<<<     ΛΛΛ     >>>   

41. Ivan P. Hall, “Japan's Asia Card”, National Interest, 38 (Winter 1994–95), 26; Kishore Mahbubani, “The Pacific Impulse”, p. 117. [c.567]

42. Mike M. Mochizuki, “Japan and the Strategic Quadrangle”, вMichael Mandelbaum, ed., The Strategic Quadrangle: Russia, China, Japan, and the United States in East Asia (New York: Council on Foreign Relations, 1995), pp. 130–139; Об опросе Asahi Shimbon сообщалось в Christian Science Monitor, 10 January1995, p.7. [c.567]

43. Financial Times, 10 September 1992, p. 6; Samina Yasmeen, “Pakistan's Cautious Foreign Policy”, Survival, 36 (Summer 1994), p. 121, 127–128; Bruce Vaughn, “Shifting Geopolitical Realities Between South, Southwest and Central Asia”, Central Asian Survey, 13 (№ 2, 1994), 313; Editorial, Hamshahri, 30 August 1994, pp. 1, 4, в FBIS–NES–94–173, 2 September 1994, p. 77. [c.567]

44. Graham E. Fuller, “The Appeal of Iran”, National Interest, 37 (Fall 1994), p. 95; Mu'ammar al-Qadhdhafi, Sermon, Tripoli, Libya, 13 March 1994, в FB1S–NES–94–049, 13 March 1994, p. 21. [c.567]

45. Fereidun Fesharaki, East-West Center, Hawaii, цит. по New York Times, 3 April 1994, p. E3. [c.567]

46. Stephen J. Blank, Challenging the New World Order: The Arms Transfer Policies of the Russian Republic (Carlisle Barracks, PA: U. S. Army War College, Strategic Studies Institute, 1993), pp. 53–60. [c.567]

47. International Herald Tribune, 25 August 1995, p.5. [c.567]

48. J. Mohan Malik, “India Copes with the Kremlin's Fall”, Orbis, 37 (Winter 1993), 75. [c.567]

“La premiere guerre civilisationnelle” – так известный марокканский ученый Махди Эльманджра назвал шедшую в Персидском заливе войну1. На самом деле она была второй. Первая – это советско-афганская война 1979–1989 годов. Обе войны начались с непосредственного вторжения одной страны в другую, но трансформировались в войны цивилизаций и именно в таком качестве получили новое определение. В сущности, они представляли собой войны переходного периода – периода перехода к эпохе, когда будут преобладать этнические конфликты и войны по линиям разлома между группами из различных цивилизаций.

Афганская война начиналась как попытка Советского Союза поддержать режим-сателлит. Она превратилась в войну эпохи “холодной войны”, когда последовал решительный ответ США, которые организовали, субсидировали и вооружили афганских мятежников, оказывавших сопротивление советским войскам. Для американцев в поражении Советов нашла подтверждение доктрина Рейгана о поощрении вооруженного сопротивления коммунистическим режимам, и США ощутили уверенность от унижения Советов, сравнимого с тем, какое американцы испытали во [c.396] Вьетнаме. Последствия этого поражения сказались на всем советском обществе и на его политическом истеблишменте и сыграли значительную роль в дезинтеграции Советской империи. Для американцев и для людей Запада вообще Афганистан был окончательной, решающей победой в “холодной войне”, ее своеобразным Ватерлоо. Однако для тех, кто сражался с Советами, афганская война была не просто Ватерлоо. Как отметил один западный ученый, эта война показала “первый пример успешного сопротивления иностранной державе, основанного ни на националистических, ни на социалистических принципах2, но на исламских принципах; сопротивления, представлявшего собой джихад и придавшего уверенности исламу. Воздействие афганской войны на исламский мир оказалось сравнимо с тем влиянием, которое оказало на восточный мир поражение, нанесенное японцами России в 1905 году. То, что Запад полагал победой свободного мира, мусульмане рассматривали как победу ислама.

Без американских долларов и ракет не было бы поражения Советов, однако другим решающим фактором оказалась объединенная борьба ислама, когда целый ряд правительств и различных групп соперничали друг с другом, стремясь одержать победу, которая послужила бы их интересам. Со стороны мусульман финансовую поддержку войны осуществляла главным образом Саудовская Аравия. В период между 1984-м и 1986 годами саудовцы выделили для движения сопротивления 525 млн. долларов США; в 1989 году они согласились восполнить 61% от 715 млн. долларов, или 436 млн. долларов, с тем, чтобы оставшуюся часть суммы дали США. В 1993 году они предоставили афганскому правительству 193 млн. долларов. Общая сумма средств, которые они выделили в ходе войны, превышала 3 млрд. долларов, а возможно, была даже больше. Для сравнения: США потратили на эти цели 3,3 млрд. долларов. Во время войны в боевых действиях участвовало около 25000 добровольцев из других исламских стран, главным [c.397] образом арабских. Добровольцы были набраны большей частью в Иордании и обучены пакистанским Объединенным управлением военной разведки. Пакистан также выступал в качестве зарубежной базы для сопротивления и обеспечивал материально-техническую и прочую поддержку. Кроме того, Пакистан был доверенным посредником и каналом для поступления американских денег и целенаправленно переводил 75 процентов денежного потока наиболее фундаменталистским исламистским группировкам, причем 50 процентов из этих средств получила самая экстремистская суннитская фундаменталистская фракция, возглавляемая Гульбеддином Хекматияром. Арабы хотя и участвовали в борьбе с Советами, но были настроены крайне антизападно и осуждали оказывающие гуманитарную помощь западные организации, клеймя их за безнравственность и подрыв ислама. В конце концов, Советы потерпели поражение из-за совокупности трех факторов, которым не сумели противостоять: американская технология, саудовские деньги и мусульманский фанатизм3.

После войны сложилась неустойчивая коалиция исламистских организаций, преисполненных решимости бороться за распространение ислама против всех немусульманских сил. В наследство от войны также достались хорошо обученные и опытные бойцы, тренировочные лагеря и полигоны, служба тылового обеспечения, разветвленные трансисламские сети личных и организационных отношений, большое количество военного снаряжения, в том числе от 300 до 500 ракет к установкам “Стингер”, и, что наиболее важно, опьяняющее чувство силы и уверенности в себе, гордость от совершенных деяний и горячее стремление к новым победам. “Верительные грамоты джихада, религиозные и политические” афганских добровольцев, как сказал в 1994 году один американский чиновник, “поистине безупречны. Они нанесли поражение одной из двух мировых сверхдержав, и теперь у них на очереди вторая”4.

Афганская война превратилась в войну цивилизаций потому, что мусульмане во всем мире считали ее таковой и [c.398] сплотились в борьбе против Советского Союза. Война в Персидском заливе превратилась в войну цивилизаций потому, что Запад осуществил военное вмешательство в мусульманский конфликт, представители Запада в подавляющем большинстве поддержали это вмешательство, а мусульмане во всем мире восприняли интервенцию как войну против ислама и выступили единым фронтом против западного империализма.

Первоначально арабские и мусульманские правительства не занимали единой позиции в отношении войны. Саддам Хусейн нарушил неприкосновенность границ, и в августе 1990 года Лига арабских государств подавляющим большинством голосов (четырнадцать “за”, два “против” и пять воздержались либо не голосовали) осудила действия Ирака. Для участия в военных действиях организованной США антииракской коалиции Египет и Сирия согласились предоставить значительные по численности контингента, к их решению присоединились Пакистан, Марокко и Бангладеш, правда, численность их контингентов была существенно меньше. Турция перекрыла проходящий по ее территории трубопровод из Ирака к Средиземному морю и дала разрешение коалиции использовать свои авиабазы. Взамен она с новой энергией стала обосновывать свои претензии на вхождение в Европу; Пакистан и Марокко вновь подтвердили тесное сотрудничество с Саудовской Аравией; Египет добился аннулирования долга; а Сирия получила Ливан. В отличие от этих стран, правительства Ирана, Иордании, Ливии, Мавритании, Йемена, Судана и Туниса, а также такие организации, как ООП, “Хамас”, Фронт исламского спасения, несмотря на ту финансовую поддержку, которую многим из них оказывает Саудовская Аравия, поддержали Ирак и осудили западное вторжение. Правительства других мусульманских стран, как, например, индонезийское, заняли компромиссные позиции или попытались отмолчаться.

В то время как в решениях мусульманских правительств на первых порах обнаружились разногласия, мнение арабов [c.399] и мусульман с самого начала было в подавляющем большинстве антизападным. “Арабский мир, – сообщал в своем репортаже один американский обозреватель после посещения Йемена, Сирии, Египта, Иордании и Саудовской Аравии три недели спустя после оккупации Кувейта, – …бурлит от возмущения действиями США. Он едва сдерживает свое ликование от того, что появился арабский лидер, настолько смелый, чтобы бросить вызов величайшей державе на земле”5. Миллионы мусульман от Марокко до Китая поддержали Саддама Хусейна и “провозгласили его мусульманским героем”6. Парадокс демократии выразился в “великом парадоксе этого конфликта”: поддержка Саддама Хусейна оказалась наиболее “горячей и широкой” в тех арабских странах, где проводилась открытая политика и где свобода выражений была наименее ограничена7. В Марокко, Пакистане, Иордании, Индонезии и других странах массовые демонстрации осуждали Запад и таких политических лидеров, как король Хассан, Бе-назир Бхутто и Сухарто – их называли лакеями Запада. Оппозиция коалиции обнаружила себя даже в Сирии, где “граждане самых разных убеждений выступили против присутствия иностранных войск в Персидском заливе”. Семьдесят пять процентов из 100 миллионов мусульман Индии возлагали на СЩА вину за войну, и 171 миллион мусульман Индонезии “почти единодушно” был против военной акции США в Персидском заливе. В том же духе и арабские интеллектуалы выразили свою поддержку Саддаму и сформулировали замысловатые логические обоснования для того, чтобы можно было сквозь пальцы смотреть на зверство Саддама и осудить западную интервенцию8.

Арабы и другие мусульмане, как правило, соглашались с тем, что Саддам Хусейн – кровавый тиран, но, проводя параллель с выражением Франклина Делано Рузвельта, “он – наш кровавый тиран”. С их точки зрения, агрессия Ирака против Кувейта была семейным делом, которое следует уладить в родственном кругу, а те, кто вмешивается в [c.400] него, прикрываясь некоей теорией международной справедливости, поступают так, чтобы защитить собственные эгоистические интересы и сохранить зависимость арабов от Запада. Арабские интеллектуалы, как сообщается в одной монографии, “презирают иракский режим и сожалеют о проявленной им жестокости, но относятся к нему с уважением за то, что он превратился в центр сопротивления главному врагу арабского мира – Западу”. Они “характеризуют арабский мир как противоположность Западу”. “То, что совершил Саддам, плохо, – сказал один палестинский профессор, – но мы не можем вменять в вину Ираку то, что он противостоит военному вмешательству Запада”. Мусульмане на Западе и во всем мире осуждают присутствие немусульманских войск в Саудовской Аравии и проистекающее из этого “осквернение” мусульманских святынь9. Господствующее мнение таково: совершив агрессию, Саддам поступил плохо, а Запад поступил еще хуже, начав интервенцию, поэтому Саддам прав, что борется с Западом, и мы правы, поддерживая его. Точно так же, как и основные участники других войн, происходящих по линиям разломов, Саддам Хусейн отождествил свой прежде безусловно светский режим с идеей, которая имеет самое широкое распространение, – с исламом. Учитывая U-образное распределение идентичностей в мусульманском мире, другой реальной альтернативы у Саддама не было. То, что выбор пал на ислам, а не на арабский национализм или на неопределенное антизападничество “третьего мира”, по наблюдению одного египетского комментатора, “является свидетельством ценности ислама как политической идеологии, способной мобилизовать широкие массы”10. Хотя Саудовская Аравия является куда бо-лее строгим ревнителем всего мусульманского в повседневной жизни и в общественных институтах, чем большинство мусульманских стран, за исключением, возможно, Ирана и Судана, и хотя она финансирует исламские организации во всем мире, ни одно исламское движение ни в одной стране [c.401] не поддержало западную коалицию против Ирака, и, по существу, все они выступили против вмешательства Запада.

Для мусульман война, таким образом, в скором времени превратилась в войну между цивилизациями, в которой на кону оказалась святость ислама. Группы исламских фундаменталистов из Египта, Сирии, Иордании, Пакистана, Малайзии, Афганистана, Судана и других стран осудили ее как войну, которая направлена против “ислама и его цивилизации” и которую ведет альянс “крестоносцев и сионистов”, и провозгласили свою поддержку Ираку перед лицом “военной и экономической агрессии против его народа”. Осенью 1990 года Сафар аль-Хавали, декан Исламского колледжа в Мекке, заявил, что это не “война мира против Ирака. Это война Запада против ислама”; магнитофонная пленка с его заявлением имела широкое хождение в Саудовской Аравии. В сходных выражениях король Иордании Хусейн утверждал, что это “война против всех арабов и против всех мусульман, а не против одного Ирака”. Кроме того, как подчеркивала Фатима Мернисси, частые высокопарные обращения президента Буша к Богу от имени США только утвердили арабов во мнении, что это “религиозная война”; к тому же, замечания Буша о “расчетливых, корыстных нападениях доисламских орд седьмого века и о более поздних крестовых походах христиан” попахивали расизмом. В свою очередь, доводы в подтверждение того, что эта война – крестовый поход, инспирированный заговором Запада и сионистов, служили оправданием для объявления в ответ джихада11.

Отношение мусульман к этой войне как к войне Запада против ислама способствовало ослаблению или временному прекращению конфликтов внутри мусульманского мира. Прежние разногласия между мусульманами утратили свою значимость рядом с важнейшим спором между исламом и Западом. В ходе войны мусульманские правительства и группировки последовательно дистанциировались от Запада. Подобно своей афганской предшественнице, война в [c.402] Персидском заливе примирила мусульман, которые раньше подчас готовы были вцепиться друг другу в глотку: арабских антиклерикалов, националистов и фундаменталистов; иорданское правительство и палестинцев; ООП и “Хамас”; Иран и Ирак; оппозиционные партии и правительства вообще. “Эти баасисты в Ираке, – обронил Сафар аль-Хавали, – наши враги всего на несколько часов, а Рим – наш враг до дня Страшного суда”12. Эта война также положила начало процессу примирения между Ираком и Ираном. Иранские шиитские лидеры осудили интервенцию Запада и призвали к джихаду. Иранское правительство дистанци-ировалось от мер, направленных против его бывшего врага, и после войны отношения между двумя режимами постепенно стали улучшаться.

Внешний враг также ослабляет конфликт и внутри страны. Как сообщалось, в январе 1991 года, например, Пакистан “охватила антизападная полемика”, которая примирила, пусть и ненадолго, страну. “Пакистан никогда не был настолько един. В южной провинции Синд, где коренные синдхи и иммигранты из Индии убивали друг друга на протяжении пяти лет, люди, стоявшие по разные стороны конфликта, рука об руку участвовали в демонстрациях против американцев. В ультраконсервативных племенных районах Северо-Западной Пограничной провинции даже женщины в знак протеста вышли на улицы, причем часто подобное происходило в местах, где люди никогда не собирались вместе для чего бы то ни было, разве только на пятничную молитву”13.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В течение этих тридцати лет численность хорватов снизилась от 22 процентов
Самым полезным томом для понимания характера
Агрессивность со стороны тех стран
Согласованных между третьестепенными участниками
Политического развития в православных странах туманны