<<<     ΛΛΛ     >>>   

Во-первых, образец политической легитимизации, символизируемой институтом императорской власти, обладает внутренне присущей ему нестабильностью. В отличие от структуры высшей власти в других современных обществах, в Японии она не искала обоснования непосредственно в какой-нибудь великой исторической религии — христианстве, конфуцианстве, буддизме или в каком-то их побочном продукте вроде марксизма. Структура власти в Японии покоится на историко-этническом базисе, не обладающем собственной внутренней обобщенной ориентацией, на основе которой можно было бы уверенно предсказывать вероятную тенденцию социального развития 34 . Последствия напряженностей, возникающих в ходе рационализации, неизбежной в условиях современности, для Японии остаются неопределенными, хотя дело может идти и к становлению конституционной монархии англо-скандинавского типа. Во-вторых, у Японии нет твердо институциона-лизированной правовой системы в западном смысле 35 . Даже в последнее время японские правовые институты кажутся гораздо слабее, чем, скажем, в дореволюционной России. Острые конфликты интересов, присущие быстрой модернизации, должны соответственно сдерживаться во многом с помощью политических методов, а не путем формального судопроизводства, а также с помощью неформального регулирования, в определенной степени незави-

34 См .: Eisenstadt S.N. The Mclver lecture: Transformation of social, political and cultural orders in modernization//American Sociological Review. 1965. Vol. 30. October. P. 659-673.

33 Rabinowitz R. W. The Japanese lawer/Unpubl. doctoral dissertation. Harvard Univ ., 1956.

181

симого от политики. Таким образом, политический процесс в Японии неизбежно и необычайно сильно отягощен бременем интеграции.

Эти соображения заставляют думать, что Япония менее других современных обществ предрасположена к стабильности. И все же эта страна, вне сомнения, проделала длинный путь в направлении промышленной, демократической и образовательной революций и являет собой первый значимый пример относительно полной модернизации большого и совершенно незападного общества. Опыт ее развития поэтому ставит множество самых общих вопросов о будущем единой системы современных и становящихся современными обществ.

«Империалистическая» стадия во взаимоотношениях западных обществ с остальным миром была переходной. Движение к модернизации сегодня охватило весь мир. В частности, элиты большинства немодернизованных обществ воспринимают важнейшие ценности современности, в основном ценности, касающиеся экономического развития, образования, политической независимости и некоторых форм «демократии». Хотя институционализация этих ценностей остается и еще долго будет оставаться неравномерной и чреватой конфликтами, стремление к модернизации в незападном мире, вероятнее всего, не прервется. Ожидать какого-то ясного исхода нынешнего постимпериалистического брожения придется еще очень долго. Но бремя доказательства лежит на тех, кто утверждают, что в течение следующих двух веков в той или иной части мира произойдет консервация какого-то явно несовременного типа общества, хотя вариации внутри современного типа общества, скорее всего, окажутся многообразными.

Перспективы успешной модернизации незападных обществ представляют собой настолько сложный вопрос, которым занималось такое множество специалистов, что лучше всего ограничиться здесь лишь двумя замечаниями. Во-первых, упадок колониальных империй и жесткие границы внутри современной системы, порожденные холодной войной, создали благоприятные условия для возникновения блока, называемого «третьим миром», в качестве стабилизирующего фактора процесса мировой модернизации. Он может стать классическим примером tertius gaudens . Во-вторых, в той мере, в какой Япония достигнет успешной модернизации и стабилизации, утвердив себя преимущественно интегратив-ным обществом, она сможет занять позицию первостепенной важности, став моделью для модернизующихся незападных обществ и фактором, уравновешивающим различные силы в международных делах.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

Сложная проблема перспективы возникает, когда исследование (как в данной книге) охватывает несколько столетий, заканчиваясь обсуждением насущных сегодняшних проблем в обществах, в жизни которых участвуют и автор, и его читатели. Эта проблема становится особенно явной при рассмотрении конфликтов и напряженностей в последней части пятой главы и при выдвижении доводов в пользу особого внимания к американскому обществу в начале шестой главы. В этих местах книги нагляднее, чем в других, видны трудности объективного отбора проблем и явлений из запутанного клубка текущих событий при неполноте информации о них, при существующем к тому же в соответствующих областях социальной науки значительном разбросе мнений, многие из которых можно отнести к разряду «идеологических».

Посему лучшая стратегия сохранения объективности заключается в стремлении к состыковке используемой в этом исследовании теоретической схемы, заведомо компаративистской и эволюционной, с предъявленными эмпирическими фактами, отобранными для подтверждения теоретических толкований. Конечно, важно не упускать из виду, что данное сочинение и предшествующее ему задумывались как единое целое. Чем продолжительнее временной отрезок и шире диапазон сравнений, в рамках которых подвергается эмпирической проверке такого рода аналитическая схема, тем вероятнее, что выделяемые конкретные характеристики и тенденции развития окажутся как эмпирически, так и теоретически значимыми.

Представляется, что эта перспектива в основном не выходит за пределы веберовских взглядов как на общий характер социокультурной эволюции, так и на природу современного общества. Однако читатель , знакомый с работами М . Вебера , должен иметь в

1 Parsons T Societies Evolutionary and comparative perspectives Englewood Cliffs (N J ) Prentice-Hall, 1966

183

виду, что эта книга не является просто попыткой «осовременить Вебера»; в ней имеются существенно иные акценты в интерпретации структур и тенденций. Подписался бы Вебер под этими рассуждениями, если бы прожил еще полвека и был знаком с общественными событиями и научными достижениями этого периода, мы, естественно, знать не можем. Но мы целиком согласны с Ве-бером в том, что развитие того, что он называл западным обществом, в современную эпоху обладает «универсальной» значимостью для человеческой истории, а также с вытекающим из этого положения суждением, что развитие это носит не произвольный, а определенным образом направленный характер.

Эта направленность представляет собой одну из трех составляющих концепции о том, что современные общества образуют некую единую систему. Вторая составляющая этой концепции — это утверждение о едином происхождении современного типа общества, выдвинутое Вебером и более или менее пространно обсужденное нами во Введении. Третья составляющая, а именно тот смысл, в котором современная система предстает как дифференцированная система (нескольких) обществ, нуждается, однако, в дополнительном разъяснении.

Во второй главе мы обратили особое внимание на то, что уже в феодальные времена европейская система была внутренне дифференцированной по функциональным направлениям. Эта дифференциация сильно продвинулась к XVII в. и вместе с расширением системы за ее первоначальные границы сохранилась до наших дней. С определенной точки зрения более позднее развитие в этом направлении — раздел между преимущественно католическими и преимущественно протестантскими областями, между этнически и лингвистически различающимися «нациями» и политически независимыми государствами — подразумевало «дезинтеграцию» средневекового единства западного христианского мира, существовавшего под эгидой церкви и Священной Римской империи. Но этот процесс не состоял в одной только дезинтеграции; для системы в целом он имел и позитивное значение. Такая дифференциация явилась одним из главных вкладов в способность системы не только инициировать значительные эволюционные перемены, но и создать условия для их институционализации. Несмотря на фрагментацию, Запад в течение всего занимающего нас периода оставался регионом с общей культурой, основанной на христианской религиозной традиции и на основе того, что она наследовала от Израиля и классической Греции, причем последнее приобрело самостоятельное значение как через институциональное наследие Рима, так и через воссоздание в эпоху Ренессанса. Будучи убеж-

184

денными в важности этого общего наследия, мы и посвятили ему так много места в этой главе.

В этих общих рамках, включавших в себя еще очень частично и не прочно институционализированный общий политический порядок, выделенные нами инновации получали определенный «резонанс» в тех частях системы, которые были отдалены от основной магистрали ее общего развития. Так, английское обычное право можно связать не только с возрожденными традициями римского права в собственном наследии Англии, но и с традициями протестантизма на континенте — в конце концов, Кальвин был французом, а Лютер — немцем. Английское джентри можно представить как разновидность более общих образцов европейской аристократии, а экономическое развитие Англии и Голландии — как продолжение развития Северной Италии и пояса вольных городов вдоль Рейна. В культурной области характерны четко прослеживаемые связи между итальянской наукой, представленной Г. Галилеем, и английской, представленной И.Ньютоном, а в философии — между французом Р. Декартом, англичанином Т. Гоббсом и немцем Г.В.Лейбницем.

В последней главе мы говорили об «американизации» Западной Европы в нынешнем столетии, являющейся еще одним примером такого рода взаимодействия. Американское наследие является, конечно, в основе своей европейским, хотя и не полностью и в модифицированной форме. Но Соединенные Штаты остались частью одной с Европой системы и со своей стороны оказали на остальную ее часть влияние.

Конечно, здесь было достаточно конфликтов, «окраинного» примитивизма и отставания некоторых устарелых частей системы от передовых. Примером могут служить некоторые проявления контрреформации, а также отдельные проявления английской и французской «отсталости» в промышленной организации, если сравнивать с Соединенными Штатами. И наоборот, вплоть до нынешнего поколения многие культурные европейцы смотрели на Соединенные Штаты как на какое-то в культурном отношении неотесанное и провинциальное общество 2 .

2 Можно привести пример из личной биографии. Сорок лет назад я был студентом в Германии, и как-то на танцевальном вечере молодая дама спросила меня, почему я выбрал местом обучения Германию. Мой ответ, что мне интересно познакомиться с немецкой (академической) культурой, она поняла так, будто « Bei Ihnen gibt es wohl keinc Wissenschaft ». ( Ax да, я вроде бы слышала, что у вас там вообще нет никакой науки.) Такой взгляд даже тогда вызывал у меня возмущение, сегодня же вряд ли кто-нибудь станет его серьезно отстаивать.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Образец муниципальной организации

Направлениями рассмотрения проблемы рациональности
162 привилегия 56