<<<     ΛΛΛ     >>>   

Рассмотрим далее последствия этого присутствия. Прежде всего, они в отклонении потребностей человека из-за того, что он говорит, - в том смысле, что доколе потребности подчинены запросу, они возвращаются ему отчужденными. Это последствие не его реальной зависимости (и не думайте отыскивать здесь паразитическую концепцию, каковой является понятие зависимости в теории невроза), а облачения в означающую форму как таковую и того, что его послание высказано с места Другого.

Тем самым оказывающееся отчужденным в потребностях составляет Urverdrangung неспособности - по предположению - сартикулироваться в запрос; но оно уже проявляется в отпрыске, каковым является то, что у человека представляется как желание (das Begehren). Высвобождающаяся из аналитического опыта феноменология по своей природе вполне способна продемонстрировать в желании парадоксальный, смещенный, блуждающий, эксцентрический, даже скандальный характер, чем оно и отличается от потребности. Это-то и есть факт, слишком утверждаемый, чтобы навязаться навсегда моралистам, достойным этого имени, Фрейдизм былых времен, казалось, должен был дать этому факту статус. Однако парадоксальным образом психоанализ оказался во главе всегдашнего обскурантизма - еще более усыпляющим, когда он не признает этот факт в идеале теоретической и практической редукции желания к потребности.

Вот почему нам нужно сартикулировать здесь этот статус исходя из запроса, собственные характеристики которого избегались благодаря понятию неудовлетворенности (никогда Фрейдом не использовавшемуся).

Запрос сам по себе относится к чему-то отличному от удовлетворений, к которым он взывает. Он есть запрос присутствия или отсутствия. Что обнаруживает первоначальное отношение к матери - как обремененной этим Другим, располагаемым по сю сторону потребностей, которые он может исполнить. Оно конституирует его уже обладающим "привилегией" удовлетворять потребности, иначе говоря, возможностью лишать их того единственного, чем они удовлетворяемы. Эта привилегия Другого образует к тому же радикальную форму дара того, чего у него нет, а именно того, что зовут его любовью.

Именно так запрос аннулирует (aufhebt) своеобразие всего того, что может быть представлено превращением его в свидетельство любви, а сами удовлетворения, получаемые им для потребности, унижаются (sich erniedrigt) становясь лишь уничтожением запроса в любви (все это особенно чувствуется в психологии первой помощи, к которой привязаны наши аналитики-няньки).

Таким образом, имеется необходимость в том, чтобы так устраненное своеобразие появилось заново по ту сторону требования. И в действительности, оно там появляется, но сохраняя структуру, которую таит в себе необусловленное запроса в любви. Обращением, которое не есть простое отрицание отрицания, из остатка погашения возникает могущество чистой потери. Необусловленное запроса желание замещает "абсолютным" условием: это условие на самом деле распутывает то, что в свидетельстве любви сопротивляется удовлетворению потребности. Вот почему желание не есть ни позыв к удовлетворению, ни запрос в любви, но разница, получаемая вычитанием первого из второго, сам феномен их раскола (Spfltung).

Понятно, как сексуальные отношения занимают это замкнутое поле желания, и собираются разыгрывать там свою участь. Дело в том, что это поле сделано, чтобы в нем свершилась загадка, которую отношения эти провоцируют в субъекта, двояко ее ему "означая": возвратом запроса, который они вызывают, в запросе о субъекте потребности; двусмысленностью, оприсутствовленной на упомянутом Другом в запрошенном свидетельстве любви. Зияние этой загадки удостоверяет то, что ее определяет, в самой простой для выдачи ей патента формуле, а именно: субъект в качестве Другого для каждого из партнеров отношений не может ограничиться тем, чтобы быть субъектом потребности или объектом любви, но должен занимать место причины желания.

Что касается сексуальной жизни, эта истина составляет сердцевину всех неполадок, находящихся в поле психоанализа. Составляет она здесь также и условие счастья субъекта: и маскировать ее зияние, полагаясь на добродетель "генитального", чтобы ее отменить через созревание нежности (иначе говоря, единственно приближением к Другому как к реальности), сколь бы благими ни были при этом намерения, тем не менее всего лишь жульничество. Здесь же нужно сказать о том, что французские аналитики лицемерным понятием генитальной жертвенности открыли путь морализаторскому обузданию, с тех пор повсюду развивающемуся под звуки хоровых капелл Армии спасения.

Во всяком случае, человек не может целить в целостное бытие (вроде "тотальной персональности", еще одной посылки, к которой отклоняется современная психотерапия), с тех пор как игра перемещения и сгущения, на которую он обречен выполнением своих функций, помечает его отношение субъекта к означающему.

Фаллос есть привилегированное означающее этой меты, где доля логоса сочетается с пришествием желания.

Можно сказать, что это означающее выбрано как самое выделяющееся из того, что можно уловить в реальности половой вязки, а также и как самое символическое в буквальном (типографском) смысле этого слова, поскольку оно уравнивается здесь со связкой (логической). Можно сказать, что оно со своим набуханием является образом потока жизненных выделений, каким он переходит в зарождающееся потомство.

Все эти разговоры пока лишь вуалируют тот факт, что оно может играть свою роль лишь завуалированным, то есть само как знак скрытой возможности, которой подвержено любое означабельное, как только оно поднято (aufgehoben) до функции означающего.

Фаллос есть означающее самого этого Aufhebung`а, которое он торжественно открывает (инициирует) своим исчезновением. Вот почему демон Ai ws`а (Scham) появляется в тот самый момент, когда в античной мистерии с фаллоса спадает покров (см. знаменитые росписи помпейской виллы).

Он становится тогда стержнем, который рукой этого демона чеканит означаемое, помечая его как незаконное потомство его означающей логической связи.

Таким образом проявляется состояние комплементарности в установлении означающим субъекта: каковое объясняет его Spaltung и завершающее его движение вмешательства.

А именно:

1) субъект обозначает свое бытие, лишь зачеркивая все, что он означает, как и проявляется в том факте, что он хочет быть любимым сам по себе, мираж, не сводимый к тому, чтобы быть отвергнутым как грамматический (поскольку он упраздняет дискурс);

2) то, что в этом бытии есть живого Unverdrangtе находит свое означающее, получая мету Verdrangung`а от фаллоса (через что бессознательное есть язык).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Как бы есть отношение желания другого