<<<     ΛΛΛ     >>>   

Результатом этой сложной серии исследований была «Структура социального действия», опубликованная в 1937 г ., но законченная в первом варианте (хотя и существенно переработанном впоследствии) почти двумя годами раньше 3 . Книга была представлена как исследование идей разных авторов о современном социоэкономическом по-

3 Первое, что я фактически занес на бумагу для этой книги, касалось ранних эмпирических работ Дюркгейма, связанных с феноменом разделения труда и с его впоследствии знаменитым исследованием о самоубийстве (глава 8) [3|.

210

рядке, капитализме, свободном предпринимательстве и т.д. и одновременно как анализ теоретической конструкции, на базе которой эти идеи и интерпретации формировались. В этом отношении исходная предпосылка книги состояла в том, что четверо названных авторов (а они не стояли особняком) в чем-то сходились, что, в сущности, было единой концептуальной схемой. В интеллектуальном климате того времени такой подход никоим образом не был простым выражением здравого смысла — напротив, по мере его развертывания полученные результаты удивляли даже меня самого 4 .

Чтобы прийти к такому заключению, мне понадобилось три источника для размышления. Первый — это, конечно, тщательное, критическое изучение весьма обширного массива нужных текстов-первоисточников, а также комментаторской литературы, хотя большая часть последней была, как правило, более чем бесполезной. Вторым было развитие теоретической схемы, пригодной для истолкования этих материалов. Наконец, третий источник в некотором смысле питал второй. Он содержал своеобразную ориентацию философии науки, о которой надо сказать несколько слов.

Всякий, кто претендовал на известную утонченность в интеллектуальной деятельности, задолго до 20-х годов, когда эти проблемы стали занимать меня, развивал ту или иную концепцию о природе и условиях эмпирического знания и особенно о природе и роли теории в этом знании. Я был вовлечен в круг таких проблем частично через прослушанные курсы эмпирических наук, особенно биологии, а частично через философию, включая, как я уже упомянул, интенсивный курс по «Критике чистого разума» И. Канта 5 . Гейдельберг-ский опыт повел меня значительно дальше, особенно в познании проблем, поднятых « Wissenschaftslehre » (нау-коучением) М. Вебера. Среди них самыми заметными были, во-первых, проблемы, тяготеющие к немецким историческим традициям и, следовательно, к обсуждению статуса обобщенных, генерализованных теоретических понятий

4 Так, например, П. Сорокин, чьи «Современные социологические теории» были в 30-х годах наиболее широко известным компендиумом в этой области, рассматривал Парето, Дюркгейма и Вебера как представителей совершенно разных школ и ни разу не упомянул о какой-либо теоретической связи между ними.

3 Ретроспективно мне кажется теперь, что тот опыт был (даже независимо от содержательной весомости Канта для моей проблематики) чрезвычайно важным тренингом для всей моей последующей работы. Он был подкреплен и усилен семинаром и устным экзаменом по той же книге у Карла Ясперса в Гейдельберге в 1926 г . Значение этого опыта кроется в самом факте, что я повторно и подробно изучал великую книгу, плод великого ума, пока не добился определенного уровня самостоятельной оценки ее вклада в науку, не удовлетворяясь множеством очередных весьма поверхностных комментариев к ней. Этот опыт сослужил мне хорошую службу в адекватном осмыслении концепций тех авторов, чьи методологические подходы я пытался синтезировать.

211

в социальных и культурных дисциплинах, и, во-вторых, вопросы о месте толкования субъективных смыслов и мотивов в анализе человеческого действия — все то, что немцы называли проблемой Verstehen (проблемой понимания).

Возвратясь в Соединенные Штаты, я нашел бихевиоризм столь распространенным, что всякого, кто верил в научную общезначимость толкования субъективных состояний сознания, часто считали до глупости наивным. В равной степени господствовала установка, которую я назвал «эмпирицизмом», а именно мнение, согласно которому научное знание — это полное отражение «реальности вне нас» и любое проведение отбора незаконно.

Вебер же настаивал на неизбежности и познавательной достоверности научной процедуры отбора данных из доступной фактической информации. Важность аналитической абстракции усиленно подчеркивал и Хендерсон в своей формуле: «Факт есть высказывание об опыте в категориях концептуальной схемы» [13]. По моему мнению, эта установка достигла кульминации в работах А. Н. Уайтхеда, особенно в его книге «Наука и современный мир», включая блестящее обсуждение «обманчивости неуместной конкретности» [54]. Через такие источники я и пришел к своей концепции, которую назвал «аналитическим реализмом» и которая описывала вид интересовавшей меня теории как абстрактный по природе, но никоим образом не «фиктивный» в смысле Ханса Файхингера [52]. Это определение казалось мне применимым, в частности, к трактовке статуса экономической теории у Шумпетера и Парето. Мне также очень помогли разнообразные писания Джеймса Конанта о природе науки, особенно о роли теории.

Со всем этим была тесно связана концепция «системы». Шумпе-тер и Уайтхед сыграли важную роль в формировании основ этого понятия, но, думаю, оно окончательно сложилось прежде всего под влиянием Парето и Хендерсона. Как не уставал повторять Хендерсон, Парето использовал модель системы, заимствованную им из теоретической механики, но попытался применить ее и к экономике, и к социологии. Отсюда утверждение Хендерсона, что, возможно, самый важный вклад Парето в социологию — это его концепция «социальной системы», которую я воспринял так серьезно, что позднее использовал указанное словосочетание как название своей книги.

Собственная первичная модель Хендерсона, которую он достаточно подробно объяснил в книге «Общая социология Парето», была моделью физико-химической системы [12]. Он, однако, соотносил
ее с биологическими системами. Хендерсон был большим поклонником Клода Бернара И в свое время написал предисловие к английскому переводу его «Экспериментальной медицины» [7]. Их центральной идеей была идея «внутренней среды» и ее стабиль-
212

ности. Это вплотную приближалось к идее У. Каннона о гомеоста-тической стабилизации физиологических процессов и к моим собственным представлениям, вынесенным из соприкосновения с биологией [8] 6 .

Таким образом, уже в те ранние годы была заложена определенная основа для перехода от понятия системы, используемого в механике, и понятия физико-химической системы, проясненного Хен-дерсоном, к пониманию особого характера «живых систем». Это было важно для более поздней фазы моего интеллектуального развития, которую обычно называют «структурно-функциональной» и которая высшее свое выражение нашла в моей книге «Социальная система» [24]. На дальнейшие мои шаги повлияла постоянно действующая Конференция по теории систем, работавшая приблизительно с 1952 по 1957 г . под руководством доктора Роя Грин-кера в Чикаго. Среди нескольких участников, чьи идеи оказались для меня важными, выделялся биолог, специалист по социальным насекомым Алфред Эмерсон. Все, что он говорил, а также некоторые из его работ в значительной мере способствовали укреплению моей склонности к гомеостатической точке зрения Каннона. Однако его выступления ориентировали меня и, думаю, других в направлении тогда только зарождавшихся концепций кибернетического контроля не только в живых системах, но и во многих системах иных родов. Позднее это стало ведущей темой моих научных исследований.

Наконец, Эмерсон выдвинул особенно плодотворную для меня концепцию, во многом закрепившую мое убеждение в существований фундаментальной непрерывности между живыми системами органического мира и системами человеческого социокультурного мира 7 . Это была идея функциональной эквивалентности гена и, как он говорил, «символа». Вероятно, можно иначе сформулировать все это как проблему генетической конституции вида и организма и культурного наследия социальных систем. С некоторых пор такой подход приобрел для меня фундаментальное теоретическое значение.

6 В дискуссии на конференции в Белладжио, когда я впервые представлял это эссе, был поднят вопрос о серьезности моего обращения к биологии Я был чрезвычайно доволен, когда профессор Курт Штерн сказал: «Позвольте мне коротко указать на одну черту Амхерста, которая не каждому известна. В Амхерсте биологию преподавали на очень высоком, даже аспирантском уровне, хотя Амхерст и не присуждал докторских степеней. Там были блистательные люди, и, вероятно, их влияние и должно быть сильнее, чем в любом другом колледже с хорошими, но менее выдающимися профессорами, куда мог бы поступить профессор Парсонс».

7 Здесь следует напомнить, что обществоведы были вынуждены прибегать к изобретательности и тратить много энергии на отражение поползновений к незаконному и преждевременному биологическому «редукционизму».

213

ДЕЛА ЛИЧНЫЕ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ

Книга «Структура социального действия» [23] стала главным поворотным пунктом в моей профессиональной карьере. Ее основное свершение — доказательство идейной конвергентности четырех ученых, которым была посвящена книга, — сопровождалось прояснением и развитием моих собственных мыслей о состоянии западного общества, которое было в центре их внимания. Западное общество, которое можно обозначить как капитализм, или как свободное предпринимательство, а с политической стороны как демократию, явно было тогда в состоянии кризиса. Русская революция и появление первого социалистического государства, контролируемого коммунистической партией, входили в сферу моих постоянных интересов со времен студенчества. Фашистские движения влияли на мои дружеские связи в Германии. Меньше чем через два года после публикации этой книги началась вторая мировая война и, наконец, к этому времени мир испытал на себе великий экономический кризис 1929—1930 гг. с его неисчислимыми последствиями для всего мира.

Мои личные проблемы были обусловлены ростом семьи 8 (трое детей, рожденных с 1930 по 1936 г .) и трудностями обретения достойного положения на профессиональном поприще. Хотя тогдашняя ситуация не вполне сравнима с теперешней, но даже и тогда было аномально, что я оставался на должности самого рядового преподавателя девять лет — первые четыре года на факультете экономики и последние пять на новообразованном факультете социологии. Я имел .несчастье служить под началом не симпатизирующих мне руководителей: в экономике — покойного X . Бербанка, в социологии — П.А. Сорокина. Мое продвижение на уровень ассистента состоялось только в 1936 г ., и не по инициативе Сорокина, а (поименно) Э.Ф. Гея, Э. Б. Уилсона и Л. Хендерсона, которые все были «внештатными профессорами» факультета социологии. Первый вариант «Структуры социального действия» к тому времени уже существовал и был известен начальству и всем ведущим преподавателям.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

чем в обобществлении средств производства
Династия 99 голландия 73
Восточное пограничье было в целом наиболее феодализиро-ванной частью европейской системы

187 вторая мировая 170