<<<     ΛΛΛ     >>>   

Мы наталкиваемся на сильное, окрашенное аффектами сопротивление, когда пытаемся объяснить образованному небиологу, что великое органическое становление, несмотря на его общее направление от более простого к более сложному, от более вероятного к менее вероятному, короче — от низшего к высшему, обусловлено лишь законами случая и необходимости. Лишь этими эмоциональными причинами можно объяснить неприятие столь многими людьми книги Жака Моно. Понимание того, что великие законы природы не знают исключений, кажется противоречащим нашему ощущению и оценке свободной воли, которую все мы считаем одной из высочайших человеческих ценностей и неотъемлемым правом человека. Свидетельство нашего переживания, что у нас

есть свободная воля, и естественно-научное знание о физиологической детерминированности наших поступков образуют апорию, которая рассматривается в следующем томе и из которой, как я полагаю, я знаю выход.
Почти так же трудно принять представление, что развитие нашей культуры не направляется нашей волей и тем более нашим понятийным мышлением, нашим рассудком и разумом. До последнего времени философы, занимавшиеся историей, придерживались убеждения, что историческое развитие человечества, последовательный расцвет и упадок различных культур направляются неким предустановленным планом, некоей идеей.

2. ЭВОЛЮЦИОННОЕ РАССМОТРЕНИЕ РАЗВИТИЯ КУЛЬТУРЫ

Понимание того, что культуры развиваются аналогично видам животных и растений, каждая сама по себе, на собственный страх и риск, проникло в философию истории относительно поздно. Как уже было сказано в главе 9 (с. 400 и далее), развитие культур, так же как развитие всех других живых систем, происходит без всякого предустановленного плана. По-видимому, Тойнби был первый, кто отошел в истории и в философии истории от представления, что развитие человечества и его культур есть единый процесс.
Если мы хотим изучить ход культурного развития методами причинного исследования, с утопической целью научиться его предсказывать и направлять, то прежде всего мы должны с надлежащей скромностью осознать, что факторы, обусловливающие приращение знания в некоторой культуре, в принципе аналогичны тем факторам, которые направляют развитие вида. Изложенное выше понимание культуры как живой системы и описание факторов, сохраняющих ее постоянство, и факторов, способствующих ее разрушению, дают представление о том, каким образом можно рассматривать становление культуры с точки зрения естествознания — а может быть, даже и понять его.
Прежде всего я должен был показать, что когнитивная функция культуры, приобретение и накопление знания, осуществляется с помощью процессов, в принципе аналогичных приобретению знания в эволюции вида. Это кажется удивительным и неожиданным, поскольку интеллект и проницательность отдельного человека входят как познавательные функции в процесс накопления сверхличного, традиционного знания. Таинственным и несколько жутким образом культура поглощает и переваривает эти отдельные вклады ее носителей и посредством процесса, столь удачно описанного и проанализированного Питером Л. Бергером и Томасом Лакменом в уже неоднократно упоминавшейся книге, превращает их в общее знание или, лучше сказать, в общественное мнение о том, что истинно и что действительно происходит. Впрочем, в этом процессе наряду с рассмотренными функциями, сохраняющими и разрушающими традицию, участвуют и многие другие, здесь не упомянутые.

имеющие между собой лишь то общее, что они не управляются сознательно и разумно. Поэтому общественное мнение, господствующее в некоторой культуре, гораздо больше напоминает сокровище информации некоторого вида животных и основанную на ней приспособленность этого вида к среде, чем то, что знает и умеет целесообразно применять отдельный человек.
Конечно, современное естествознание, представляющее собой новую форму коллективного человеческого стремления к познанию, сложившуюся лишь несколько столетий назад, в принципе организовано таким образом, что общепринятое требование объективности навязывает ему более строгую параллельность и согласованность мышления и формирования мнений; но и в естествознании формирование мнений отнюдь не свободно от нерациональных воздействий, определяющих господствующее в культуре общее мнение. Ученый тоже сын своего времени и своей культуры.
Полное отсутствие разумного планирования в развитии культуры и ее продуктов самым удивительным образом проявляется в тех случаях, когда можно было бы с наибольшей уверенностью ожидать такого планирования, например когда инженеры садятся за чертежный стол и, как они полагают, чисто рациональным способом проектируют какие-нибудь технические продукты, например железнодорожные вагоны. Кажется невероятным, что в этой деятельности существенную роль играет так называемое магическое мышление, уже известное нам как один из факторов, поддерживающих постоянство культуры (с. 418 и далее). Но, рассматривая ряд стадий развития, пройденных пассажирскими вагонами наших железных дорог всего лишь за одно столетие с небольшим. мы видим, с каким упрямством человек придерживается традиций. Трудно отделаться от впечатления, что перед нами отражение процесса филогенетической дифференциации.
Сначала на железнодорожные рельсы попросту поставили карету; затем оказалось, что база — расстояние между осями колесных пар — недостаточно велика; ее увеличили и тем самым удлинили весь вагон. Но вместо того, чтобы, как было бы разумно, свободно сконструировать новую карету, подходящую к длинной базе, выстроили невероятным образом ряд обыкновенных карет, одну за другой. Эти кареты "склеились" друг с другом по торцовым стенкам и превратились в купе, но при этом остались без изменений боковые двери, с большими окнами в них, и меньшие окна спереди и сзади дверей. Стенки, разделяющие купе. остались в целости, так что кондуктору приходилось перемещаться снаружи, для чего был устроен ряд ручек и проходящая вдоль всего поезда подножка (рис. 3). Такое в самом прямом смысле боязливое следование однажды испытанному и нежелание испробовать что-нибудь совсем новое типичны для магического мышления. Но нигде эти свойства не проявляются яснее, чем в тех технических изделиях, где они препятствуют очевидным решениям задач.
Еще более отчетливо, если и не столь удивительно, эта склонность людей к магическому консерватизму проявляется в таких продуктах культуры, форма которых в меньшей степени определяется их функцией и потому оставляет больше места другим факторам, например сим-

MM (USA.)
Рис. З. Инерция потерявших функции форм в развитии техники. Форма кареты, в которую запрягали лошадей, сохраняется как остаточный признак Даже в американском сплошном вагоне, уже не имеющем боковых дверей, сохраняется расположение окон, характерное для карет. Как показывают даты, крайне нецелесообразное устройство купе с боковыми дверями сохранялось в Европе до конца столетия, тогда как в Америке сплошные вагоны строились уже почти 30 лет.
волическому значению, возникшему из ритуализации. Отто Кёниг предпринял в своей книге "Культура и исследование поведения" сравнительное изучение исторического развития военных мундиров, показав, что в этой области не только применимы в строгом смысле понятия гомологии и аналогии, но даже явления изменения функций, рудиментации и остаточных образований выступают точно так же, как в филогенезе. Из множества одинаково впечатляющих примеров приведем здесь развитие так называемого латного воротника, воспроизводимое на следующей иллюстрации. Оно показывает, как из первоначально функциональной части панциря получается путем изменения функции знак различия (рис. 4).
Все эти явления свидетельствуют об отсутствии предварительного планирования в развитии упомянутых продуктов культуры. Они служат определенным функциям точно так же, как органы животных, и параллели, существующие между их историческим развитием и филогенетическим становлением структуры органов, наводят на мысль, что в обоих случаях действуют аналогичные факторы и прежде всего что главную роль играет при этом, безусловно, отбор, а вовсе не рациональное планирование.

Рис. 4. Развитие знака различия из функциональной части панциря. а—б) Латы эпохи около 1500 г. с "воротником" спереди и сзади.
в) Офицер Бранденбургского курфюршества (около 1690 г.) с большим кольцеобразным воротником, по которому еще отчетливо видно его происхождение от латного воротника.
г) Офицер бранденбургской пехоты (около 1710 г.) с уже уменьшившимся кольцеобразным воротником, ставшим знаком различия.
д) Осцеола, вождь семинолов, с декоративным тройным кольцеобразным воротником, служащим для импонирования.
Еще в последнюю мировую войну остаток кольцеобразного воротника был отличительным знаком немецкой полевой полиции.

Глава 14 КОЛЕБАНИЕ КАК КОГНИТИВНАЯ ФУНКЦИЯ

1. ФИЗИЧЕСКОЕ И ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ КОЛЕБАНИЕ

Любой процесс регулирования, в котором играют роль механизмы инерции, имеет тенденцию к колебанию. Стрелка компаса, выведенная из положения равновесия, после возмущения долго колеблется, прежде чем снова успокаивается в "правильном" положении, и очень трудно сконструировать регулирующее устройство любого рода, например термостат, которое при выравнивании возмущения не переходило бы немного через цель, возвращаясь к номинальному значению лишь после затухающих колебаний. Именно так обстоит дело и во всех физиологических процессах регулирования. Например, так называемое возбуждение покоя

(Ruheerregung) нервного элемента, испустившего ударный импульс (Erregungssto?), сначала снижается до нуля, т. е. до состояния полной невозбужденности, но затем не возвращается к прежнему состоянию по простой асимптотической кривой, а заходит дальше. Поэтому за периодом "невосприимчивости" к любому стимулу следует период повышенной возбудимости, и первоначальное значение возбуждения покоя достигается лишь постепенно, часто после нескольких колебаний.

2. ПСЕВДОТОПОТАКСИС

Альфред Кюн описал процесс ориентации, в котором колебательный процесс используется для выполнения когнитивной функции. Хотя единственным строительным элементом этого механизма является фобическая реакция, он способен определять точное направление цели столь же хорошо, как описанный на с. 289 и далее топотаксис. Поэтому Кюн назвал его "псевдотопотаксисом". Хороший пример этого представляет поведение, с помощью которого находит добычу улитка насса. Возбужденная запахом, она вылезает из песка и, покачивая в разные стороны своей длинной хоботообразной дыхательной трубкой — сифоном, ищет, с какой стороны запах усиливается. При этом она ползет вперед в одном произвольном направлении и, таким образом, не выполняет повороты на регулируемые углы, характерные для всех топических реакций или таксисов (с. 289 и далее). Улитка продолжает двигаться вперед в случайно выбранном направлении до тех пор, пока разности концентраций вызывающего запах вещества, воспринимаемых ее сифоном при взмахах в разные стороны от направления пути, не начинают убывать. Понятно, что максимум этой разности достигается в тот момент, когда улитка пересекает направление к цели под прямым углом* и когда, следовательно, взмах сифона совпадает с этим направлением. Но затем улитка вовсе не поворачивается на прямой угол к цели, как этого невольно ожидает наблюдатель, а на вполне определенный, нерегулируемый острый угол. В этом проявляется настоящая фобическая реакция (с. 288 и далее). Повторяя этот процесс, насса продвигается в направлении усиления запаха наподобие парусной лодки, лавирующей против ветра, пока наконец не касается добычи сифоном при его очередном взмахе, прямо "наталкиваясь" на нее. Одна моя американская знакомая имела обыкновение ориентироваться подобным образом на широких дорогах со слабым движением. Она ехала на своей машине приблизительно в направлении дороги, пока не приближалась слева или справа к обочине, на что она затем фобически реагировала небольшим изменением курса. Поведение, именуемое "псевдотопотаксисом", состоит в том, что выполняется последовательность фобических реакций, в сумме образующих регулируемое по величине изменение направления.

3. ЧЕРЕДОВАНИЕ "ГИПЕРТИМНОГО" И "ГИПОТИМНОГО" НАСТРОЕНИЯ

Как все знают из самонаблюдения, настроение человека колеблется между веселостью и подавленностью, между радостными и депрессивными состояниями. Одна из форм этих колебаний распространяется на

длительные промежутки времени; у творчески активных людей особенно заметно чередование периодов повышенного, деятельного настроения с периодами дурного настроения и бездействия. Патологическим усилением такого чередования настроений является так называемый маниакально-депрессивный психоз, при котором сильно возрастают и период и амплитуда колебаний.
Существуют всевозможные переходы между "нормальным" и "патологическим" чередованием "гипертимных" и "гипотимных" состояний или, как говорили раньше психиатры, "мании" и "меланхолии". Меняется также продолжительность отдельных состояний: есть люди, почти всегда находящиеся в несколько гипертимном настроении; окружающие завидуют их веселости, но лишь немногие знают, что им приходится расплачиваться за нее кратковременными, но глубокими депрессиями. Напротив, есть люди, вообще пребывающие в несколько "меланхолическом" настроении, но покупающие этой ценой периоды чрезвычайной активности и творческой силы. Я не без умысла употребляю здесь выражения "расплачиваться" и "покупать", потому что убежден, что между рассматриваемыми фазами настроения в самом деле существует физиологическая связь.
"Нормальна" и явно способствует сохранению вида смена настроений ? течение дня, происходящая почти у всех здоровых людей. Переживания, которые я попытаюсь здесь описать феноменологически, многие наблюдали на себе. Когда я, как со мной обычно бывает, просыпаюсь на некоторое время в очень ранние часы, мне приходит на память все неприятное, с чем мне пришлось столкнуться в последнее время. Я вдруг вспоминаю о важном письме, которое давно уже должен был написать; мне приходит в голову, что тот или другой человек вел себя в отношении меня не так, как мне хотелось бы; я обнаруживаю ошибки в том, что написал накануне, и прежде всего в моем сознании возникают всевозможные опасности, которые я должен немедленно предотвратить. Часто эти ощущения так сильно осаждают меня, что я, взяв карандаш и бумагу, записываю вспомнившиеся мне обязанности и вновь открывшиеся опасности, чтобы их не забыть. После этого я снова засыпаю, как будто успокоившись; и когда в обычное время просыпаюсь, все это тяжелое и угрожающее представляется мне уже далеко не столь мрачным, и к тому же приходят на ум действенные предохранительные меры, которые я тут же начинаю принимать.
Весьма вероятно, что эти перемены настроения, испытываемые большинством из нас, основаны на некотором регулирующем контуре, в который встроен элемент инерции, вызывающий торможение и тем самым колебания. Как все знают, внезапное исчезновение угнетающих факторов приводит к приливу радостного настроения, и столь же известен противоположный процесс. Во внутренне обусловленном колебании между гипотимными и гипертимными состояниями я усматриваю важный для сохранения вида процесс поиска, с одной стороны, предваряющий опасности, угрожающие нашему существованию, а с другой — разведывающий возможности, которые мы можем использовать для своего блага.

Мой покойный друг Рональд Харгривс, весьма богатый идеями психиатр, в одном из своих последних писем задал мне вопрос, каково может быть положительное значение опасливо-депрессивного настроения для сохранения вида. Я ответил ему, что если бы моя жена не была склонна к таким настроениям, то двоих из моих детей не было бы в живых. Оба они погибли бы от очень рано подхваченной и поэтому особенно опасной туберкулезной инфекции, если бы моя жена, как опытный врач и опасливая мать, не поставила им своевременный диагноз и не принялась их лечить, когда все другие врачи отрицали еще какую-либо опасность.
Как известно, внешние влияния могут чрезвычайно усилить размах рассматриваемых колебаний настроения, и это также имеет очевидное значение для сохранения вида. Если человек однажды узнает, что потерял работу или что у него сахарная болезнь, это целесообразным образом приводит в действие механизм, ищущий опасности, поскольку из наступившего бедствия таковые непременно произойдут. Точно так же целесообразно, когда после выздоровления от болезни или после большой удачи человек впадает в настроение, в котором он ищет новые возможности, открытые благоприятным поворотом судьбы.
Пассивность человека в опасливо-депрессивном настроении также имеет свой телеономный смысл. Дикое животное, прислушивающееся к опасностям или выслеживающее их, также ведет себя в моторном отношении спокойно и только обыскивает окрестности своими органами чувств, воспринимая все поступающие стимулы. Член сообщества животных, на которого возложена обязанность искать возможные опасности, — это никоим образом не самый слабый и трусливый его член. Роль "сторожевого гуся" (Sicherganter), стоящего на страже, когда стадо мирно пасется, выпадает на долю самого сильного и храброго из старых самцов. Videant consules ne res publica aliquid detrimenti caperet (пусть консулы смотрят, чтобы государство не претерпело никакого вреда).
То же верно в отношении порывов активности, охватывающих нас в приподнятом настроении. Если для обнаружения опасностей необходимы прежде всего функции нашего рецепторного аппарата, то использование вновь открывшихся возможностей всегда связано с моторной деятельностью.
Соответствующие колебания пороговых значений всех комбинаций стимулов, поочередно запускающих гипертимные и гипотимные настроения, выполняют задачу ''поискового аппарата", или, как его называют кибернетики по-английски, "scanning mechanism". Этот аппарат, по очереди выслеживающий вновь возникающие опасности и высматривающий вновь открывающиеся благоприятные возможности, выполняет таким образом безусловно когнитивную функцию.

4. КОЛЕБАНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Лежащую в основе ориентации
Испытывает глубокий страх при любом отклонении от привычного поведения
Многие формы поведения
Сложнее те процессы обучения
Высокодифференцированные комплексы форм поведения