<<<     ΛΛΛ     >>>   

Замученному тоталитарным беспределом, истребленному в своей лучшей, интеллигентной части, доведенному до отчаяния и не искушенному в политической науке народу легко оказалось внушить, что источник всех его бед – утрата суверенности, замена ее унизительным статусом автономии.

Разумеется, за этой заменой на протяжении десятилетий следовали и многие конкретные шаги, ущемлявшие национальные права и унижавшие национальное достоинство абхазов, которых коммунистическая власть умело натравливала на соседние народы, прежде всего на грузинский народ. Продолжая царскую политику вытеснения абхазов с их исторической родины, Советская власть вела эту политику руками грузин, предоставляя прежде всего грузинским переселенцам из западных и восточных районов республики плодородные абхазские земли, дачные участки, дома, городские квартиры (в условиях общего жилищного кризиса в курортной зоне), места в престижных вузах (в условиях общей неудовлетворенности запросов молодежи), выгодные должности и рабочие места (в условиях скрытой безработицы и общей нищеты), наконец, все руководящие, номенклатурные посты в партийных и советских властных структурах. Давно превратившийся в «национальное меньшинство» в границах Абхазии, абхазский народ с каждым годом, несмотря на свой естественный численный рост, оказывался во все более явном инонациональном, прежде всего грузинском окружении, его доля в общем населении республики неуклонно падала.

На руководящие посты в Сухуми, особенно в период с середины 1930-х до середины 1950-х годов, назначались даже не местные грузины, а так называемые «гастролирующие чемоданщики», люди из других областей, не знающие местной обстановки, пренебрежительно относившиеся ко всем абхазским проблемам.

Так же, как хищнически эксплуатируемая природа курортной зоны, на разрушение была обречена вся древняя абхазская культура, не имевшая перспективы возрождения в унитарном коммунистическом государстве. У абхазского народа накапливалось то чувство горечи, которое уже в новое время Асланбей Гожба выразил в восклицании: «Мы занимаем Абхазию, но не владеем ею!..».

Все это было, как везде, как на всех национальных окраинах советской империи – от Литвы до Дальнего Востока; все это было не выдумано какими-то «националистами-экстремистами», а действительно существовало, накапливалось десятилетиями, превращаясь в гремучую смесь затаенных обид, народного гнева, гражданского протеста. Все дело теперь было в том, кому и куда удастся направить эту яростную силу, которую с расшатыванием тоталитарного режима, особенно в условиях начатой М.С. Горбачевым перестройки, нельзя было удержать в прежнем безмолвии и покорности.

Надо сказать, что попытки направить вскипающее народное возмущение и нетерпение по самому безопасному для правящей коммунистической верхушки, для «Центра» пути, а именно в сторону абхазо-грузинского противостояния и движения за изменение «статуса» Абхазии (за «выход» из Грузии, за превращение в «союзную» республику или за включение в состав Российской Федерации) предпринимались давно. Насколько эти попытки были организованны и кем, сколько было в них от стихийного, бездумного, искреннего порыва и наивной надежды («уйдем из Грузии – жить станет легче»), сколько – от тонко рассчитанной провокации, позволяющей, кроме всего прочего, после каждого политического выступления искать и наказывать виновных, все более сужая круг абхазских самостоятельно мыслящих политиков и интеллигентов, – эти вопросы еще требуют тщательного и в каждом случае конкретно-исторического анализа.

Здесь, не вдаваясь в такой анализ, мы просто напомним, что уже в 1931 году бурный многодневный митинг (18–26 апреля) – «общенациональный сход абхазского народа» в селе Дурипш протестовал против преобразования Абхазской республики в автономную, и весьма печальной была дальнейшая судьба многих ораторов, давших волю своим мыслям и настроениям на этом сходе.

Впоследствии, уже после смерти Сталина, едва ли не через каждые 10 лет «абхазский вопрос» поднимался с какой-то удивительной регулярностью, позволяющей предположить, что было в этом нечто планово-организованное. То ли предполагалось, что через каждое десятилетие надо немного «выпустить пар», позволив абхазским «антиавтономистам» сделать очередное заявление по поводу неправедного включения Абхазской ССР в состав Грузинской ССР; то ли время от времени нужен был пример для наглядного урока и повод для очередной кампании по борьбе с национализмом (заодно и с грузинским, и с абхазским) и «усилению идеологической работы по интернациональному воспитанию трудящихся»; то ли в самом деле переливались через край национальные страсти, и по зову сердца сочинялись коллективные письма в «инстанции» (а адреса были известны: очередной съезд КПСС, Верховный Совет СССР да «лично» товарищу Хрущеву, товарищу Брежневу и так далее всем последующим), – но так или иначе и в 1957-м, и в 1967-м, и в 1978-м, и, наконец, в 1988-м (когда составлялось «Абхазское письмо», послужившее детонатором первых трагических событий 1989 года) «абхазский вопрос» поднимался.

Любые изменения в высших эшелонах власти, любой поворот во внутренней политике служили стимулом для постановки этого вопроса. Как видно из приведенной выше хронологической цепочки, будировался «абхазский вопрос» – непосредственно после XX съезда КПСС, затем – после устранения Н.С. Хрущева, затем – в связи с принятием новой Конституции СССР и, естественно, в разгар «перестройки». За акциями, протекавшими, как правило, в довольно спокойных формах (коллективные письма, отдельные публичные выступления, небольшие тусовки, – до крупных демонстраций дело не доходило), стояли довольно узкие круги непосредственно заинтересованных в «повышении республиканского статуса» функционеров, которым в большей или меньшей степени удавалось зажечь этой идеей молодежь или романтически настроенную абхазскую интеллигенцию. Основное население республики, которое было принято называть «трудящейся массой», в этих деловых играх участия не принимало. Никаких радикальных последствий данные выступления за собой не влекли, государственное устройство СССР до поры до времени оставалось нерушимым, но и бесследно все это не проходило.

Поддерживалось постоянное напряжение абхазо-грузинских отношений (нетрудно понять, кому оно в конечном итоге было выгодно), создавалась возможность для постоянного легкого шантажа – на высшем уровне – грузинского руководства (что-то вроде элементарного: «Будете себя плохо вести – накажем, отнимем Абхазию»), заодно выявлялись подозрительные смутьяны-националисты в абхазской среде («подписанты» по советской традиции всегда страдали) – шла фильтрация «ненадежных элементов» в республике, да и каждая встряска и перестановка кадров, каждое постановление бюро обкома или ЦК КПГ, обычно следующие за очередной попыткой пересмотреть статус автономии, сулили прагматические выгоды тем, кто стоял за кулисами этих событий.

При этом ситуация в Абхазии менялась, и было в этих изменениях и то, что не могло не радовать, и то, что не могло не вселять новой тревоги. С одной стороны, у черствой, ленивой, жестокой и равнодушной к подлинным интересам абхазского народа власти постепенно, по мере ее старения и деградации, удавалось вырвать больше прав, гарантий, больше возможностей для развития абхазской культуры, и автономная республика 1950-х, 1960-х, 1970-х, а тем более 1980-х годов уже вовсе не походила на ту раздавленную террором, безмолвную, лишенную национальной интеллигенции, родного языка, униженную Абхазию, какой она была, скажем, в 1936–1938-м или в 1944–1949-м годах. Сухумский государственный университет был генератором живой научной мысли, в научно-исследовательских институтах республики складывались сильные школы технических и гуманитарных исследований, в союзах писателей, художников, журналистов, архитекторов достойно была представлена творческая интеллигенция, причем во всех этих сферах самую активную роль играли именно абхазские «национальные кадры». Не хотелось бы сбиваться на тон официально-праздничного отчета или рекламно-пропагандистского проспекта «по Советской Абхазии», но ведь все это соответствовало действительности: и Абхазский театр с богатым репертуаром в Сухуми, и талантливые коллективы художественной самодеятельности, и Дни абхазской культуры в Грузии (10–13 апреля 1980 г.), и национальная печать, и самостоятельное телевидение и радиовещание, не контролируемое ни Москвой, ни Тбилиси; и четыре журнала, издаваемые в автономной республике, и самое высокое количество книг на родном языке, приходящееся на «душу населения» (подсчитано, что по числу наименований: 4,3 книжных издания на каждые 10 тысяч человек, – Абхазия в 1988 году занимала первое место в СССР; эстонское и латышское книгоиздание обгоняло ее по тиражам, но не по наименованиям). С 1980-х годов в школах автономной республики преподавали и абхазский язык, и специальный курс «История Абхазии».

В то же время ситуация менялась и в другую, отнюдь не радостную, сторону. Если в сталинские времена искусственно создавались преимущества и привилегии (в кадровой, социальной политике, при приеме в вузы, при выдвижении на руководящие, престижные должности) для грузин, то после 1956 года обстановка не улучшилась в направлении подлинной демократизации и справедливости, а опрокинулась в другую крайность, и уже этнические абхазы стали вытеснять грузин, русских и представителей других национальностей, формируя правящую и представительную элиту на уровне родовых, семейных, «кровных» связей. Национальный аргумент при этом все чаще использовался для реализации карьерных устремлений.

Выступая на одном из последних пленумов ЦК КПСС (в сентябре 1989 г.) Первый секретарь ЦК Компартии Грузии Г.Т. Гумбаридзе подчеркивал: «Разве не о многом говорит тот факт, что в настоящее время в многонациональной Абхазии, где абхазцы составляют немногим более 17 процентов, национальные абхазские кадры занимают до 40 процентов в местных выборных органах и свыше половины руководящих политических и хозяйственных постов».

В Абхазском Институте языка, литературы и истории им. Д. Гулиа, который (особенно после избрания его директором в 1988 г. Владислава Ардзинбы) стал главным рассадником теорий «Абхазия – для абхазов», «Абхазия – не Грузия» и идеологическим штабом абхазского сепаратизма, 75% научных сотрудников составляли абхазы по национальности.

Вытеснение грузинских специалистов из многих учреждений и, прежде всего, с руководящих постов стало едва ли не нормой политической жизни Абхазской ССР к концу 1980-х годов. Так, например, активисты абхазского национального движения развернули кампанию травли, требуя отставки первого и второго секретарей горкома КПГ в Гагре (В.Д. Пилия и Т.В. Надарейшвили) по национальному признаку.

Не закрывая глаза на все эти реальные противоречия, все же мы можем, как основной вывод из обзора исторического прошлого, из анализа этнополитической ситуации, сложившейся в Абхазии к концу 1980-х годов, сделать следующее заключение. Не было здесь ни одной проблемы, которую нельзя было бы решить без применения силы, без военной развязки. Не было здесь объективных причин для сталкивания двух народов в вооруженном конфликте, в гражданской войне. Не было здесь – в государственном устройстве Грузии, в автономии Абхазии, такого перекоса, который нужно было бы непременно радикально исправить, перекроив границы Грузинской республики и разорвав исторически сложившиеся в этом регионе гео- и этнополитические связи.

В то же время реальная сложность ситуации, включающая и социальную напряженность, и далекие от идеала и совершенства принципы государственных образований и многоступенчатых связей между автономной, союзной республикой, «Центром», и общий низкий уровень неразвитой политической культуры в стране, и этнопсихологические факторы, оставшиеся в народной памяти шрамы, создавала здесь благоприятную почву для искусственного формирования и стремительного наращивания возможного конфликта. Нужно было только, чтобы появились силы, в этом заинтересованные, чтобы настал их час.

* * *

Выступления более или менее последовательных грузинских радикалов, предлагающих упразднить все автономии, выдвигавших категорические требования всеобщего и немедленного перехода на грузинский язык, предлагающих народам-пришельцам покинуть древнюю грузинскую землю, заявляющих об особой миссии христианской Грузии в качестве форпоста европейской цивилизации на якобы враждебном этой цивилизации мусульманском Востоке и т.п., действительно имели место, действительно настораживали забвением и игнорированием важнейших гуманистических принципов толерантности, действительно пугали и возмущали негрузинское и нехристианское население республики, облегчая коммунистическим провокаторам дело формирования антигрузинской «интернациональной» коалиции, в которой абхазам с самого начала предназначалась ударная роль с учетом их «кавказского темперамента», исторического права на родную землю, принадлежности к исламу, сильных этнокультурных отличий от грузин, давних трений и противоречий на социально-демографической и административно-политической почве.

Грузинская печать, грузинские средства массовой информации, грузинская журналистская и околонаучная этнологическая и политологическая мысль, безусловно, несут определенную долю ответственности за обострение межнациональной напряженности, за распространение в менталитете национальных меньшинств (у осетин, абхазов, русских, армян, азербайджанцев, проживающих в Грузии, и у других народов) страха перед великогрузинским шовинизмом.

Делать вид, будто никаких оснований для этого нет и не было, по меньшей мере некорректно. На весь мир стали известны откровения фашиствующего автора, опубликовавшего в грузинской газете «Коммунисти» 21 ноября 1988 года следующее заявление: «Для сбалансированного размножения отдельных наций, проживающих в Грузии, придерживаться предельного уровня их простого воспроизводства (2 детей). Желающим расширенного воспроизводства предоставить право выехать на место жительства за пределы республики».

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Краткая история боевой организации эсеров
Цивилизации
Из-за очень слабой централизации нашей внешней политики в постсоветском пространстве
Ряд других конфликтов