<<<     ΛΛΛ     >>>   

Теория игр основывается в своей сущности на договоренности игроков или союзов игроков, каждый из которых стремится разработать стратегию для достижения своих целей, исходя из предположения, что его противники, как и он сам, используют лучшую линию поведения для [с.185] достижения победы. Эта крупная игра уже ведется механически и в колоссальном масштабе. Хотя философия, лежащая в основе этой теории, вероятно, неприемлема для наших современных оппонентов – коммунистов, однако имеются явные признаки того, что ее возможность уже изучается как в России, так и в Соединенных Штатах, и что русские, отказывающиеся принять теорию в том виде, в каком мы ее представили, по-видимому, улучшили ее в некоторых важных отношениях. В частности, большая часть работы, хотя и не вся, которую мы проделали по теории игр, основывается на предположении, что мы, как и наши противники, имеем неограниченные возможности и что единственное ограничение, с которым мы ведем игру, зависит от того, что мы можем назвать розданными нам картами или наблюдаемым расположением фигур на шахматной доске. Значительный объем свидетельств, скорее в делах, чем в словах, показывает, что свое отношение к мировой игре русские дополнили рассмотрением психологических ограничений игроков, и особенно их усталости как части самой игры. Таким образом, в настоящее время своего рода machine б gouverner, по существу, действует на обоих полюсах мирового конфликта, хотя ни в том, ни в другом случае она не состоит из одной машины, которая делает политику, а скорее представляет собой механистическую технику, приспособленную к требованиям машиноподобной группы людей, посвятивших себя выработке политики.

Отец Дюбарль обратил внимание ученого на растущую воженную и политическую механизацию мира как на огромный сверхчеловеческий аппарат, работающий на кибернетических принципах. Для того чтобы избежать различных как внутренних, так и внешних опасностей этой механизации, необходимы, как он совершенно правильно подчеркивает, антрополог и философ. Иначе говоря, мы, как ученые, должны знать, какова человеческая природа и каковы заложенные в человеке цели, даже если мы должны владеть этим знанием как солдаты или государственные деятели, и мы должны знать, почему мы хотим управлять им.

Когда я говорю, что машинная опасность для общества исходит не от самой машины, а от ее применения человеком, я действительно подчеркиваю предупреждение Сэмюеля Батлера. В своем “Erewhon” он показывает, что машины неспособны действовать иначе, как покоряя человечество, путем использования людей в качестве подчиненных [с.186] органов. Тем не менее мы не должны принимать предвидение Батлера слишком серьезно, так как в его время фактически ни он, ни его современники помогли понять подлинную природу поведения автомата, и высказывания Батлера являются скорее сарказмами, чем научными замечаниями

С тех пор как мы имели несчастье изобрести атомную бомбу, наши газеты много шумели об американском “знании, как делать”, но есть еще одна вещь – более важная, чем “знание, как делать” это “знание, что делать”, – и мы не можем заподозрить Соединенные Штаты в чрезмерном обладании этим достоинством. Под “знанием, что делать” мы имеем в виду не только то, каким образом достичь наших целей, но и каковы должны быть наши цели. Я могу пояснить различие между этими двумя видами знания примером. Несколько лет тому назад один видный американский инженер купил дорогое пианино. Спустя неделю или две стало ясно, что эта покупка вызвана не каким-либо особым интересом к музыкальным достоинствам пианино, а скорее интересом к его механизму. Для этого джентльмена пианино было не средством воспроизведения музыки, а средством показать некоему изобретателю, насколько он был искусен в преодолении некоторых трудностей в воспроизведении музыки. Такое качество – достойное уважения качество ученика-второгодника. Насколько достойно уважения это качество в одном из тех, от кого зависит вся культурная будущность нашей страны, я оставляю судить читателю.

В мифах и сказках, которые мы читали в детстве, мы узнаем некоторые более простые и более очевидные истины жизни, как, например: когда найдешь джина в кувшине, то лучше оставить его там; если рыбак слишком много раз по наущению своей жены просит благ от неба, то он окончит именно тем, с чего начал, если вам даны три желания, то следует быть очень осторожным в выборе этих желаний. Эти простые и очевидные истины представляют детский эквивалент того трагического взгляда на жизнь, которого придерживались древние греки и придерживаются многие современные европейцы и который в некоторой мере чужд нашей стране изобилия.

У древних греков акт открытия огня вызывал самые различные чувства. С одной стороны, в их представлении, как и в нашем, огонь являлся великим благом для всего [с.187] человечества. С другой стороны, принести огонь с неба на землю – означало бросить вызов богам Олимпа, и это не могло остаться безнаказанным как оскорбительная дерзость по отношению к прерогативам богов. Так, мы видим могучую фигуру Прометея, похитителя огня, прообраз ученого, героя, но героя, осужденного, прикованного цепями к скале в горах Кавказа, с громадным орлом, рвущим своим клювом его печень. Мы читаем звучные строки трагедии Эсхила, где прикованный титан призывает и небо, и землю быть свидетелями тех мук, которые он выносит по милости богов.

Чувство трагедии состоит в том, что мир не является приятным маленьким гнездышком, созданным для нашей защиты, а огромной и в основном враждебной средой, где мы можем добиваться чего-либо большого, только оказывая открытое неповиновение богам, и что это неповиновение неизбежно влечет за собой кару. Это опасный мир, где нет безопасности, за исключением некой негативной безопасности смирения и умеренных стремлений. Это мир, где заслуженную кару несут не только те, кто грешит преднамеренно, но и те, чье единственное преступление заключается в незнании богов и окружающего его мира.

Если человек с этим трагическим чувством приближается не к огню, а к другому проявлению первоначальной энергии, как, например, к расщеплению атома, он будет делать это со страхом и дрожью. Он не прыгнет в ту область, куда боятся ступить ангелы, если только он не готов понести кару, которая постигает падших ангелов. Он также не передаст спокойно машине, сделанной по его собственному образу, выбор между добром и злом, не снимая с себя полностью ответственности за этот выбор.

Я сказал, что современный человек, и особенно современный американец, сколько бы у него ни было “знаний, как делать”, обладает очень малым “знанием, что делать”. Он благосклонно отнесется к недосягаемой ловкости полученных машиной решений, не слишком задумываясь над побуждениями и принципами, скрывающимися за ними. Поступая так, он рано или поздно поставит себя в положение того отца из книги Вильяма Уаймарка Джэкобса “Обезьянья лапа”, который мечтал получить 100 фунтов, и в конечном итоге увидел у двери своего дома агента компании, в которой служил его сын, предлагающего ему 100 фунтов в качестве утешения за смерть его сына на фабрике. Или опять-таки он может сделать это таким же образом, [с.188] как рыбак араб из сказок “Тысяча и одна ночь”, сломавший печать Соломона на крышке кувшина, в котором находился злой джин.

Запомним, что существуют игровые машины типа “обезьяньей лапы” и типа джина в закупоренном кувшине. Любая машина, созданная в целях выработки решений, если она не обладает способностью научения, будет совершенно лишена гибкости мысли. Горе нам, если мы позволим ей решать вопросы нашего поведения, прежде чем исследуем законы ее действий и не будем полностью уверены, что ее поведение будет осуществляться на приемлемых для нас принципах. С другой стороны, подобная джину машина, способная к научению и принятию решений на базе этого научения, никоим образом не будет вынуждена принимать такие решения, какие приняли бы мы или которые были бы приемлемы для нас. Для человека, который не уверен в этом, переложить проблему своей ответственности на машину независимо от того, будет ли она способна к научению или нет, означает пустить свои обязанности с ветром и видеть, что они возвращаются ему с бурей.

Я говорил о машинах, но не только о машинах, имеющих мозг из меди и мускулы из железа. Когда человеческие атомы скреплены в организацию, в которой они используются не в соответствии со своим назначением, как разумные человеческие существа, а как зубцы, рычаги и стержни, то большого значения не будет иметь то обстоятельство, что их сырьем являются плоть и кровь. То, что используется в качестве элемента в машине, действительно представляют собой элемент машины. Если мы доверим наши решения машине из металла или тем машинам из плоти и крови, которые представляют собой бюро, огромные библиотеки, армии и акционерные общества, то мы никогда не получим правильного ответа на наш вопрос, если только не поставим его правильно. “Обезьянья лапа” из кожи и кости столь же мертва, как и все сделанное из железа и стали. Джин – этот собирательный образ корпорации – столь же страшен, как если бы он являлся окруженным ореолом колдовским обманом.

Час уже пробил, и выбор между добром и злом у нашего порога. [с.189]

Глава XI. ЯЗЫК, БЕСПОРЯДОК И ПОМЕХИ

В главе IV я ссылался на очень интересную работу, недавно проделанную д-ром Манделбротом, работающим в Парижском университете, и профессором Гарвардского университета Джекобсоном над различными явлениями языка, включая, помимо других вопросов, рассмотрение оптимального распределения длин слов. В настоящей главе я не намереваюсь входить в подробности этой работы, а скорее попытаюсь развить следствия из некоторых философских предположений, высказанных этими двумя авторами.

Они считают, что сообщение – это игра, ведущаяся совместно говорящим и слушающим против сил беспорядка, представленных обычными трудностями сообщения и некоторыми предполагаемыми личностями, пытающимися воспрепятствовать сообщению. Собственно говоря, затрагиваемая в этой связи теория игр фон Неймана имеет дело с одной командой, которая сознательно старается передать сигнал, и с другой командой, которая прибегнет к любой стратегии, чтобы помешать передаче сигнала. В строгой теории игр фон Неймана это означает, что говорящий и слушающий сотрудничают в стратегии, исходя из предположения, что вызывающий помехи контрагент прибегает к самой лучшей стратегии, для того чтобы спутать их, опять-таки исходя из предположения, что говорящий и слушатель до настоящего момента использовали лучшую стратегию и т. д.

Говоря более обычным языком, как сторона, устанавливающая сообщение, так и производящие помехи силы вправе использовать технику блефа, для того чтобы спутать друг друга, и вообще эта техника будет использована с целью не дать другой стороне возможности действовать на основе твердого знания техники одной из сторон. Обе стороны будут, следовательно, прибегать к обману: производящие помехи силы для того чтобы приспособиться к повой технике сообщения, развитой устанавливающими [с.190] сообщение силами, а устанавливающие сообщения силы – для того чтобы перехитрить любую стратегию, уже выработанную производящими помехи силами. В этой связи в отношении научного метода имеет величайшее значение замечание Альберта Эйнштейна, которое я цитировал в одной из предыдущих глав: “Der Herr Gott ist raffjniert, aber boshaft ist er nicht” (“Бог коварен, но не злонамерен”).

Это замечание – далеко не шаблонная фраза, а заявление с глубоким смыслом, касающимся стоящих перед ученым проблем. Открытие секретов природы требует мощной и тщательно разработанной техники, однако, поскольку речь идет 6 неживой природе, мы можем ожидать по крайней мере одной вещи – что любой возможный наш шаг вперед не будет парирован изменением стратегии природой, намеревающейся обмануть нас и сорвать наши планы. В самом деле, поскольку речь идет о живой природе, могут быть известные ограничения этому утверждению, ибо истерия часто вызывается перед аудиторией и с намерением, часто бессознательным, мистифицировать эту аудиторию. С другой стороны, точно так же, когда представляется, что мы покорили болезнетворный микроб, то этот микроб может видоизмениться и обнаружить свойства, которые, как по крайней мере кажется, были развиты с сознательным намерением вернуть нас к тому положению, с которого мы начали.

Эти капризы природы независимо от того, насколько они могут досаждать врачу-практику, к счастью, не относятся к числу тех трудностей, которые стоят перед физиком. Природа играет честно, и если после подъема на одну горную гряду физик видит перед собой на горизонте другую вершину, то она не была умышленно воздвигнута там, чтобы свести на нет усилия, которые он уже сделал.

На первый взгляд может показаться, что при отсутствии сознательных и преднамеренных помех, которые ставятся природой, ученый-исследователь должен был бы действовать наверняка и что он всегда действует так, чтобы даже предумышленная и стремящаяся обмануть нас природа не помешала ему приобретать и передавать информацию наиболее благоприятным образом. Эта точка зрения не оправдана. Сообщение вообще и научное исследование в частности требуют больших усилий, даже если это и плодотворные усилия, а борьба с несуществующими привидениями вызывает пустую трату сил, которые следует экономить. [с.191] Нельзя вести свою коммуникативную или научную жизнь, занимаясь борьбой с духами. Опыт в достаточной степени убедил каждого активно работающего физика, что любая мысль о природе, которую не только трудно объяснить, но которая сама активно противодействует этому объяснению, не была оправдана, поскольку это относится к его прошлой работе, и поэтому, для того чтобы быть активно работающим ученым, он должен быть наивен, и даже сознательно наивен, предполагая, что имеет дело с честным богом, и должен задавать свои вопросы о мире, как честный человек.

Таким образом, naivetй ученого, хотя и является профессиональным качеством, не является профессиональным недостатком. Человек, который подходит к науке с точки зрения офицера уголовной полиции, тратил бы большую часть своего времени, расстраивая интриги, которые ему никогда не подстраивались, выслеживая подозреваемых, которые и не собирались уклоняться от ответов на прямые вопросы, и вообще играя в модную игру в полицейских и воров, которая теперь ведется в рамках официальной и военной науки. У меня нет ни малейшего сомнения, что современное помешательство лордов научной администрации на детективах – одна из главных причин бесплодности столь большой части научной работы в наше время.

Отсюда, почти как из посылок силлогизма, следует вывод, что нет других профессий, кроме профессии сыщика, которая может дисквалифицировать и действительно дисквалифицирует человека в ведении наиболее эффективной научной работы, заставляя его подозревать природу в неискренности и делая его неискренним в его отношении к природе и к вопросам о природе. Солдата обучают рассматривать жизнь как конфликт между человеком и человеком, однако даже он не так сильно привержен к этой точке зрения, как член воинствующей религиозной организации – солдат креста или серпа и молота. Здесь наличие в основном пропагандистской точки зрения гораздо более важно, чем специфический характер пропаганды. Является ли военная организация, с которой связывают себя торжественной клятвой, организацией Игнатия Лойолы или любой [с.192] другой, – имеет очень малое значение до тех пор, пока член этой организации считает, что правота его убеждений более важна, чем поддержание его свободы и даже его профессиональной naivetй. Он непригоден для высших битв науки независимо от того, какова его преданность и пока эта преданность является абсолютной. В настоящее время, когда почти каждая правящая сила, будет ли она правой или левой, требует от ученого следования догматам, а не ясного открытого ума, легко понять, насколько уже пострадала от этого наука и какие дальнейшие унижения и. дезорганизации науки можно ожидать в будущем.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Объем информации
Хотя в большинстве случаев насекомое способно принимать пищу
Винер Н. Кибернетика и общество современной науки 4 общества
Винер Н. Кибернетика и общество современной науки
Винер Н. Кибернетика и общество современной науки 2 шахматы