
ему самому, приходится куда хуже.
Впрочем, индивидуальная семья отнюдь не везде и не во всякое время
принимала такую классически суровую форму, какую она имела у греков. У
римлян, которые в качестве будущих завоевателей мира обладали более
широким, хотя и менее утонченным взглядом на вещи, чем греки, жена
пользовалась большей свободой и большим уважением. Римлянин считал, что
супружеская верность достаточно обеспечена предоставленной ему властью над
жизнью и смертью его жены. Кроме того, жена могла здесь наравне с мужем при
желании расторгнуть брак. Но наибольший прогресс в развитии единобрачия был
достигнут, несомненно, с вступлением на историческую арену германцев и
достигнут потому, что у них, вероятно ввиду их бедности, моногамия,
по-видимому, в то время еще не вполне развилась из парного брака. Мы
приходим к этому заключению на основании следующих трех обстоятельств,
упоминаемых Тацитом. Во-первых, при всей святости брака,- "они
довольствуются одной женой, женщины живут огражденные целомудрием",- у них
все же было распространено многоженство среди знати и вождей племен,
подобно тому, что мы встречали у американцев, у которых существовал парный
брак. Вовторых, переход от материнского права к отцовскому мог совершиться
у них только незадолго перед этим, так как брат матери - ближайший сородич
мужского пола согласно материнскому праву - еще признавался у них чуть ли
не более близким родственником, чем собственный отец, что также
соответствует точке зрения американских индейцев, у которых Маркс, как он
часто говорил, нашел ключ к пониманию нашего собственного прошлого. И,
в-третьих, женщины у германцев пользовались большим уважением и
значительным влиянием на общественные дела, что стоит в прямом противоречии
со свойственным моногамии господством мужчин. Почти во всем этом германцы
не отличаются от спартанцев, у которых, как мы видели, парный брак также не
был еще полностью изжит [Последняя фраза добавлена Энгельсом в издании 1891
года. Ред.]. Таким образом, и " этом отношении вместе с германцами приобрел
мировое господство совершенно новый элемент. Новая моногамия, развившаяся
на развалинах римского мира в процессе смешения народов, облекла
владычество мужчин в более мягкие формы и дала женщинам, по крайней мере с
внешней стороны, более почетное и свободное положение, чем когда-либо знала
классическая древность. Тем самым впервые была создана предпосылка, на
основе которой из моногамии,- внутри нее, наряду с ней и вопреки ей, смотря
по обстоятельствам,- мог развиться величайший нравственный прогресс,
которым мы ей обязаны: современная индивидуальная половая любовь, которая
была неизвестна всему прежнему миру.
Этот прогресс, однако, был вызван именно тем обстоятельством, что
германцы переживали еще период парной семьи и перенесли в моногамию,
насколько это представлялось возможным, положение женщины, соответствующее
парной семье; он был вызван отнюдь не каким-то легендарным, чудесным
природным предрасположением германцев к чистоте нравов, которое в сущности
сводится к тому, что парный брак действительно свободен от резких
нравственных противоречий, присущих моногамии. Напротив, германцы в период
их переселений, в особенности на юго-восток, к степным кочевникам
Причерноморья, глубоко пали в нравственном отношении и восприняли у
последних, кроме их искусства верховой езды, также и гнусные
противоестественные пороки, о чем определенно свидетельствует Аммиан
относительно тайфалов и Прокопий относительно герулов.
Но если из всех известных форм семьи моногамия была единственной
формой, при которой могла развиться современная половая любовь, то это не
значит, что последняя развилась в ней исключительно или хотя бы
преимущественно как любовь супругов друг к другу. Самая природа прочного
единобрачия при господстве мужа исключала это. У всех исторически активных,
то есть у всех господствующих классов, заключение брака оставалось тем, чем
оно было со времени парного брака,- сделкой, которую устраивают родители. И
первая появившаяся в истории форма половой любви, как страсть, и притом
доступная каждому человеку (по крайней мере из господствующих классов)
страсть, как высшая форма полового влечения,- что и составляет ее
специфический характер,- эта первая ее форма, рыцарская любовь средних
веков, отнюдь не была супружеской любовью. Наоборот. В своем классическом
виде, у провансальцев, рыцарская любовь устремляется на всех парусах к
нарушению супружеской верности, и ее поэты воспевают это. Цвет
провансальской любовной поэзии составляют "альбы" (albas), по-немецки песни
рассвета. Яркими красками изображают они, как рыцарь лежит в постели у
своей красотки, чужой жены, а снаружи стоит страж, который возвещает ему о
первых признаках наступающего рассвета (alba), чтобы он мог ускользнуть
незамеченным; затем следует сцена расставания - кульминационный пункт
песни. Жители Северной Франции, а равным образом и бравые немцы тоже
усвоили этот род поэзии вместе с соответствующей ему манерой рыцарской
любви, и наш старый Вольфрам фон Эшенбах оставил на ту же щекотливую тему
три чудесные песни, которые мне нравятся больше, чем его три длинные
героические поэмы.
Заключение брака в современной нам буржуазной среде происходит двояким
образом. В католических странах родители по-прежнему подыскивают юному
буржуазному сынку подходящую жену, и, разумеется, результатом этого
является наиболее полное развитие присущего моногамии противоречия: пышный
расцвет гетеризма со стороны мужа, пышный расцвет супружеской неверности со
стороны жены. Католическая церковь, надо думать, отменила развод, лишь
убедившись, что против супружеской неверности, как против смерти, нет
никаких средств. В протестантских странах, напротив, буржуазному сынку, как
правило, предоставляется большая или меньшая свобода выбирать себе жену из
своего класса; поэтому основой для заключения брака может служить в
известной степени любовь, как это, приличия ради, постоянно и
предполагается в соответствии с духом протестантского лицемерия. Здесь
гетеризм практикуется мужем не столь энергично, а неверность жены
встречается не так часто. Но так как при любой форме брака люди остаются
такими же, какими были до него, а буржуа в протестантских странах в
большинстве своем филистеры, то эта протестантская моногамия, даже если
брать в общем лучшие случаи, все же приводит только к невыносимо скучному
супружескому сожительству, которое называют семейным счастьем. Лучшим
отражением обоих этих видов брака служит роман: для католического -
французский, для протестантского - немецкий [В издании 1884 года "немецкий
и шведский". Ред.]. В том и другом "он получает ее": в немецком молодой
человек - девушку, во французском муж - пару рогов. Не всегда при этом
ясно, кто из них оказывается в худшем положении. Поэтому-то скука немецкого
романа внушает французскому буржуа такой же ужас, как "безнравственность"
французского романа - немецкому филистеру. Впрочем, в последнее время, с
тех пор как "Берлин становится мировым городом", немецкий роман начинает
менее робко относиться к таким давно хорошо известным там явлениям, как
гетеризм и супружеская неверность.
Но и в том и в другом случае брак обусловливается классовым положением
сторон и поэтому всегда бывает браком по расчету [Дальнейший текст до слов
"Половая любовь может стать правилом" добавлен Энгельсом в издании 1891
года. Ред.]. Этот брак по расчету в обоих случаях довольно часто обращается
в самую грубую проституцию - иногда обеих сторон, а гораздо чаще жены,
которая отличается от обычной куртизанки только тем, что отдает свое тело
не так, как наемная работница свой труд, оплачиваемый поштучно, а раз на
всегда продает его в рабство. И ко всем бракам по расчету относятся слова
Фурье:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Население должно было увеличиваться со все возрастающей быстротой
Родовое имя распространяется также на женщин
С большими шансами на успех
С этой ступени развития мы