<<<     ΛΛΛ     >>>   

цами.) Миролюбивый торговый народ, который в конце концов по сходной цене покупает себе еще и гавань, после того как Пиза ему тоже была продана. Это показательное для всего флорентийского характера событие произошло в 1421 г.
Тогда настал благоприятный момент: "Когда даже Томмазо да Кампо-фрегоза в Генуе (которая только что перед тем, как Пиза путем измены попала в руки флорентийцев, силой овладела обеими ее гаванями: Порто Пизано и Ливорно) остро нуждался в деньгах, чтобы обороняться от своих врагов, флорентийцы предложили ему деньги, если он уступит им обе гавани, и 27 июня 1421 г. сделка состоялась за цену в 100 000 фл.". И тогда, впрочем, ничего путного не вышло из судоходства флорентийцев: около 1500 г. торговые сношения уже снова происходят главным образом на чужих судах, а большей частью по сухому пути. Шерстоторговцы и банкиры уже никак не годятся для судоходства. Во всех судоходных предприятиях заложена - и в особенности была заложена в то время -добрая доля разбойничьего духа, а он был чужд характеру флорентийцев. Это так резко отличает их торговлю от торговли соседних городов. "Если мы бросим взгляд назад на историю флорентийско-египетских взаимоотношений, - заключает, Гейд свое описание, - то от нас не ускользнет тот факт, что конфликты такого рода, как они встречаются у других торговых наций, здесь совершенно не имеют места. Все, как кажется, идет гладко".
И как торговля, так и промышленность: знаменитая флорентийская суконная промышленность, быть может, первая действительно капиталистически организованная промышленность, есть дитя торговли шерстью, следовательно, порождена чисто купеческим духом.
Общественная жизнь в этом городе - только отражение этого торгашеского духа. Как она заставляла страдать своих великих людей, как мучила своих великих художников своим скряжничеством!
И что в этом удивительного, когда власть с XIV столетия попала в руки торговцев шерстью и банкиров. И как бы увенчанием флорентийского духа явилось то обстоятельство, что в конце концов государями этой страны стала семья менял.

Шотландцы

Это флорентийцы севера во всем, что касается их торгашества (то, что в духовной структуре шотландца, кроме того, имеются совершенно иные черты, чем у флорентийца, ничем не меняет справедливости этого сравнения.) Так же, как возвышение Медичи является, пожалуй, единственным в истории случаем, когда банкиры стали государями страны, так, пожалуй, только один раз случилось в истории то, что народ за известную сумму наличных денег продал чужой нации своего короля, как это сделали шотландцы с Карпом. Шотландцы: под этим я разумею "обитателей равнин" (lowlander), в то время как "горцы" (Highlander) обладают не только иным, но прямо-таки противоположным душевным строем.
Совершенно так же, как и флорентийцы, они - хотя и омываются мо-
[80]

рем - далеки от него: они никогда не были нацией мореплавателей большого масштаба. Около середины XVII столетия (в 1656 г.), когда английская Ост-Индская компания обладала флотом в 15 000 т вместимости (в 1642 г.), в то время как уже в 1628 г. флот Темзы насчитывал 7 "индийских" кораблей с 4 200 т, 34 других судна с 7 850 т, крупнейшая шотландская гавань (Лейт) имеет 12 судов с 1 000 т общей вместимости, Глазго имеет 12 судов с 830 т. Денди - 10 с 498 т и т.д. (138). Вплоть до XVIII столетия они, в сущности, не имеют никакого собственного флота; до тех пор они ведут свою заморскую торговлю на кораблях, которые они нанимают у англичан (точь-в-точь как флорентийцы).
Их торговля - посредническая торговля. Они посредничают в товарообмене между хайлендерами и лондонцами (Денди, Глазго), или же они отправляют пойманную ими самими рыбу, или уголь, или шерстяные материи собственного изготовления (lpaiding) в Ирландию, Голландию, Норвегию, Францию и привозят оттуда домой хмель, зерно, муку, масло, дерево и т.д. Но в их душах тлеет могучий инстинкт наживы, который в течение XVI и XVII столетий скрыт под пеплом неслыханного ханжества и (как мы еще увидим) в конце XVII столетия внезапно вспыхивает пламенем и заставляет их стремиться к успешным предприятиям дома и на чужбине.
В каком духе они ведут свои дела, это нам показывает одно изречение шотландской мудрости, которое однажды цитирует Маркс: "Когда вы немного нажили, становится уже легко нажить много; трудность заключается в том, чтобы нажить то немногое".
Это, одним словом, настоящий купеческий дух, это настоящий "дух торгашей", который повсюду просвечивает сквозь их коммерческую деятельность. Один хороший наблюдатель однажды метко описал этот шотландско-флорентийский деловой дух в начале прошлого столетия следующим образом (противополагая его духу ирландских деловых людей) (138а):
«Если бы они - ирландцы - могли путем быстрого coup de main54 достичь пользования меркантильным богатством, они бы, пожалуй, охотно на него решились; но они не могут усесться на треногих конторских стульчиках и сидеть, нагнувшись над пюпитрами и длинными торговыми книгами, чтобы медленно, по кусочкам добывать себе сокровища. Но это вполне дело шотландца. Его стремление достичь вершины дерева также достаточно пылкое, но его надежды менее сангвиничны, чем упорны, и деятельная выносливость заменяет мгновенный огонь...»55
Ирландец скачет и прыгает, как белка, - шотландец спокойно лезет с сука на сук.
"Эта удивления достойная способность шотландца выдвигаться в торговых делах, его исключительная уступчивость по отношению к своим начальникам, постоянная торопливость, с которой он распускает свой парус по всякому ветру, послужили причиной того, что в торговых домах Лондона можно найти не только уйму шотландских клерков, но и шотландцев в качестве компаньонов".
Мы видим: в этом изображении можно было бы смело заменить слово "шотландцы" словом "флорентийцы".
[81]

Евреи

Так как я предполагаю, что читатели знакомы с моей книгой о "Евреях и хозяйственной жизни", я избавляю себя здесь от подробного изображения еврейского делового духа, как он проявляется в еврейском хозяйственном поведении. Я тем более охотно воздерживаюсь от этого изображения, что пришлось бы к тому же повторять то, что я только что сказал об обоих других народах. Ибо: флорентийцы-шотландцы-евреи. Когда Марциан в своих объяснениях Езекиеля о евреях в Римской империи замечает: "До сегодняшнего дня в сирийцах (евреях) живет такое врожденное рвение к делам, что они из-за наживы исходят все земли; и так велика их страсть торговать, что они повсюду внутри Римской империи среди войн, резни и убийств стремятся нажить богатства", - то это попадает в самую точку и характеризует с эпиграмматической краткостью положение евреев в хозяйственной жизни народов: "среди войны, резни и убийств" стараются они нажить богатства, в то время как другие народы стремятся нажить их путем войны, резни и убийств. Без морских сил, без военных сил они возвышаются до положения господ мира посредством тех же сил, которые мы видели в действии в руках флорентийцев: деньги - договоры (это значит: частные .договоры купли) - знание дела. Все предприятия, ими основанные, порождены духом торгашей; все евреи, возвышавшиеся до капиталистических предпринимателей, представляют собой предпринимательский тип купцов; поэтому подобало вспомнить их в этом месте. Остается теперь еще кратко очертить последний тип предпринимателя.

6. Ремесленники

Это, в сущности говоря, внутреннее противоречие: "ремесленник" - тип капиталистического предпринимательства. Но я не нахожу лучшего выражения, чтобы обозначить то, что англичане называют метко "Manufacturer", французы — "Fabricant" в противоположность порожденному купеческим духом "entrepreneur" (139), т.е. выбившегося наверх ремесленного мастера в сфере промышленного производства, который в долголетней, трудной борьбе расширил свое дело в капиталистическое предприятие; человека с мозолистыми руками, с "четырехугольной головой", с грубыми манерами, живущего в старомодной обстановке до серебряной свадьбы, чтобы потом дать архитектору омеблировать свою квартиру в новейшем стиле, потому что так хочет его дочь, которую от носит на руках и которой он дал (недостающее ему) превосходное образование. Это кремни "первого поколения", the self made men56, которые все-таки не выходят за пределы известного среднего размера дела, родоначальники позднейших крупных предпринимателей.
В важных промышленных отраслях, как, например, в машиностроительной промышленности, этот тип прямо-таки составлял правило в самом начале капиталистического развития. Мы находим его, однако, рассеянным почти по всем промышленным отраслям. И в текстильной про-
[82]

мышленности также сыграл роль "суконный фабрикант" (139а). Он был в равной мере распространен во всех странах. В больших городах его можно было найти особенно часто (140). Как бы то ни было, хотя бы только приблизительная оценка численной доли участия, понятно, так же невозможна относительно этого типа, как и относительно любого из остальных.
* * *
То, что мне нужно сказать о духе, которым порожден этот последний предпринимательский тип - тип ремесленника, я могу сказать (в этом месте) в немногих словах, потому что это уже высказано в предшествующем изложении. Именно как сильно ни различаются между собой ремесленник и купец, они все же имеют ряд общих черт: общим даже со спекулятивным предприятием (от которого их в остальном отделяют миры) у них является отвращение в их деятельности от всего насильственного и авторитарного, которое характеризует три первых предпринимательских типа. И ремесленного типа руководитель капиталистического предприятия должен также прежде всего быть "торговцем" в установленном мною смысле: он должен мирным искусством убеждения расчищать себе дорогу в жизни; в искусном заключении большей частью ничем не стесненных договоров со своими поставщиками, со своими рабочими, со своими клиентами состоят для него все возможности наживы. Однако для того чтобы иметь успех, эти предприниматели - это действительно и в отношении "купцов" - должны обладать еще другими способностями, и прежде всего определенными нравственными качествами, которые в этой высокой степени не требуются для остальных типов предпринимателей; они должны, если выразить это в двух словах, уметь считать и копить. Они должны соединить в себе свойства хорошего калькулятора и хорошего отца семейства; совершенно новый "дух" должен в них возникнуть, который потом вселяется и в других предпринимателей и в конце концов образует необходимую составную часть капиталистического духа вообще. О его сущности и о его возникновении мы, однако, должны теперь сначала получить более точные сведения. Следующие главы посвящены ему.
[83]

В том, что мы ныне обозначаем как капиталистический дух, содержится, кроме предпринимательского духа и инстинкта наживы, еще множество других душевных особенностей, из которых известный комплекс я объединяю в понятие мещанских добродетелей. Под ними я разумею все те воззрения и принципы (и им направляемое поведение и поступки), которые вместе составляют хорошего гражданина и отца семейства, солидного и "осмотрительного" делового человека. Говоря иначе, в каждом законченном капиталистическом предпринимателе, в каждом буржуа сидит "мещанин". Как он выглядит, где он появился на свет?
Насколько я усматриваю, в своей законченности "мещанин" нам впервые встречается во Флоренции около конца XIV столетия: в течение треченто он, очевидно, родился. Тем самым уже высказываю, что под "мещанином" я разумею отнюдь не всякого жителя города и не всякого купца и ремесленника, но своеобразное явление, которое еще только развивается из этих: внешне представляющихся мещанами групп, человека с совершенно особенным характером души, для которого мы не имеем лучшего обозначения, чем избранное нами, правда, в кавычках: он - "мещанин", говорим мы еще и ныне, чтобы обозначить тип, а не сословие.
Что привлекает наше внимание как раз во Флоренции, когда мы интересуемся рождением "мещанина", - это обилие свидетельств, которыми мы обладаем, о его существовании в этом городе уже в XV столетии (141). Целый ряд деловых людей и людей, которые, во всяком случае, были близко знакомы с деловой жизнью того времени (а кто же не был знаком с ней в этом Нью-Йорке кватроченто?), оставили нам свои воззрения в ценных мемуарах или назидательных сочинениях, из которых на нас глядит в законченной ясности образ Бенджамина Франклина, ставшего воплощением мещанского принципа. То, что многократно считали возникающим лишь в XVII и XVIII столетиях - принципы упорядоченного мещанского существования со всеми признаками ярко выраженной мелочности и благоприличия, - это уже около 1450 г. составляет жизненную основу в психике флорентийских торговцев шерстью и менял.
Законченным типом "мещанина" кватроченто, чьи сочинения представляют для нас самый ценный источник для того, чтобы составить суждение о характере духа этой наиболее ранней эпохи мещанского мировоззрения, является П.Б. Альберта. От него остались знаменитые книги об управлении семьей (Del govemo della famiglia), в которых в действительности содержится уже все то, что Дефо и Бенджамин Франклин сказали потом по-английски. Но книги о семье Альберти являются для нас еще главным образом потому неоцененным источником, что мы знаем, на-
[84]

сколько они уже в свое время были предметом восхищения и много читались, что они уже вскоре по своем появлении прослыли классическим трактатом, из которого другие отцы семейств делали заимствования в срой хроники и мемуары частью дословно, а частью в выдержках.
Мы поэтому, пожалуй, вправе заключить, что воззрения, излагаемые Альберти в его книгах о семье (хотя они и являются поучающими и назидательными сочинениями), все же разделялись уже широкими кругами и представляют уже проявление общего духа времени, распространенного, конечно, только среди делового мира.
Я привожу поэтому в последующем изложении воззрения и мнения Альберти в их основных чертах и привлекаю заявления других людей того времени только тут и там в качестве дополнения. Я ограничусь, конечно, только теми частями его сочинений, в которых он высказывает свое отношение к хозяйственной жизни, тогда как остальные его жизненные воззрения касаются нас лишь в той мере, поскольку они имеют значение для выработки особого хозяйственного образа мыслей.
Две группы воззрений имеют главным образом для нас значение: те, которые относятся к внутреннему устроению хозяйства, и те, которые предназначены для регулирования отношений хозяйствующих субъектов к клиентам в частности и к внешнему миру вообще. Первый комплекс суждений я объединяю (по основаниям, которые обнаружатся немедленно) под обозначением "святой хозяйственности", второй - под рубрикой "деловой морали".

1. Святая хозяйственность
2.
"Святой" называет Альберти хозяйственность или хорошее ведение хозяйства, или, как еще можно перевести, - "masserizia": "Sancta casa la masserizia" (с. 151). Что он понимает под этой masserizia? Он приводит в разных местах объяснения, которые, однако, не все согласуются между собой. Если мы возьмем это понятие в наиболее широком значении, так что оно обнимает собой все хозяйственные правила, возвещаемые Альберти своим домочадцам, мы получим примерно следующий смысл. Для хорошего хозяйства требуется: 1. Рационализация ведения хозяйства. Хороший хозяин обдумывает ведение хозяйства: "la sollecitudine e curа delle case, cioe la masseriza." (с. 135)., Это означает в отдельности прежде всего то, что он заставляет события хозяйственной жизни переступать порог своего сознания; что он заботится о хозяйственных проблемах, обращает к ним свой интерес; что он не стыдится говорить о них как о чем-то грязном; что он даже хвастается своими хозяйственными делами. Это было нечто неслыханно новое. И именно потому, что это богатые, великие мира сего думали как теперь. Что какой-нибудь мелюзга-носильщик всегда мучился за свои гроши и что мелкий лавочник большую долю своей жизни промаялся за обдумыванием, как свести приход с расходом, - это понятно само собой. Но богатый, большой человек! Человек, который может столько же и еще больше потреблять, чем les seudneurs53 прошлого времени, - и он, этот
[85]

человек, делал проблемы ведения хозяйства предметом своего размышления!
Я осмотрительно говорю: проблемы ведения хозяйства. Другие проблемы, вдающиеся в область хозяйствования, были рационализированы уже и прежде: мы уже видели, что в каждом предприятии более крупного размаха хорошо продуманный план находит себе полное осуществление, что невозможно без основательного продумывания, без дальнозоркой постановки соотношений целей и средств, коротко говоря - без основательной рационализации. Но теперь речь шла главным образом о том, чтобы рационализировать ведение хозяйства, под которым я в основе разумею установление разумного соотношения между доходами и расходами, следовательно, особого рода искусство экономии.
Поставить проблему означало, однако, в то же время разрешить ее в совершенно определенном смысле; этот смысл, это новое понимание хорошего ведения хозяйства не могло прежде всего означать ничего иного, как принципиальный отказ от всех правил сеньорального устроения жизни. Хозяйство сеньора было, как мы видели, расходным хозяйством: столько-то было ему нужно для ведения подобающего общественному положению образа жизни, а столько-то он проматывал и растрачивал; следовательно, он должен был иметь столько же доходов. Это расходное хозяйство превращается теперь в приходное хозяйство. Верховное правило, которым Альберти, разюмируя, заключает третью, содержащую хозяйственную философию книгу своего трактата, последние слова вообще в сочинении Пандольфини, альфа и омега всякого хорошего искусства экономии, credo каждого доброго "мещанина", девиз нового, занимавшегося тогда времени, квинтэссенция мировоззрения всех отдельных людей: все это заключено в наставлении (142):
"Удержите это в памяти, сыновья мои: никогда не давайте вашим расходам превысить вйши доходы".
Этим наставлением был заложен фундамент мещанско-капиталистического ведения хозяйства. Ибо, следуя этому наставлению, рационализация превратилась в:
2. Экономизацию ведения хозяйства. Не принудительно, а добровольно; ибо эта экономизация относилась не к частным хозяйствам маленьких людей, где "голод - повар" божьей милостью, но опять-таки к богатым. Это и было неслыхано, ново, чтобы кто-нибудь имел средства и все-таки их рассчитывал. Ибо немедленно к тому принципу: не расходовать больше, чем имеешь дохода, присоединился высший: расходовать меньше, чем имеешь дохода: копить. Идея сбережения явилась в мир! И опять-таки не вынужденного, а добровольного сбережения, сбережения не как нужды, а как добродетели. Бережливый хозяин становится теперь идеалом даже богатых, поскольку они сделались мещанами. И такой Джио-ванни Руччелаи, человек, имевший состояние в сотни тысяч, присваивает себе изречение своего земляка, сказавшего, что "грош, сбереженный им, принес ему больше чести, чем сто израсходованных" (143). Не обстановка сеньора делает честь деловому человеку, но то, что он содержит в порядке свое хозяйство (144). Бережливость пользуется теперь таким уважени-
[86]

ем, она в такой степени возводится в единственную хозяйственную добродетель, что понятие "masserizia", т.е. хозяйственности, часто прямо отождествляется с понятием бережливости. Два-три места из книг Альберти о семье покажут, какое центральное значение приписывали тогда бережливости.
Прежде всего теперь постоянно высказывается в тысяче вариантов та мысль, что богатыми делаются не только тем, что много наживают, но также и тем, что мало расходуют; бедными, наоборот, - тем, что живут расточительно (145) (все время кидая взгляд на расточительных сеньоров): "как смертельного врага остерегайтесь излишних расходов"; "всякий расход, который небезусловно необходим (molto necessaria), может быть сделан только в порядке сумасшествия (da pazzia)"; "насколько плохая вещь расточительность, настолько хороша, полезна и достойна похвалы бережливость"; "бережливость не вредит никому, она приносит пользу семье"; "бережливость - свята". "Знаешь ты, какие люди мне больше всего нравятся? Те, которые расходуют свои деньги только на самое необходимое, и не больше; излишек они откладывают; таких я называю бережливыми, добрыми хозяевами (massai)" (146).
Другой раз учитель отзывается о "massai" так: "Massai, т.е., скажем мы, "добрые хозяева", - это те, которые соблюдают меру между "слишком много" и "слишком мало". Вопрос: Но как узнать, что слишком много, а что слишком мало? Ответ: Легко, с мерилом (misura; Пандольфини, 54, вставил здесь слово "ragione") в руке. Вопрос: Я хотел бы знать, что это за мера? Ответ: Это легко сказать: никакой расход не должен быть больше, чем это абсолютно необходимо (che dimandi la necessita) и не должен быть меньше, чем это предписывает благоприличие (onesta)» (147).
Альберти набрасывает также схему порядка относительной важности отдельных расходов:
1. Расходы на пищу и одежду: они необходимы;
2. Другие расходы; из них:
а) некоторые также необходимы; это те, которые, если не будут сделаны, могут повредить значению в обществе, реноме семьи: это расходы на поддержание дома, сельской виллы и делового помещения в городе (botegga);
б) другие, которых, правда, можно и не делать, но которые все же по существу не являются предосудительными: если их делают, то наслаждаются, если их не делают, то не терпят никакого ущерба; сюда относятся расходы^а упряжку, на книги, на роспись лоджии и т.д.;
в) наконец, существуют расходы, которые вполне заслуживают осуждения, которые являются сумасшедшими (pazze): это расходы на людей, на пропитание клиентелы (опять скрытая злоба на все сеньориальное: такая свита хуже диких зверей!) (148).
Необходимые расходы следует делать как можно скорее; ненеобходимые следует откладывать как можно дольше. "Отчего? - спрашивают ученики учителя. - Мы хотели бы услышать твои основания, так как мы знаем, что ты не делаешь ничего без самого зрелого размышления (nulla fate senza optima ragione)". "Оттого, - отвечает Джианоццо, - что желание
[87]

сделать расход, если я его отложу, у меня, возможно, пройдет и я тогда сберегу эту сумму; если же это желание у меня не пройдет, я все же буду иметь время поразмыслить, как бы мне достать желаемое самым дешевым путем" (149).
Но в законченную экономизацию хозяйства (и жизни) входит не только сбережение (его можно было бы назвать экономией материи), но также и полезное распределение деятельности и целесообразное использование времени, входит то, что бы можно было обозначить как экономию сил. Ее и проповедует наш учитель с убедительностью и настойчивостью. Настоящая masserizia должна распространяться на хозяйственное обращение с тремя вещами, которые нам принадлежат:
1. На нашу душу.
2. Наше тело.
3. Прежде всего! - на наше время.
Хозяйственное обращение означает полезное и приличное использование: "Всю мою жизнь я тружусь, чтобы делать полезные и честные дела" (149а), но прежде всего означает использование вообще: "Я использую мое тело, мою душу и мое время не иначе, как разумным образом. Я стремлюсь как можно больше от них сохранить и по возможности ничего не потерять" (150). Но самое главное - избегайте праздности. Два смертельных врага - это расточительность и праздность. Праздность губит тело и дух (151). От праздности происходят бесчестие и позор (disonore et infamia). Душа праздных людей всегда была местом зарождения всех пороков. Нет ничего столь вредного, столь губительного (pestifero) для общественной и для частной жизни, как праздные граждане. Из праздности возникает пышность (lascivia), а их нее - презрение к законам и т.д. (152).
Когда ученики однажды жалуются, что они ведь не смогут запомнить все мудрые поучения учителя и следовать им, он замечает: напротив, если только они правильно распределят свое время: "Кто умеет не терять время, тот сможет делать почти всякое дело; а кто умеет хорошо употреблять свое время, тот скоро овладеет любой деятельностью".
Джианоццо дает потом сам указания, как лучше всего можно распределить и использовать свое время: "Чтобы не потерять ничего от столь драгоценного блага, как время, я ставлю себе такое правило: никогда я не празден, я избегаю сна и ложусь только тогда, когда я падаю от утомления... Я поступаю, следовательно, так: я избегаю сна и праздности тем, что я предпринимаю что-либо. Чтобы в добром порядке совершить все то, что должно быть совершено, я составляю себе утром, когда я встаю, план распределения времени: что должен я сегодня сделать? Много дел; я перечислю их, думаю я, и каждому потом назначу его время: это я сделаю сегодня утром, это - после обеда, то - сегодня вечером; и, таким образом, совершаю я свои дела в добром порядке, почти без труда... Вечером, перед тем как лечь отдыхать, я передумываю все, что я сделал... Я предпочитаю потерять сон, чем время" (154).
И так далее в бесконечных повторениях (которые еще не свидетельствуют о настоящей экономизации речи!).
[88]

Что, однако, опять-таки является главным для делового человека? Прилежание и старательность - источник богатства: "Доходы растут, так как с расширением дел увеличивается и наше прилежание, и наш труд" (155).
Для завершения еще, быть может, страдающей пробелами картины, которую эти выдержки из нашего лучшего источника дают о духе флорентийского "мещанина" в XV столетии, я хочу привести здесь еще живое изображение, которое набрасывает нам один остроумный писатель о родственниках Леонардо да Винчи и которое, как по мерке, вставляет их в рамку, оставленную нам письменными памятниками (156).
"Особенное сокрушение по поводу распространявшихся в то время слухов об его безбожии высказал брат Лоренцо, почти мальчик по летам, но уже деловитый - ученик Савонаролы, "плакса", добродетельный и скопидомный лавочный сиделец флорентийских шерстяников. Нередко заговаривал он с художником при отце о христианской вере, о необходимости покаяния, смиренномудрия, о еретических мнениях некоторых нынешних философов и на прощание подарил ему душеспасительную книжку собственного сочинения".
"Теперь, сидя у камина в старинной комнате, вынул Леонардо эту книжку, исписанную мелким, старательным лавочным почерком:
"Книга Исповедальная, сочиненная мною, Лоренцо ди Сэр-Пьеро да Винчи, флорентийцем, посланная Наине, невестке моей, наиполезнейшая всем исповедаться в грехах своих желающим. Возьми книгу и читай, когда увидишь в перечне свой грех, записывай, а в чем неповинен, пропускай, оное будет для другого пользительно, ибо о таковой материи, будь уверен, даже тысячи языков всего не могли бы пересказать".
Следовал подробный составленный юным шерстяником с истинною торговою щепетильностью перечень грехов и восемь благочестивых размышлений, "кои должен иметь в душе своей каждый христианин, приступая к таинству исповеди".
С богословскою важностью рассуждал Лоренцо, грех или не грех носить сукна и другие шерстяные товары, за которые не уплачены пошлины. "Что касается души, - решал он, - то таковое ношение чужеземных тканей никакого вреда причинить не может, ежели пошлина неправедна. А посему да не смущается совесть ваша, возлюбленные братья и сестры мои, но будьте благонадежны. А если кто скажет: Лоренцо, на чем ты утверждаешься, полагая так о заграничных сукнах? - я отвечу: в прошлом, 1499 г., находясь по торговым делам в городе Пизе, слышал в церкви Сан-Микеле проповедь монаха ордена св. Доминика, некоего брата Зано-би, с удивительным и почти невероятным обилием ученых доказательств утверждавшего то самое о заграничных сукнах, что и я ныне".
В заключение все с тем же унылым, тягучим многословием рассказывал он, как дьявол долго удерживал его от написания душеполезной книги, между прочим, под предлогом, будто бы он, Лоренцо, не обладает потребною к сему ученостью и красноречием и что более приличествует ему, как доброму шерстянику, заботиться о делах своей лавки, нежели о писании духовных книг. Но, победив искушения дьявола и придя к за-
[89]

ключению, что в этом деле не столь научные познания и красноречие, сколь христианское любомудрие и богомыслие потребны, - с помощью Господа и Приснодевы Марии окончил он "книгу сию, посвящаемую невестке Наине, так же как всем братьям и сестрам во Христе".
Леонардо обратил внимание на изображение четырех добродетелей христианских, которые Лоренцо, быть может, не без тайной мысли о брате своем, знаменитом художнике, советовал живописцам изображать со следующими аллегориями: Благоразумие - с тремя лицами в знак того, что оно созерцает настоящее, прошлое и будущее; Справедливость - с мечом и весами; Силу - облокотившеюся на колонну; Умеренность - с циркулем в одной руке, с ножницами в другой, "коими обрезает и пресекает она всякое излишество".
От книги этой веяло на Леонардо знакомым духом того мещанского благочестия, которое окружало детские годы его и царило в семье, передаваемое из поколения в поколение.
Уже за сто лет до его рождения родоначальники дома Винчи были такими же честными, скопидомными и богобоязненными чиновниками на службе флорентийской общины, как отец его Сэр-Пьеро. В 1339 г. в Деловых записях впервые упоминался прапращур художника, нотарий Синьории, некий Сэр-Гвидоди-Сэр-Микеле да Винчи. Как живой встал перед нами дед Антонио. Житейская мудрость деда была точь-в-точь такая же, как мудрость внука, Лоренцо. Он учил детей не стремиться ни к чему высокому — ни к славе, ни к почестям, ни к должностям государственным и военным, ни к чрезмерному богатству, ни к чрезмерной учености.
"Держаться середины во всем, - говаривал он, - есть наиболее верный путь".
Леонардо помнил спокойный и важный старческий голос, которым преподавал он это краеугольное правило жизни - середину во всем.
- О, дети мои, берите пример с муравьев, которые заботятся сегодня о нуждах завтрашнего дня. Будьте бережливы, будьте умеренны. С кем сравню я доброго хозяина, отца семейства? С пауком сравню его в сосредоточии широко раскинутой паутины, который, чувствуя колебание тончайшей нити, спешит к ней на помощь.
Он требовал, чтобы каждый день к вечернему колоколу Ave Maria все члены семьи были в сборе. Сам обходил дом, запирал ворота, относил ключи в спальню и прятал под подушку. Никакая мелочь в хозяйстве не ускользала от недремлющего глаза его: сена ли мало задано волам, светильня ли в лампаде чересчур припущена служанкою, так что лишнее масло сгорает, - все замечал, обо всем заботился. "Но скаредности не было в нем. Он сам употреблял и детям советовал выбирать для платья лучшее сукно, не желая денег, ибо оно прочнее, - реже приходится менять, а потому одежда из доброго сукна не только почетнее, но и дешевле.
Семья, по мнению дела, должна жить, не разделяясь, под одною кровлею. "Ибо, - говорил он, - когда все едят за одним столом - одной скатерти, одной свечи хватает, а за двумя - нужно две скатерти и два огня; когда греет один очаг, довольно одной вязанки дров, а для двух - нужны две, - и так во всем".
[90]

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Справедливость nbsp правдивость образом
Спокойствие духа nbsp правдивость образом
Мы нашли при анализе психики современного экономического человека
социолога Зомбарт В. Буржуа Этюды по истории духовного развития современного экономического человека 13 человек
И даже тот теоретический исследователь среды