<<<     ΛΛΛ   

По мнению Мэя, не тревога и чувство вины, а чувство пустоты и апатия являются главными болезнями нашего времени. Когда люди отрицают свою судьбу или отрицают позитивное значение мифа, они теряют цель жизни, теряют направление движения. Без цели и направления люди становятся слабыми и склонными к различным проявлениям самозащитного и саморазрушительного поведения.
Человек не может долго пребывать в состоянии пустоты, и если он не развивается, не движется вперед к какой-либо цели, то он не просто останавливается на месте, поскольку подавленные возможности трансформируются в болезненность и отчаяние, а порой и в деструктивные действия (May, 1953, р. 24).
Многие люди в современном западном рбществе испытывают чувство отчуждения от мира (Umwelt), от других людей (Mitwelt)и особенно от самих себя (Eigenwelt).Они осознают свое бессилие перед стихийными бедствиями, растущей индустриализацией и отсутствием диалога с себе подобными. Они ощущают свою незначительность в мире, где человек все более дегуманизируется. Это чувство незначительности приводит к апатии и ограниченности сознания.
В понимании Мэя, психопатология — это «неспособность принимать участие в делах, чувствах и мыслях других людей и делиться своими переживаниями с другими» (May, 1981, р. 21). У психически неуравновешенного человека отсутствуют навыки общения с окружающим миром, он отрицает свою судьбу и в процессе этого отрицания теряет свободу. Он обнаруживает в своем поведении множество невротических симптомов, не стремясь вернуть свою свободу, а желая еще дальше уйти от самой возможности ее достижения. Симптомы сужают феноменологический мир личности до тех пределов, в которых ей легко с ним справиться. Внутренне несвободный человек создает для себя жесткую реальность, в которой ему не обязательно делать выбор.
Симптомы могут быть временными, как, например, в случае головной боли, вызванной стрессом, а могут быть относительно постоянными и происходить из впечатлений раннего детства.

Психотерапия.

В отличие от Фрейда, Адлера, Роджерса и других теоретиков личности, опиравшихся на богатый клинический опыт, Мэй не основал школу со множеством горячих последователей и четко определенной методикой. Тем не менее он очень много писал о предмете психотерапии.
Как уже отмечалось выше, Мэй не считал тревогу и чувство вины главными составляющими психических расстройств и, следовательно, видел цель терапии не в том, чтобы успокоить эти чувства. Он считал, что неправильно ориентировать психотерапию на излечение пациента от конкретной болезни или на решение его конкретной проблемы. Вместо этого он ставил перед терапией задачу сделать людей более человечными, помочь им расширить и развить свое сознание, подтолкнув их тем самым к возможности свободного выбора. Возможность выбора, в свою очередь, ведет к росту свободы и одновременно ответственности.
Мэй утверждал, что «цель психотерапии — сделать людей свободными». «Я считаю, — писал он, — что работа психотерапевта должна заключаться в том, чтобы помочь людям получить свободу для осознания и осуществления своих возможностей» (1981, р. 19-20). Мэй настаивал на том, что терапевт, который сосредоточивается на симптомах пациента, упускает из виду нечто более важное. Невротические симптомы являются всего лишь способами убежать от своей свободы и показателями того, что пациент не использует свои возможности. Когда пациент становится более свободным и человечным, его невротические симптомы, как правило, исчезают, невротическая тревога уступает место нормальной тревоге и невротическое чувство вины заменяется нормальным чувством вины. Но все это — побочные выгоды, а не главная цель терапии. Мэй твердо придерживался мнения, что психотерапия должна в первую очередь помогать людям прочувствовать свое существование и что «любое последующее выздоровление от симптомов должно быть побочным продуктом этого процесса» (May, 1967, р. 86).
Каким образом терапевт помогает пациентам стать свободными и ответственными людьми? Мэй не предлагал конкретных рецептов, следуя которым терапевты могли бы выполнять эту задачу. У экзистенциальных психологов нет четко определенного набора техник и методов, применимых ко всем пациентам. Вместо того чтобы использовать общие техники, они обращаются к личности пациента и к ее уникальным свойствам. Они должны установить доверительные человеческие отношения с пациентом (Mitwelt)и с их помощью привести пациента к лучшему пониманию себя и к более полному раскрытию его собственного мира (Eigenwelt).Это может значить, что пациента надо будет вызвать на поединок с собственной судьбой, что он будет испытывать отчаяние, тревогу и чувство вины. Но это также означает, что должна состояться человеческая встреча один на один, в которой оба, терапевт и пациент, являются личностями, а не объектами. «В этом взаимодействии я должен быть способен в некотором смысле ощутить тоже, что ощущает пациент. Моя работа терапевта должна быть открытой его внутреннему миру» (May, 1967, р. 108).
По мнению Мэя, терапия вбирает в себя элементы религии, науки, а также доверительных межличностных отношений, в идеале напоминающих дружбу. Дружба, однако, не является простым социальным взаимодействием, скорее, она требует от терапевта готовности к сопротивлению со стороны пациента и к необходимости подталкивать его к активным действиям. Мэй считал, что человеческие отношения сами по себе целительны и что их преобразующее воздействие не зависит от того, что говорит терапевт, и от того, каких взглядов онпридерживается.
«Наша задача — быть проводниками, друзьями и толкователями для людей во время их путешествия по их внутреннему аду и чистилищу. Говоря более точно, наша задача — помочь пациенту дойти до той точки, где он сможет решать, продолжать ли ему оставаться жертвой... или покинуть это положение жертвы и пробираться дальше через чистилище с надеждой достичь рая. Часто наши пациенты, приближаясь к концу пути, очевидно напуганы возможностью решать все самостоятельно или использовать свой шанс, чтобы завершить предприятие, которое они так отважно начали» (May, 1991, р. 165).
Мэй разделял многие философские взгляды Карла Роджерса. Основным в подходах обоих исследователей было понимание терапии как человеческой встречи, то есть близких человеческих взаимоотношений, способных помочь росту как пациента, так и терапевта. На практике, однако, Мэй был гораздо более склонен задавать вопросы, углубляться в ранние детские впечатления пациента и предлагать возможные объяснения его нынешнего поведения.

Случай Филиппа.

Хотя Мэй проработал в качестве психотерапевта многие годы, он не оставил описаний точных техник и методик. Однако иллюстрацией экзистенциалистского подхода к психотерапии может послужить упоминаемый Мэем случай Филиппа — пациента с неадекватными проявлениями тревожного поведения (May, 1981). Филипп, мужчина средних лет, состоявший в браке дважды, и оба раза неудачно, страдал от невротической тревоги, что сводилось к замыканию на собственной никчемности и обреченности любого своего поступка на провал. Глубоко переживая по поводу непредсказуемого, взбалмошного поведения своей возлюбленной Николь, он тем не менее не смел разорвать с ней отношения, поскольку сам парализовал свою волю, опасаясь нарушить безотчетные, глубоко укоренившиеся запреты. Поступки Николь обусловливали развитие у Филиппа чувства долга по отношению к ней, привязывая и отталкивая одновременно. В этих отношениях важно то, что очевидная потребность Николь в присутствии Филиппа обязывала его заботиться о ней.
Мучительная привязанность Филиппа к неуправляемой Николь была точной копией его отношений со своими родственниками в раннем детстве, когда в отношении последних развивается известное чувство долга, здоровое в своей основе, но порой принимающее уродливые формы. В течение первых двух лет жизни Филиппа главными обитателями его мира были всего лишь два человека: мать и сестра, которая была старше Филиппа на два года. Психическое состояние матери Филиппа граничило с шизофренией. Ее поведение по отношению к сыну колебалось между нежностью и жестокостью. Сестра же определенно была шизофреничкой и позже провела некоторое время в психиатрической больнице.
Таким образом, Филипп должен был с раннего детства учиться приспосабливаться к двум совершенно непредсказуемым женщинам. Конечно, у него неизбежно должно было остаться впечатление, что он должен не только защищаться от женщин, но и хранить им верность, в особенности если учесть их плачевное состояние. Отсюда восприятие жизни не как свободного развития личности, а как испытания, требующего постоянно быть на страже или при исполнении долга. История с Филиппом может быть использована для иллюстрации того, как невротическая тревога блокирует развитие и продуктивные действия индивида. Филипп мог бы найти иной способ поведения в обращении с Николь. Несомненно, что отношение Филиппа к возлюбленной повторяет его детские способы взаимоотношений с матерью и сестрой.
Мэй рассматривал случай Филиппа как пример бессознательной интенциональности:Филипп чувствовал, что должен заботиться о Николь, несмотря на ее непредсказуемое и «сумасшедшее» поведение. Филипп не замечал связи своих действий с детским опытом общения с непредсказуемой матерью и психически ненормальной сестрой. Он попал в зависимость от своей бессознательной веры в необходимость заботиться о «сумасшедших» и непредсказуемых женщинах. Естественно, что такая интенциональность лишала его возможности установить с Николь новые взаимоотношения.
История Филиппа — история заботы о других. Он пристроил Николь на работу в своей компании, причем такую, которую она могла выполнять дома и зарабатывать достаточно, чтобы жить безбедно. Кроме того, когда Николь отказалась от своей очередной интрижки и «безумной» идеи переехать в другой конец страны, Филипп дал ей несколько тысяч долларов. Стоит ли напоминать, что до знакомства с ней он чувствовал себя обязанным заботиться о двух своих предыдущих женах, а еще раньше — о матери и сестре, реализуя тем самым одну и ту же поведенческую модель. Несмотря на то что схема жизни, которой придерживался Филипп, предписывала ему заботиться о женщинах, он никогда не умел заботиться о них по-настоящему.
Психологические проблемы Филиппа вытекали из его раннего детского опыта общения с неуравновешенной матерью и сестрой-шизофреничкой. Эти впечатления не были причиной его патологии, то есть нельзя сказать, что только они привели его психику в такое состояние. Но они заставили Филиппа научиться приспосабливаться к своему миру, сдерживая гнев, развивая чувство апатии и стараясь оставаться «хорошим мальчиком». Напомним, что, с точки зрения Мэя, невротические симптомы — это не неумение приспособиться к миру, а подходящее для человека и необходимое приспособление, позволяющее ему защитить свое Dasein(бытие-в-мире). Поведение Филиппа по отношению к бывшим женам и к Николь представляет собой отрицание им своей свободы и попытку самозащиты путем ухода от встречи со своей судьбой.
Проводя психотерапию, Мэй, в частности, объяснил Филиппу, что его отношения с Николь были попыткой продолжить отношения с матерью. Карл Роджерс отверг бы такую технику, потому что она исходит из внешней (то есть принадлежащей терапевту) системы представлений. Мэй, напротив, считал, что подобные объяснения являются для пациента эффективным импульсом к осознанию того, что он сам от себя скрывает.
В работе с Филиппом Мэй применял также и другой метод: он предложил Филиппу мысленно поговорить со своей покойной матерью. При этом Филипп говорил и за себя, и за нее. Представляя в этом диалоге свою мать, он впервые оказался способен отождествить себя с ней, увидеть себя ее глазами. В роли матери он сказал, что она очень гордится им и что он всегда был ее любимым ребенком. Затем в роли самого себя он сказал своей матери, что ему нравится ее смелость, и вспомнил случай, когда ее смелость спасла ему зрение. После окончания этого мысленного разговора Филипп признался: «Никогда в жизни я не смог бы вообразить, что произойдет что-нибудь подобное».
Мэй попросил Филиппа принести какую-нибудь из своих детских фотографий. Затем Филипп начал мысленно разговаривать с «маленьким Филиппом». Когда этот разговор состоялся, «маленький Филипп» рассказал, что он победил ту проблему, которая больше всего беспокоила взрослого Филиппа, а именно — страх быть покинутым. «Маленький Филипп» стал другом и спутником взрослого Филиппа, помог ему справиться с одиночеством и успокоить чувство ревности по отношению к Николь.

Серен Кьеркегор — один из самых загадочных и притягательных мыслителей второй половины XIX в. Его идеи не были полностью восприняты современниками, воспитанными на приземленном прогрессизме «позитивного» знания, поскольку открывали новую страницу в книге европейской культуры и сеяли семена трагического сомнения в разумности и стабильности миропорядка. Кьеркегор впервые после долгого перерыва напомнил человеку о парадоксальности, почти что «невозможности» его существования, о необходимости зла, с сопротивления которому начинается нравственность. См. подробнее далее, а также: Кьеркегор С. Страх и трепет. М., 1993. О нем: Шестов Л. Киркегаард и экзистенциальная философия. СПб., 1908; Мир Кьеркегора: Сборник статей. М., 1994.

Феноменология — направление в философии, наряду с экзистенциализмом сыгравшее важную роль в изменении европейского интеллектуального ландшафта в XX в. Основателем феноменологии традиционно называют немецкого теоретика познания Эдмунда Гуссерля (1859—1938), считавшего своей главной задачей изгнание всякого субъективного психологизма из процесса познания. Основной принцип феноменологии выражен в известном лозунге «назад к вещам», который Гуссерль сформулировал в своем классическом труде «Идеи к феноменологии и феноменологической философии» (1913). Отравленное метафизикой сознание индивида должно быть освобождено от груза чужих суждений и направлено на объект как таковой. Несмотря на кажущиеся расхождения в подходе к объекту и в оценке психологии как инструмента познания, феноменология и экзистенциализм тесно связаны и соотносятся как модели научного и художественного описания одних и тех же закономерностей. Показательно, что непосредственную связь этих направлений олицетворяет именно ученик Гуссерля Мартин Хайдеггер — мыслитель менее методичный, но гораздо более одаренный эстетически.

Мэй использует понятие Umwelt несколько в обход установившейся традиции его употребления и истолкования, что требует небольшого комментария. Понятие Umwelt впервые ввел в научный оборот И. В. Гете, основываясь на соображениях И. Ньютона о природе «окружающей среды» (Circumambient medium).Позднее Т. Карлейль вновь перевел слово Umwelt на английский язык, обозначив его на этот раз как Environment и подразумевая всю совокупность явлений природы и культуры, составляющих среду обитания человека. В немецкой же традиции Umwelt приобрел концептуальное значение в трудах биолога Я. фон Икскюля, еще в конце прошлого века утверждавшего, что «окружающая среда» конструируется в сознании индивида как некая первичная реальность, по отношению к которой природа является своеобразной символической производной. Идеи Икскюля о зависимости образа природы от культурной установки воспринимающего предвосхитили как более поздние тезисы феноменологии, так и выводы современной биосемиотики, рассматривающей адаптацию организма и среды как двусторонний коммуникативный процесс.

Понятие интенциональности как направленности сознания на конкретный предмет ввел в научный оборот классик феноменологии Эдмунд Гуссерль. Психологическая трактовка этого термина, предлагаемая Мэем, несколько изменяет его первоначальное значение, поскольку учитывает не только строго отрефлексированные данные опыта, но и все акты бессознательной ориентации личности на объект.

С конца XIX в. возрождение интереса к мифу шло по всем направлениям гуманитарного знания и художественной практики. Большое распространение получила трактовка мифа как источника духовной жизни человека, которую разделяли Ф. Ницше и З. Фрейд, Т. Манн и Э. Кассирер, К. Г. Юнг и Л. Леви-Брюль. «Мифология стала ими рассматриваться не как способ удовлетворения любознательности первобытного человека (так представляла себе дело позитивистская „теория пережитков“ XIX в.), а как тесно связанное с обрядовой жизнью племени и в значительной мере к ней восходящее „священное писание“, прагматическая функция которого — регулирование и поддержка определенного природного и социального порядка (отсюда и циклическая концепция вечного возвращения), как прелогическая символическая система, родственная другим формам человеческого воображения и творческой фантазии» (Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. 2-е изд. М., 1995. с. 8.). — Прим. ред.

Итоги главы.

— В своей концепции человека Мэй особенно подчеркивал уникальность личности, свободный выбор и телеологию поведения, то есть его осознанный целевой аспект. Как и другие экзистенциалисты, Мэй полагал, что: 1) существование (existence) предшествует сущности (essence), то есть более важно, что люди делают,а не что они есть;2) люди сочетают в себе черты и субъекта, и объекта; это значит, что они являются и думающими, и действующими существами; 3) люди стремятся найти ответы на важнейшие вопросы, касающиеся смысла жизни; 4) свобода и ответственность всегда уравновешивают друг друга, поэтому ни одна из них не может присутствовать в человеке отдельно от другой; 5) жесткие теории личности склонны дегуманизировать человека и превращать его в объект или предмет для исследования.
— Экзистенциалисты применяли феноменологический подход к изучению личности, настаивая на том, что человека лучше всего можно понять с его собственной точки зрения. Единство человека и его феноменологического мира выражается термином Dasein(бытие-в-мире).
— Есть три формы бытия-в-мире: Umwelt — наши отношения с миром внешних объектов или вещей, Mitwelt — наши отношения с другими людьми и Eigenwelt— отношения с собственной личностью. Здоровые люди живут во всех этих трех мирах одновременно.
— Если человек осознает свое бытие-в-мире, он также осознает возможность небытия (nonbeing), или несуществования (nothingness).Жизнь становится для нас более значительной, когда мы стоим перед фактом неизбежности смерти или небытия.
— Признание небытия способствует развитию чувства тревоги,которая возрастает, если человек понимает, что наделен свободой выбора и нагружен ответственностью за свои действия. Нормальную тревогу испытывает каждый из нас. Она пропорциональна угрозе, и мы умеем справляться с ней конструктивно на сознательном уровне. Невротическая тревога непропорциональна угрозе, вызывает подавление и реакцию самозащиты.
— Чувство вины,как и чувство тревоги, является нормальным для человека. Люди испытывают чувство вины в результате: 1) разделения с миром природы; 2) невозможности точно судить о нуждах окружающих; 3) отрицания собственных возможностей.
— Интенциональность — это фундаментальная структура, которая придает переживаниям человека смысл и позволяет ему принимать решения относительно будущего. Интенциональность предполагает активное действие, а не одно только пассивное желание.
— Как любовь,так и воля вызывают отношение заботы и требуют ответственности.Любовь означает восхищение от присутствия другого человека и утверждение его ценностей наравне с собственными, воля порождает сознательное решение действовать. Мэй выделял четыре вида любви: 1) секс,который является физиологической функцией; 2) эрос, стремящийся к длительному союзу с любимым человеком; 3) филия — дружба, не имеющая выраженной сексуальной направленности; 4) агапе,или альтруистическая любовь, не требующая ничего взамен.
— Мэй считал, что свобода приходит к человеку, когда он противостоит своей судьбе и понимает, что смерть или небытие возможно в любой момент. Существует свобода действия,которая есть у многих, но более глубокий, более редкий вид свободы — это свобода бытия.Человек может быть внутренне свободен, даже если он физически находится в тюрьме.
— Вслед за Фроммом, Мэй полагал, что разрушение мифов как культурной основы сыграло роль и в общественных потрясениях, и в том, что человек чувствует одиночество и отчуждение от мира.
— Так как психопатология есть результат отчуждения от природы, от других людей и от самого себя, цель психотерапии, по мнению Мэя, — помочь людям расширить свое сознание, чтобы они стали способны делать выбор и жить в мире и взаимопонимании с природой, с другими людьми и с собой.
— Экзистенциальная психология заслуживает высокой оценки за способность организовать и использовать все, что идет на пользу личностному развитию, но как научная система она не приобрела большого значения ни в контексте новых теоретических направлений, ни в области создания практических методик.

Ключевые понятия.

Воля (Will). Способность организовать свое «я» таким образом, чтобы имело место движение в определенном направлении или к определенной цели. Воля требует самосознания (self-consciousness), подразумевает некоторую возможность и/или выбор, дает желанию направление и ощущение зрелости.
Интенциональность (Intentionality). Структура, в которой мы осмысляем свой прошлый опыт и соответственно представляем себе будущее. Вне этой структуры невозможен ни сам выбор, ни его дальнейшая реализация. Поступок подразумевает интенциональность, так же как и интенциональность подразумевает поступок.
Невротическая тревога (Neurotic anxiety). Реакция, непропорциональная угрозе, вызывающая подавление и другие формы внутрипсихических конфликтов (intrapsychic conflict) и управляемая разнообразными формами блокирования (blocking-off) действий и понимания.
Нормальная тревога (Normal anxiety). Реакция, пропорциональная угрозе, не вызывающая подавления, которой можно конструктивно противостоять на сознательном уровне. Нормальная тревога, согласно Мэю, — условие любого творчества.
Онтологическая вина (Guilt). Мэй выделяет три типа онтологической вины, соответствующих ипостасям бытия-в-мире. Umwelt,или «окружающей среде», соответствует вина из-за разделения (separation guilt), преобладающая в «развитых» обществах, вызванная разделением человека и природы. Второй тип вины происходит из нашей неспособности правильно понимать мир других людей (Mitwelt).Третий тип основан на отношениях с собственным «я» (Eigenwelt)и связан с отрицанием нами своих возможностей, а также с неудачами на пути их реализации. Ощущение онтологической вины, как и невротическая тревога, вызывает непродуктивные или невротические симптомы, такие, как сексуальная импотенция, депрессия, жестокость в обращении с окружающими, неспособность делать выбор и т. д.
Свобода (Freedom). Состояние личности, готовой к переменам, в ее способности знать о своей предопределенности. Свобода рождается из осознания неизбежности своей судьбы и, согласно Мэю, предполагает умение «всегда держать в голове несколько различных возможностей, даже если в данный момент нам не совсем понятно, как именно нам следует действовать». Мэй различал два вида свободы — свободу действия (freedom of action) и свободу бытия (freedom of being). Первую он называл экзистенциальной свободой, вторую — сущностной свободой.
Судьба (Destiny). Структура из ограничений и способностей, которые представляют собой «данные» нашей жизни. Судьба включает в себя биологические свойства, психологические и культурные факторы, не означая при этом тотальную предопределенность и обреченность. Судьба — это то, к чему мы движемся, наша конечная станция, наша цель.
Тревога (Anxiety). Опасение, вызванное угрозой каким-то ценностям, которые человек считает важными для своего существования как личности. Мэй выделяет два вида тревоги: нормальную и невротическую.

Библиография.

 <<<     ΛΛΛ   

54 ключевые понятия
Понимания поведения людей
Проверяют психологические теории
Невозможно отделить от нее ни одного человека
Третий уровень черты личности